Дядя Джозеф считал, что здесь состояние Барнсов находится в безопасности от черни и воров. Он не огорчался, когда цены на акции понижались, так как все, что входило в состав наследственного имущества, было оплачено сполна, а акции представляли собой право на долю в производственной мощи Америки. Зато добросовестный мистер Джозеф Барнс в свое время крайне огорчался тем, что наследница этого огромного состояния так беззаботно выезжает в свет, то есть главным образом в ночные клубы и кафе, где она встречается с привлекательными молодыми людьми, значительный процент которых составляют жулики, а еще больший процент — моты и расточители. Дядя Джозеф страшно встревожился, когда получил сообщение о ее романтическом бегстве, но потом успокоился: муж показался ему вполне приличным молодым человеком; немножко легковесный, пожалуй, даже легкомысленный, но с добрыми намерениями и готовый слушать наставления старших. Хранитель сокровищ был бдителен и пользовался всяким случаем, чтобы внушить Ланни сознание ответственности как носителя «семени» и творца будущего.

Следующим днем была среда, 23 октября. С утра Ланни отправился на выставку, где ему сообщили приятную новость: Тафты купили две картины с видами моря. Перед завтраком, когда Ланни взглянул на транслюкс, он увидел, что биржевые курсы продолжают падать. Миссис Барнс приехала в город, ей звонил брат, который организовывал еще один «пул», и она хотела вложить в дело свои «карманные деньги» что-то около десяти тысяч долларов. Ирма также испытывала соблазн «вложить», но она дала в свое время отцу торжественное обещание никогда не играть на бирже. Ланни помог ей преодолеть соблазн, пригласив ее поехать вместе с ним на выставку и познакомиться с Уинстоном Черчиллем, которого ожидали там.

Когда они к концу дня покинули выставку, на улице газетчики выкрикивали «Паника на Уолл-стрит». Ланни снова прочел знакомые сообщения: неустойчивость, бурный поток приказов продавать, целые Ниагары ликвидаций, полное отсутствие покупателей. Газета отставала на два часа от биржи. В графе облигаций приводились на выборку курсы некоторых из наиболее «надежных» бумаг — цены упали в среднем на двадцать пунктов. Чрезвычайно тревожный симптом. В отеле Ланни хотел взглянуть на транслюкс, но не мог даже войти в помещение: оно было битком набито мужчинами и женщинами, он видел только расстроенные лица, слышал тревожный шепот. По слухам, в час закрытия на бирже происходило что-то ужасное, но что именно — никто в точности не знал. Друзья Ирмы лишь об этом и говорили — за чаем, за обедом, вечером. Никого не интересовало то, что Уинстон Черчилль сказал о Детазе. Подумать только! Продано шесть миллионов акций, а что будет завтра?

Миссис Фанни старалась установить контакт с братом, но его телефон был все время занят. Она знала, что он «всадил» и ее деньги; удалось ли их выручить? В обеденное время Ланни позвонил отцу, оказалось, что тот еще в конторе, а это уже само по себе показывало, что он встревожен. Да, Робби признает, что завяз; но, в общем, все в порядке, он уверен, что курсы поднимутся. Когда курсы стоят низко, появляются люди, которые покупают бумаги с целью капиталовложения. Не распродавайте Америку! Однако Робби прибавил, что, на всякий случай, постарается иметь под рукой свободные деньги. Ланни сказал: — Если у тебя будут затруднения, дай мне знать.

Миссис Фанни, наконец, получила вести от брата. Пока ему еще не удалось выручить свой «пул»: понижатели все еще гнут свою линию. Но завтра утром цены, несомненно, поднимутся. Дядя Хорэс вложил около двух миллионов долларов, играя на разницу: это значит, что он купил акций на десять миллионов долларов и покрыл разницу в двадцать пунктов. Если курсы будут катиться вниз, его маклеры потребуют, чтобы были покрыты еще десять процентов. Таким образом, ему придется срочно добыть еще миллион долларов. Хорошо было бы иметь эти деньги наготове. Может ли Фанни вручить ему завтра с утра свою долю в «пуле»?

Но у Фанни не было денег, и она пошла к Ирме, которая сказала: — Ну о чем говорить! — и выписала чек на пять тысяч долларов. Ирма редко выписывала чеки — это было связано с осложнениями. Она обещала своему управляющему, мистеру Слеммеру, не подписывать никаких чеков, не известив его; он не держал больших сумм на текущем счету, так как банки платили только два процента, а хорошие бумаги давали шесть и больше. Мистер Слеммер был чрезвычайно добросовестным человеком и старался как можно лучше распорядиться деньгами Ирмы, желала она этого или нет. Ирма сказала Ланни: — Ужасно неприятно, но я обещала, так что позвони ему.

Ланни позвонил управляющему на дом в поместье Шор-Эйкрс, но ему сказали, что тот уехал в город и еще не возвращался. Ланни просил передать ему в чем дело, а Ирма заметила: — Интересно, неужели и он играет на бирже?

Это был чисто риторический вопрос, так как она была уверена, что играет. Все играют.

Разговор все время вращался вокруг акций. Ирма не могла понять, отчего происходит паника, и Ланни пришлось объяснить ей. Трудно было наследнице Барнса понять, почему не у всех есть достаточно денег и почему в таком случае правительство не напечатает еще. Как нелепо, что люди нуждаются! Ланни попытался объяснить ей, что если бы не бедность бедняков, то богатым ничего бы не дало их богатство. Ирма сказала: — Ты, Ланни, просто стараешься и меня сделать розовой.

Все же ей очень не правилась эта паника: все взволнованы, суетятся, стараются достать денег. Она не хотела иметь ничего общего с этим, не хотела даже смотреть на это, как смотрят на зрелище, на бурю среди океана. Дядя Джозеф однажды сказал, что, может быть, Ланни будет интересно понаблюдать биржу в действии. И теперь Ланни заявил: — Завтра подходящий день. Хочешь, поедем на биржу к десяти часам? Любопытно, что там начнется, когда прозвонит гонг. Это, наверное, стоит посмотреть.

— Ради бога! — .воскликнула Ирма. — Вскакивать и мчаться в город в такую рань, чтобы только посмотреть, как маклеры покупают и продают акции! — Ирма в этот день должна была выбирать себе зимние костюмы, это было важное дело. Но она не хотела быть эгоисткой и сказала — Ты поезжай, если тебе так хочется, а я подожду решать до твоего возвращения. Ты там долго не вытерпишь, я уверена.

— Я поеду на метро, — отозвался он. — Говорят, так гораздо быстрее.

Ирма сказала, что его там раздавят, но миссис Барнс возразила: нет, рабочие ездят в семь, служащие в восемь, дельцы в девять часов, так что в половине десятого в метро совсем свободно. Многие, когда спешат, предпочитают ездить за пять центов в метро, вместо того чтобы пользоваться своим автомобилем; она сама ездила не раз.

Не опасаясь больше за свою жизнь, Ланни позвонил дяде Джозефу домой, и этот любезный джентльмен согласился встретиться с ним у здания биржи в десять часов без пяти минут. Затем он сказал: — Надеюсь, что Хорэс всадил не очень много; положение, видимо, весьма серьезное. — И добавил: — Ирма и Фанни будут довольны, что мы не впутались в это дело.

Ланни ответил:

— Еще бы! — Приходилось соблюдать осторожность и не выдавать секретов одного клана другому.

Дядя Джозеф сказал: — Так не опаздывайте. Я достану пропуск для вас.

Улыбаясь, Ланни повесил трубку. Еще клочки бумаги! А что люди будут делать, когда они предстанут перед жемчужными вратами рая и святой Петр спросит у них входной билет?

В четверг утром перед огромным и великолепным зданием нью-йоркской биржи на Брод-стрит стояла огромная толпа: люди, которые не имели никакой возможности получить пропуск и должны были довольствоваться улицей, мысленно старались представить себе, что происходит внутри. Просторная галерея для гостей была полным-полна — там собралось несколько сот избранных посетителей. Первым бросился Ланни в глаза Уинстон Черчилль, тучный, но весьма подвижной джентльмен, с которым он впервые встретился на мирной конференции, где тот прилагал все усилия, чтобы убедить союзников покончить с большевизмом и большевиками.