— Никогда об этом не думал, — признался Ланни.

— В настоящую минуту американский народ должен семь миллиардов долларов по этим платежам в рассрочку. Вы понимаете, как это сковывает покупательную способность страны. Выходит, что наша промышленность в один год реализовала заказы на несколько лет. А откуда же она возьмет новых покупателей? Все равно как если бы человек в один год истратил свой доход за несколько лет — а что он будет делать дальше?

У Ланни стало тепло на сердце. Для него уже давно сделалось потребностью слышать, как кто-нибудь критикует капиталистический строй. Ему самому так уютно жилось при этом строе, что большинство его знакомых считали такую его позицию сущим извращением, — но для него это был моральный акт, дань уважения к массе простых людей. Пусть сам он живет в королевских апартаментах, так неужели поэтому забывать о тех миллионах, которые ютятся в трущобах? Разум говорил ему, что капиталистическая экономика — это дом, построенный на зыбучем песке; самому рушить дом — на это у Ланни не хватило бы мужества, будь даже это в его власти, но ему нравилось слушать, как какой-нибудь юный интеллигент во имя рабочих масс проповедует разрушение.

Покончив с завтраком и заплатив, Ланни отвел своего спутника в сторонку и вручил ему билет в сто долларов; кредитку такого достоинства Том Андерсон, пожалуй, держал в руках впервые в жизни. — Нет, адрес я вам не оставлю, — прибавил Ланни, — лучше я сам еще зайду, когда буду в городе. — Затем он проворно улизнул, ибо заметил, как остроглазая еврейка шепчет что-то на ухо своему соседу. Ланни был уверен, что она говорит: — Да ведь это муж Ирмы Барнс. Разве ты не видел его фото в газетах?

Ланни дошел до Четвертой авеню и, сев в такси, сказал: «Ритци-Вальдорф», и на этот раз шофер не называл его «товарищем». Он вернулся в отель и нашел жену и тещу в гостиной. Они ели салат из фруктов.

— Скажи, пожалуйста, где ты пропадал? — спросила Ирма.

— О, я отлично прогулялся и посмотрел город.

— Где же ты был?

— Я прошел через весь Ист-сайд и дальше.

— Что за нелепая фантазия! Там же нет ничего интересного.

— Я видел множество людей, и мне было интересно.

— Будешь завтракать?

— Я поел в кафетерии. Мне хотелось посмотреть, что это такое.

— Какими странными вещами ты интересуешься! — воскликнула жена и продолжала: — О Ланни, а мы с мамой видели чудесную бриллиантовую брошку.

— Это намек твоему мужу, чтобы он ее тебе подарил?

— Я знаю, ты не любишь бриллиантов, но никак не могу понять отчего.

— Этот способ показывать свое богатство устарел, — пояснил муж. — У людей теперь такие состояния, что никак их на себя не нацепишь. Теперь более шикарно презирать драгоценности. А вы как считаете, мама?

На маме была маленькая бриллиантовая брошка и кольцо с крупным солитером. Она не была уверена, разыгрывает ее этот странный зять или порицает всерьез. И она предпочла переменить тему разговора. Она только что просматривала биржевые бюллетени, и по ее мнению, положение становится серьезным. Она надеется, что Хорэс не слишком завяз — а как отец Ланни?

Ланни сказал, что тоже боится за него. Он добавил, что надо со дня на день ждать катастрофы, так как акции сейчас продаются на бирже по цене, в тридцать и даже в пятьдесят раз превышающей их возможный дивиденд, а нормальная их цена, по крайней мере, вдвое меньше.

— Мой брат иного мнения, — заметила миссис Барнс.

— А он учитывает, как влияет на состояние рынка продажа в рассрочку? — спросил зять. — У нас на семь миллиардов долларов неоплаченных взносов по покупкам в рассрочку, и это в самом ближайшем будущем непременно скажется на покупательной способности населения.

— Откуда ты все это знаешь, Ланни! — спросила его жена, и в тоне ее слышалось восхищение.

Следующим днем после прогулки Ланни по трущобам была суббота, 19 октября. Выставка Детаза была открыта уже десять дней и имела такой успех, что ее решили продлить еще на неделю. Так как в субботу бывало особенно много посетителей, то Ланни обещал прийти пораньше; но сначала он остановился посмотреть «транслюкс» — привычка, которую легче приобрести, чем от нее отделаться.

Еще не было одиннадцати часов, и он увидел, что падение курсов на бирже продолжается. Он встревожился за отца, вошел в телефонную будку и вызвал его контору в Ньюкасле: —Робби, ты видел котировки?

— Разумеется, — ответил отец. У Бэддов в конторе тоже был «телетайп», соединенный непосредственно с биржей, и Ланни имел случай заметить, что коврик перед ним сильно вытерт.

— Ты не беспокоишься?

— Ни капельки, сынок.

— Ты покупал или продавал?

— Покупал, покупал все, что есть хорошего в добрых старых Соединенных Штатах. Поверь мне, я знаю, что делаю. И в прошлом году, и этой весной тоже кое-кто пытался играть на понижение, в таких случаях и надо покупать, и я в те дни неплохо заработал. Сначала акции падают на десять пунктов, а потом поднимаются на двадцать.

— Хорошо, Робби, но что если они поднимутся на десять, а упадут на двадцать?

— Не могут. Не такая сейчас ситуация. Заказы растут и растут.

— Но заказы могут прекратиться; их могут и аннулировать. Ты знаешь, что американцы должны семь миллиардов долларов по покупкам в рассрочку? Как они могут покупать еще?

Но на Робби было не так легко произвести впечатление, как на Ирму. — Ты, верно, опять наслушался своих красных! — И он перевел разговор на другое, предостерегая сына от всяких встреч с красными в Нью-Йорке. Теперь Ланни женат, на нем лежит ответственность. Он уже не может рисковать скандалом.

— Красные тут не при чем, — настаивал молодой человек. — Достаточно взглянуть на курсы, всякому ясно, что они непомерно вздуты. Разве это может продолжаться?

Может. Ведь каждый знает, что дивиденд обязательно будет расти. У нашего правительства хватит ума на то, чтобы не мешать деловым людям и дать им возможность повышать продукцию, число занятых рабочих, заработную плату — и все это единым махом. Никто не слушает плакс и нытиков — людей, которые хотят, чтобы мы потеряли веру в Америку.

Ланни понял, что только зря тратит время. Он сказал: — Ну, желаю удачи. Если у тебя будет нехватка в деньгах, скажи мне. Мы ежедневно получаем много с выставки.

— Советую тебе, купи сегодня же Телефонные, — засмеялся Робби. — У моих маклеров есть отделение в твоей гостинице.

Ланни приходилось затрачивать немало усилий, чтобы удерживать свою мать, жаждавшую также ринуться в этот вихрь спекуляций; куда бы она ни пришла, всюду люди рассказывали такие удивительные истории и предлагали дать вернейшие советы без всякой мзды. Говорят, один дворецкий заработал триста пятьдесят тысяч долларов, пользуясь сведениями, которые он приобретал, слушая за обеденным столом разговоры хозяев. А в одной конторе мальчик-рассыльный попросил расчет, так как он заработал сорок тысяч, следуя только своим предчувствиям. Как можно потерять, если все бумаги повышаются и повышаются?

В субботу, по обыкновению, биржа закрылась в полдень, а после завтрака Ланни развернул газету и прочел, что к концу биржевого дня «настроение было очень слабое». Он отправился на выставку, любезно принимал там посетителей, а оттуда вернулся к своим дамам в отель. Ирма ждала гостей к обеду, и он должен был дать консультацию по вопросу, какой туалет ей надеть.

За обедом вся молодежь только и говорила, что о сенсационных событиях на бирже. Видимо, не было ни одного мужчины или женщины, которые бы не «всадили» туда своих денег. Одни высчитывали, сколько они потеряли, другие — сколько они недавно нажили, и все занимались предсказаниями. У Ланни было такое впечатление, что они ровно ничего не знают и только повторяют то, что где-нибудь случайно слышали. Впрочем, то же самое можно было сказать и о нем. Разница лишь в том, что они заимствовали свои мнения у нью-йоркской «Геральд трибюн», а он принес их из Рэндовской школы общественных наук. Считать, что курсы поднимутся, — было патриотично, а думать, что он: и будут падать, — как будто неблаговидно; поэтому Ланни не мешал гостям жены говорить, что им угодно, и они это делали с увлечением, особенно после того, как их чайные чашки наполнились, вместо чая, шампанским.