В течение долгих мирных дней и слишком коротких ночей Ланни изучал тот дар, который преподнесла ему его замысловатая судьба. После бесконечных блужданий и неудач он, наконец, обрел жену — в спешке, почти случайно, как это бывает со многими двуногими существами, так же как и с четырех-, шести-, восьми- и сто-ногими. Теперь, когда все перегородки рухнули и все покровы упали, он спрашивал себя, что же представляет собой эта женщина, которую он назвал своею.

Прежде всего, она была веселого нрава — превосходное качество, когда люди живут вместе. Еда доставляла ей естественное наслаждение, и любовь — тоже. Чтобы чувствовать себя счастливой, ей не нужно было все время говорить, она давала Ланни время подумать, даже когда оставалась с ним наедине в каюте. Она любила прогуливаться по палубе, играть в любую игру. Она была еще очень молода и не особенно спешила стать взрослой. Хотя она и вышла за Ланни в припадке оскорбленного самолюбия, но добросовестно стремилась быть ему хорошей женой. Как они будут жить в том безумном мире денег и светских условностей, который рано или поздно потребует ее к себе, — он не мог себе представить; но здесь, в этом плавучем доме, среди немногих добрых друзей, где незачем было шикарно одеваться, — он убедил ее отправить горничную вместе с остальным штатом в Нью-Йорк — ему жилось с ней легко и спокойно.

Он обследовал ее умственный багаж. Идеи значили для нее не много. Она не видела причин волноваться из-за них. Может быть, это придет позже, когда она поймет, что его убеждения имеют отношение и к ней, к ее образу жизни и состоянию. Пока все было в порядке, так как у Ланни хватало идей на двоих. Он открыл также, что она не понимает музыки; архитектоника произведения ей ничего не говорила, но она любила слушать гармонические звуки, они приятно возбуждали ее. Быть может, музыка стимулировала совершавшиеся в ней бессознательные процессы пробуждения новой жизни. Ирма не собиралась овладеть роялем, как Бесс; она довольствовалась ролью жены и предоставляла природе делать свое дело. Это нравилось Ланни, а еще больше нравилось Бьюти, счастливейшей из свекровей; она осыпала молодую женщину ласками, следила за «признаками», делилась с ней собственным многообразным опытом.

Вторая новобрачная на борту переживала то же состояние души и тела, и у нее тоже была под боком будущая бабушка, которая не могла скрыть своего восторга. Когда все четыре женщины сходились вместе, — Бьюти Бэдд и мама Робин, Ирма и Рахиль, — эта часть яхты превращалась в особую секцию, так сказать, секцию материнства. Подумать только — четыре женщины о чем-то перешептываются, и Иоганнес, владелец судна, жаждал послушать их разговоры, но его гнали прочь. А на юте, под ярким полосатым тентом, четыре музыканта гремят и гудят, звенят и трубят, тщетно стараясь создать или выдумать что-нибудь более чудесное и романтическое, более грозное и восхитительное, чем перспектива иметь ребенка!

В начале сентября «Бесси Бэдд» появилась в устье Ньюкасл-ривер. Ланни телефонировал из Бостона, и Робби выслал лоцмана. Тот уже ждал их в моторной лодке; он протрубил в рожок, и оба разводных моста раздвинулись — сначала мост для автотранспорта и пешеходов, затем железнодорожный мост, и стройная белая яхта медленно и плавно прошла через двойные ворота и аккуратно пришвартовалась к одной из пристаней Заводов Бэдд.

Робби с тремя автомобилями был уже на берегу, и все десять пассажиров вступили на землю Ньюкасла: семья его бывшей жены, которую так называли из вежливости, и семья его компаньона, к которой принадлежала дочь самого Робби. Среди прибывших была и его невестка, с которой он еще не был знаком и которую ждал с большим интересом.

Это был праздничный день для местных корреспондентов, и их сообщения, разосланные по телеграфу, летели во все концы света, в Ки-Уэст, и Сан-Диего, и Уолла-Уолла. Ланни Бэдд, который так блаженно провел два месяца в краях китов и гаг, понял, что влечет за собою брак с такой особой, как Ирма. На берегу выстроился целый отряд людей с квадратными черными ящиками, которые при нажимании соответствующей кнопки громко щелкали. Они уже засняли яхту, а теперь требовалось, чтобы Ирма и ее муж встали рядом, а с ними Гакси и Бесс. Местные фотографы жаждали запечатлеть всех пассажиров яхты. Тем временем репортеры засыпали Ирму и Ланни вопросами: где они побывали, какая стояла погода, что они делали, где собираются жить, какого они мнения о Европе и Америке и которую из двух предпочитают.

С ними приходилось быть вежливым, в их власти было и возвеличить вас и потопить. Если вы благоразумны, вы наймете себе в помощь опытного специалиста по рекламе, и он будет присутствовать при интервью и подсказывать вам ответы, помогая обходить подводные камни. У матери Ирмы имелся такой агент в Нью-Йорке, но сейчас Ирма была захвачена врасплох, а Ланни мало чем мог помочь ей, так как опыт у него в этих делах был весьма не велик. Робби условился о пресс-конференции у себя дома, но репортеры не считаются с приличиями, и Ланни пришлось наспех обдумать, что именно широкая публика хотела бы знать о его молодой жене — наследнице двадцати трех миллионов — и об удачливом молодом «социалисте», заполучившем ее.

Вероятно, читателям больше всего понравилось бы сообщение о том, что Ирма беременна, но об этом нельзя было говорить, и Ланни сообщил, что большую часть времени на яхте они музицировали, что у них имелся рояль на резиновых колесах, а также скрипка, кларнет и сопрано. Он не упомянул о губной гармонике; но одному из репортеров удалось выведать это у матросов и написать забавный очерк о жизни на яхте немецкого миллионера.

Эстер Бэдд сочла своим долгом пригласить всех к себе, так как дом у нее был очень поместительный. Но гости уже обсудили этот вопрос заранее и решили иначе. Молодежь пусть живет у Эстер, но старшее поколение, две матери, отец и отчим, останется на борту яхты, где очень удобно и ничто их не будет стеснять. Мамашу Робин не привлекало фешенебельное общество; она отлично знала, что светские люди будут смеяться над ее корявой английской речью, и предпочитала свое маленькое гнездышко, где она была сама себе хозяйкой. Бьюти, со своей стороны, понимала, что Эстер подчиняется необходимости, и старалась сделать натянутость как можно менее ощутимой. Известным препятствием являлся также муж Бьюти: его разговоры по прямому проводу с богом едва ли понравятся дочери пуританина, как три века назад ее предкам не понравился Роджер Вильямс[39] и его сношения с небом.

Огромные заводы Бэддов извергали дым из множества труб. Бум в стране достиг степени, еще невиданной после войны. Под бдительным надзором наместника божьего в Ньюкасле один за другим были реорганизованы и переоборудованы все цехи, и теперь завод изготовлял все что угодно, начиная от наперстков и кончая грузоподъемниками. Рынки сбыта можно было найти во всех странах света, американцы давали в долг деньги всем нациям, и те тратили их на приобретение американской продукции. Ланни слышал, как отец говорил об этом с Иоганнесом; правительство Боливии задолжало Уолл-стрит до сорока миллионов долларов, и Иоганнес был невысокого мнения о кредитоспособности Боливии; но это не имело значения, публика раскупала все займы, деньги тратились на американскую продукцию, и Бэдды тоже получали свою долю. Займы означали, что в Боливии строились новые общественные здания и что граждане Боливии поднимались на верхние этажи в бэддовских лифтах, а когда последние портились, то их чинили с помощью бэддовских гаечных ключей.

Мало того, если Боливия будет воевать с Парагваем, то и та и другая сторона опять же обратятся к Бэддам, так как производство вооружения на Заводах Бэдд не прекращалось ни на один день.