Порой она так и засыпала у меня на руках.

— Смотри-ка, мокопуна! — кричит она. — Нашла.

В вытянутой руке она держит ракушку. Не знаю почему, но бабушка думает, что ракушки мне нравятся. Может, потому, что, когда она только поселилась у нас, она увидела в моей комнате ракушку. И с тех пор, стоит нам пойти к морю, она начинает искать их для меня.

— А эта? — спрашивает она, склонив голову набок, и смотрит мне в глаза.

Иногда от ее испытующего, серьезного взгляда меня разбирает смех.

— Хорошо, бабушка, давай возьмем ее с собой.

И, довольная, она бросает ракушку в корзину.

— Ты будешь жить у нас, — разговаривает она с ракушкой, — мы подарим тебя моему внучку.

И мы идем дальше. Иногда она отпускает мою руку, чтобы подобрать новую ракушку — на песке они так красиво блестят.

— Ладно, бабушка, — вздыхаю я, — и эту возьмем.

Мне всегда было приятно гулять с бабушкой по берегу моря. Когда светило солнце и не штормило, она отпускала мою руку и отходила в сторону. Я понимал: в такие минуты она не одна, с ней дедушка.

Но вдруг чайка вспугнет ее своим криком или тенью, пролетая над головой, бабушка замирает, потом начинает дрожать всем телом.

— Не бойся, бабушка, я же с тобой, — утешаю я.

Но она уже сама ищет мою руку.

— Ведь ты не бросишь меня, мой мокопуна? — спрашивает она.

— Ну что ты, бабушка, успокойся.

И мы вместе идем дальше. А когда волны большие, она ни на шаг не отходит от меня. Ей страшно, она крепко сжимает мою руку. А еще она боится водорослей. Когда видит в волнах зеленые косматые пряди, она вскрикивает, ей кажется, что сейчас они дотянутся до нее и утащат в море.

Иногда даже мне становится страшно.

— Может, пойдем домой? — предлагаю я.

— Да, домой, мокопуна, домой…

И она крепко прижимает к груди корзину, в которой шуршат ракушки.

А однажды я пришел из школы и не застал бабушки. Я искал повсюду, но ее нигде не было. Мама тоже забеспокоилась и пошла за отцом. Тут я догадался, куда бабушка могла уйти.

И бросился бегом по дороге к морю.

— Бабушка! Бабушка!

На глазах у меня почему-то были слезы. Может, от обиды, что она не дождалась меня.

— Бабуленька!

Уже слышен шум моря, я несусь по тропинке к обрыву. Смотрю на берег — внизу лежит бабушка.

— Родненькая моя!

И вот я рядом, обнимаю ее крепко-крепко. В руке у нее зажата ракушка.

— Да, бабуленька, мы возьмем ее с собой. Такой красивой еще не было. Давай положим в корзину. Ну, а теперь пойдем домой, ладно?

Но она молчит.

В мыслях своих она всегда была где-то далеко, и вот теперь она покинула нас навсегда…

— Хаэре май, мокопуна, хорошо, что ты пришел, внучек, — бывало, говорила она. И мы шли гулять.

— А куда мы пойдем сегодня, бабушка?

— К морю, внучек. К морю, мой мокопуна…

Сегодня мы уезжаем!

— Собирайся, Матиу! — кричит отец. — Пора ехать.

Вот это да! Сердце так и выпрыгивает из груди.

Хаэре ра, прощай, ферма, хаэре ра, дом. Прощайте навсегда…

Ой, да я же забыл попрощаться с Эмере.

— Матиу! — кричит мама вслед. — Куда это ты?

— Пойду попрощаюсь с Эмере.

— Смотри не пропадай. И в грязь не лезь, а то задам тебе.

— Хорошо, мам.

Я перелезаю через забор и осторожно ступаю, выбирая, где почище.

— Эмере! Эмере! Иди сюда!

А, вон она где — пасется на лужайке.

— Тена коэ, Эмере, добрый день! Смотри только близко не подходи, а то вымажешь меня всего. Я буду по тебе скучать в городе. Жаль, что мы не можем взять тебя с собой, там ведь коров не держат. Папа говорит, что в городе мы быстро разбогатеем. Ну, почему ты меня не слушаешь, глупая ты скотина!

Это я сгоряча сказал. Она лишь мычит в ответ, а мне стыдно.

— Прости меня, Эмере. Но по правде говоря, ума-то у тебя действительно маловато. Ну что ж, прощай.

И я целую ее.

— Фу! Ну и грязнуха же ты, Эмере!

И вот я уже бегу к дому. На ходу поплевываю на руки — нужно стереть пыль с лица и почистить одежду, а то мама ругаться будет. На нее иногда находит.

— Матиу, — зовет отец, — иди-ка помоги мне погрузить вещи.

— Сейчас, пап.

— Ух, ну и ящик — не поднять! И что только в нем может быть?

— Там мои учебники. Мисс Райт сказала, что в новой школе пригодятся.

— Может, какие оставить, а? — спрашивает отец.

— Что ты, папа, мне все нужны. Мисс Райт велела…

— Ну хорошо, хорошо. А вот без этой наверняка можно обойтись.

— Это моя самая любимая, как же ее не взять? Замечательная сказка. Про соломенного человечка, и про железного, и про трусливого льва, и про Изумрудный город, и…

— Ох, Матиу, тебя не остановишь, — смеется отец и протягивает другую коробку, — Забрось-ка в багажник. Здесь мамино барахло. Чего она только с собой не везет!

— Было бы о чем говорить. — На веранду выходит мама. — Матиу, не знаешь, где Рохе? Ну и бездельница у тебя сестра.

— Она пошла попрощаться с Хоне, мама.

Хоне — это ее парень, они ходят вместе.

А видели бы вы нашу машину! Папа купил ее у мистера Уоллеса. Новехонькая. Бип-бип, поехали. Я и водить умею. Пусть вон папа подтвердит. Шофер из меня что надо получится.

— Посмотрите, кто к нам идет. Все соседи пришли попрощаться.

— Тена коэ, мистер и миссис Парата, тена коэ, миссис Мохи, тена коэ, тетушка Миро, добрый день. Проходите, мама в доме. Нет, вы пришли вовремя. Мы как раз кончаем собираться. Добрый день, дедушка Пирипи. Тена коэ…

— Эй, Матиу! — слышу я чей-то голос.

Ба, да это же Хеми, мой закадычный друг. Он машет мне рукой, я срываюсь с места, и мы бежим прочь от дома, смеемся неизвестно чему и бросаемся на траву в тень деревьев.

— Хочешь закурить? — предлагает Хеми. Он закуривает и неумело затягивается.

— Спасибо, я не буду, а то мама учует. Откуда ты?

— С реки. Смотри, что я принес.

И он вытаскивает из кармана голову хинаки[37]. Таких больших я еще не видел.

— Какой красивый! Где ты его поймал?

— Под ивами.

У меня даже дыхание перехватило. Мы долго охотились за этим хинаки. Говорят, они бывают такими длинными, что в речке им и не развернуться.

— Это я тебе принес. На память.

— Да что ты… Хеми.

— Бери, бери. Для тебя старался. Покажешь городским, что такое хинаки.

— Ну, Хеми…

И я замолкаю. Говорить как-то трудно. А вот и мама зовет меня.

— Мне пора. Может, пойдем к нам?

— Нет, и без меня народу хватает.

— Ну, прощай, таку хоа, прощай, дружище.

Он уходит. Мой самый близкий друг. Но для меня он самым близким и останется. Честное слово.

— Где ты бегаешь? — ворчит мама. — Помог бы лучше. Иди скажи отцу, чтобы перестал дуть пиво. С пьяным я никуда не поеду.

— Верно, Хине, — поддакивает тетушка Вики. — Ну-ка, покажи своему старику, кто в семье голова.

И обе смеются. Миссис Коко-ей снова скоро рожать, уже в седьмой раз — тоже неразлучна с бутылкой пива.

— Эй, Макарете! — кричат ей. — Не много ли пьешь? Смотри, ребенок пьяным на свет появится.

Я бегу на задний двор. Мужчины пьют. Сонни бренчит на гитаре. Отец беседует с дядей Питой.

— Папа, мы скоро поедем? — спрашиваю я.

Но отец занят разговором.

— Конечно, я прав, — доказывает он, — здесь работы не найти. Всего-то железная дорога, лесничество, завод — или иди пастухом.

— Ну зачем же так говорить, брат, — отвечает дядя Пита, — я вот живу, и неплохо. Почему бы тебе опять не заняться стрижкой овец? Ты ведь большой мастер по этой части.

— Ох, Пита, мы с женой не одну тысячу овец остригли. Хватит. Эта работа на пару месяцев, а потом что? Либо фрукты собираешь, либо дальше на юг едешь и снова — стриги, стриги, стриги. А зимы нынче страх какие холодные. Вот в Веллингтоне жизнь — это да! И работы вдоволь, и платят хорошо.