А потом меня словно в голову ударило: ведь я не поблагодарил бога за то, что он провел «балус» сквозь облако и опустил его на землю! Когда мы вышли из «балуса», я засмотрелся на свинью, которая называется автобус, и не поблагодарил его. В небе, когда сердце у меня поднялось к самому рту, я был испуганным младенцем в руках у бога, но потом, оказавшись на земле, снова почувствовал себя взрослым, и руки бога стали далекими. Наверху, кроме как у бога, просить помощи было не у кого, а здесь, на земле, я ничего не боялся, потому что рядом со мной были мои давно умершие отец и мать.

На молу, поджав под себя ноги, сидит женщина. Насадив на крючок наживку, поплевав на нее как следует, она встает, размахивается, и нейлоновая леска, со свистом прорезав воздух, опускается далеко впереди. С минуту женщина стоит неподвижно, всматривается в круги на воде, потом, подобрав юбку, садится и замирает.

Кажется, она может бесконечно сидеть и ждать. Руки спокойно и уверенно держат леску, чутко реагируют на малейшее движение под водой. Вот вроде клюет — она быстро дергает леску на себя, стараясь подсечь рыбу. Проворно, но без суеты, вытягивает и видит, что на крючке ничего нет. Вновь терпеливо возится с наживкой, поплевывает на нее, потирает руки. И снова леска летит далеко в море, и снова женщина садится и ждет.

Время от времени она поднимается, подставив лицо солнцу, выгоревшая юбка полощется на ветру. Рядом в корзине из кокосовых листьев — наживка. Женщина ловит рыбу — на Фиджи это обычная сцена. Проходит час, другой, третий, а она все сидит и терпеливо ждет, изредка почесывая затылок, щурится от нестерпимо яркого солнца, провожая взглядом пыхтящий пароходик, который курсирует между островами. А руки все так же чутко сторожат леску. Вот на черный буек, там, где поблескивают на солнце неровные выступы рифа, сели чайки. Великолепно море, но женщина видит его каждый день и уже не замечает всей красоты.

Наконец ее терпение вознаграждено — она вытягивает леску, на крючке бьется маленькая рыбка. Женщина, не выпуская леску из рук, ударила серебристую рыбку о каменную стену, и вскоре та затихла. Теперь можно снять с крючка и положить в корзину.

И снова: прилаживает наживку, поплевывает, размахивается, закидывает леску и садится, поджав под себя ноги. Солнце уже не палит, идет на закат, дует прохладный ветерок.

Тихо и спокойно кругом. Но вдруг подбегает собака, начинает обнюхивать корзину. Женщина замахивается, чтоб отогнать ее, но замечает, что к ней спешат двое европейцев, судя по всему муж и жена. Лицо женщины тут же расплывается в приветливой, добродушной улыбке. Мужчина отзывает собаку и сдержанно улыбается в ответ.

— Не бойся, она не кусается, — говорит он.

Но женщина боится не за себя, а за улов. Европейцев уже нет рядом, а страх остался. Она то и дело поглядывает на корзину, отгоняет мух.

До захода солнца она поймала еще рыбешку. В серой предвечерней дымке не различить ни рифа, ни чаек, море сливается с горизонтом. Зажигаются фонари, пора идти домой. По шоссе проносятся машины. Женщина поднимается, потирает затекшую поясницу. Для тех, в машинах, она лишь согбенная тень при дороге, им нет дела до того, что у нее разламывается поясница, — все труднее ей приходить на мол и ловить рыбу, да и улов скуден. Но вот сильная женщина выпрямляется, гордо глядит на море — те, в машинах, этого уже не увидят.

Она сворачивает с дороги к дому. Там, в маленькой комнате, ждут ее двое внуков. Вечно они простужены, голодны, клянчат чего-нибудь поесть. Она успокаивает их, когда ласковым словом, а когда и подзатыльником, чтобы не вертелись под ногами. Потом садится чистить рыбу. На примусе в кастрюле — остатки таро, на ужин не хватит. Она поднимается, идет в темный угол, достает из табачной жестянки полдоллара.

— Сбегай-ка в магазин — говорит она старшему, — принеси банку тушенки да хлеба.

Зажав деньги в кулаке, мальчик убегает, а фиджийка устало садится и замирает.

На первом после обеда уроке обычно клонило ко сну. Солнце палило нещадно. Мисс Реннер вошла в класс и сразу заметила, как приуныли девочки — еще недавно они весело щебетали, а сейчас сидели, сонно склонившись над партами. Пожалуй, нужно быть с ними поласковее сегодня, решила она.

— Девочки, — сказала она, — а у меня для вас приятная новость.

Они тут же встрепенулись — ни сонных лиц, ни усталых поз.

Подождав, пока наступит полная тишина, она, словно конфеткой, угостила их:

— В следующую пятницу в Суву приезжают известные музыканты. Думаю, нам с вами будет интересно послушать их концерт.

Она остановилась: как-то ее воспитанницы воспримут эту новость? По классу пошел шепот, предложение девочкам явно пришлось по душе, они заулыбались.

— Нечасто здесь, на Фиджи, мы слушаем хорошую музыку. Так что нужно воспользоваться счастливым случаем.

Не спуская с класса внимательного взгляда, она села за стол. Девочки притихли. Они не понимали, чего от них ждут. Наступила неловкая пауза.

Мисс Реннер пришлось первой нарушить молчание. Она стала рассказывать о музыкантах. В окно ей хорошо был виден сад — сейчас в лучах яркого солнца он играл разными красками. Ровно подстриженный газон расстилался изумрудным ковром, на кустах блестели глянцевитые листья — красные, желтые, зеленые. А вот розы и хризантемы, к сожалению, так и не прижились. Сухая земля и палящее солнце сделали свое дело: остались только пожухлые стебельки.

— Пока вы не слышали великих композиторов, девочки, вам, конечно, трудно понять, что такое настоящая музыка, — продолжала учительница.

А за окном кусты и деревья в своем ярком наряде будто кружатся в праздничном хороводе. Мисс Реннер видит тень под кустом, там еще таится прохлада.

— Вы, я не сомневаюсь, любите слушать музыку по радио. Но ведь этого мало, если ты культурный человек.

Как, однако, причудливо переплетаются ветви деревьев!

Девочки слушали молча. Кое-кто из них тоже любовался садом. Другие смущенно переглядывались, хоть жаркий летний день и разморил их, в голове вертелись десятки вопросов о предстоящей поездке, не знаешь, с какого начать.

Но вот мисс Реннер замолчала и оглядела класс. Одна из девочек подняла руку.

— Слушаю тебя, Аката. — Учительница улыбнулась. Эту девочку она любила, хотя и не выделяла среди других учениц. Тоненькая, чистенькая, воспитанная, прекрасно владеет английским.

— Мисс Реннер, а когда мы поедем в Суву? В котором часу?

Сразу же заговорили и остальные:

— До ужина или после?

— А возьмут всех?

— Сколько стоит билет?

Мисс Реннер улыбнулась и подняла руку, призывая к тишине.

— Мы поужинаем пораньше, в половине шестого. В шесть уже уезжаем. Поедут только старшие, за порядком будут следить старосты. Собираемся быстро, но без суеты. — И с особым значением прибавила: — В театре нужно показать, что вы умеете себя вести. Не смеяться, не разговаривать во время концерта, аплодировать, только когда кончат играть.

Все с нетерпением ждали этой поездки. Еще бы — приехать в большой город, где вереницы машин, шумные толпы у кинотеатров, соблазнительные витрины магазинов. Что по сравнению с этим их тихая, сонная школа с ее дисциплиной и порядком!

Наконец пришла пятница. За ужином мисс Реннер никак не удавалось утихомирить девочек. Садясь в автобус, они тоже кричали, толкались, каждой не терпелось поскорее уехать. То и дело слышалось привычное: «Займи мне место сзади!» Наконец все расселись. В тот вечер мисс Реннер просто покорила девочек своим видом. На ней было палевое платье, на шее — нитка жемчуга, дополняли ансамбль жемчужные серьги. Мягкие тона ей очень шли, а когда она накидывала легкий шарф, то и вовсе казалась красавицей. Девочки долго перешептывались.