Шикарная ночь: ни зги не видать и свежесть такая, словно под дождем все рождается заново. И очень красиво. Все вздыблено бурей. Сумасшедшая, шальная ночь, такая ты и нужна ночной кошке, слишком окоченевшей, чтобы ощущать холод. Он чувствует себя частью тьмы, не то что днем, когда он отверженный и будто голый. Ниггер-ниггер-тень-на-день.

Улица приводит его к торговому центру. Вокруг ни души. Тусклая витрина за зеркальным стеклом. Он заглядывает внутрь, различает прилавок и множество полок. Ночка для охотников. Все остальное тоже подходяще, только, черт его знает, как туда залезть.

Он вспоминает, что здесь где-то есть переулок, и идет в обход, стараясь держаться в тени. Не напрасное промедление! Руки нащупывают шестифутовые ворота из железа и цепляются за них сверху. Край больно режет ладони, но все же он не настолько острый, чтобы поранить. Теперь ногу на перекладину и на замок. Он залезает наверх и стоит там. Ворота скрипят. Он прыгает вниз, тонет в грязи и весь сжимается, прислушиваясь и едва переводя дух. Никого, только дождь и ветер. Никого. Ботинки, конечно, пропали, а в остальном порядок. С этой стороны магазин найти труднее. Он заглядывает в маленькое окошко, ищет глазами тусклую лампочку — напрасно. Задняя комната в магазине завалена картонными коробками и едва освещается через стеклянную дверь.

Он шарит рукой по окошку и обнаруживает, что замазка здесь старая и сама отваливается. Если выставить стекло, то он, наверно, сможет дотянуться до полузадвинутого засова в задней двери. Отверткой он счищает замазку и вытаскивает гвозди. Потом просовывает ее под низ, ослабляет стекло, и вот оно уже почти совсем свободно. Так. Еще немного. Треснуло! Кусок стекла лежит на отвертке. Черт! Он холодеет и пригибается. Нервы напряжены до предела. Едва различимый звук коснулся его чутких барабанных перепонок. Кто-то заворочался в постели. Наверное, какой-нибудь набитый деньгами еврей, который каждую ночь считает свои монеты!

Он просовывает руку в дыру в окне, нащупывает засов и отодвигает его. Теперь осталось только открыть дверь! Ага! Готово. Он проскальзывает внутрь и закрывает ее за собой. Останавливается. Вода стекает с насквозь промокшей одежды. Лицо горит, а ноги холодные как лед. Он спокойно осматривается, но мозг и тело все еще начеку. Дверь в магазин не заперта. Он осторожно заходит туда, вдруг вспомнив о странном ночном фараоне.

Быстро находит кассу и открывает дешевый замок. Набивает свои глубокие карманы серебром и купюрами и бросается к одежде. Взяв пустую коробку, он запихивает туда все, что подворачивается под руку.

Шикарно! По меньшей мере пятьдесят фунтов и новые тряпки. Теперь можно не беспокоиться о квартирной плате, и еще останется на модные туфли. В городе нет кошки ловчее его!

Пора уходить, а то как бы не изменила удача. Он закрывает за собой дверь, смеха ради оставляя засов, как он был. Все в лучшем виде. Дождя нет, так что вещи не намокнут. Черт! Нет кастета! Дай бог, чтобы он упал в грязь и на нем не было отпечатков. Хотя его отпечатков у них пока нет, и он может жить спокойно. Для ночной кошки нет лучшего друга, чем ночь. Никто не видит…

Городские часы бьют восемь. Вечеринка на чердаке уже началась! Буду читать.

«— Перейдем теперь к чему-нибудь другому, а как ты думаешь?

— Я только что хотел тебе это предложить.

— Но к чему?

— А вот!

— А что, если для начала подняться.

— Давай попробуем.

— Не так уж трудно.

— Захотеть — это все.

— А теперь что?

— Помогите!

— Давай уйдем.

— Мы не можем уйти.

— Почему?

— Мы ждем Годо».

Пойти или не пойти? Читай.

«— Все мертвые голоса.

— Они как шум крыльев.

— Листьев.

— Песка.

— Листьев».

Найти бы ключ к этому сумасшествию.

«— Листьями?

— За одну ночь.

— Должно быть, весна наступила.

— За одну ночь!

— Я тебе говорю, что мы здесь вчера вечером не были. Все это твои кошмары.

— А где же мы, по-твоему, были вчера вечером?

— Не знаю. Где-то еще. В другом загоне. Пустоты хватает.

— Хорошо. Мы вчера здесь вечером не были. А что же мы делали вчера вечером?

— Что мы делали?

— Постарайся вспомнить».

Дениза. Темные волосы на подушке. Нежные, как шелк. Наверное, ждет в баре. Держись, приятель, подальше от этого старого капкана, хотя бы сегодня. Ты ей нравишься, вот ты и размяк. А как с той куколкой, с Джун? Как быть с ней? Не знаю. Плевать, хотя почему бы и нет… смеха ради.

Дом, куда я иду, стоит на замусоренной улочке. Приглушенный джаз бьется в воздухе, в котором дневной зной сменился особенным звериным зноем ночи. Морской ветерок доносит до меня немного прохлады, пока я стою, раздумывая, куда идти дальше… ночь, передышка, прохлада — все это замечательно.

Какие-то люди обгоняют меня, и я захожу в подъезд вслед за ними. Джаз вопит все громче, по мере того как мы карабкаемся по лестнице и наконец приближаемся к комнате, пульсирующей его ритмом и жизнью. Почти как у нас, но не совсем. Народ здесь другой, они будто принуждают себя веселиться, слишком у них много умных разговоров, и нет такого слияния с музыкой, как у нас. Я чувствую себя не совсем на месте, будто забрел не туда. Однако раз уж я здесь, поглядим, что будет дальше.

Мансарда просторная, с низким потолком, стены сплошь увешаны неокантованной мазней Дориана в том же стиле, что и его психологический шедевр в университетском кафе. Я поворачиваюсь ко всем спиной и изображаю из себя невесть кого, погруженного в размышления об искусстве. Тут меня замечает Дориан и бросается ко мне через всю комнату. Хлопает меня по плечу и называет «старик».

— Пойдем выпьем вина, — говорит он. — Есть пиво и вино. Ты чего хочешь? Я написал фантастическую картину и хотел бы поговорить с тобой, но сначала потолкаемся тут.

Мы выпиваем пива, и здешняя атмосфера уже не кажется мне такой чужой. И вроде бы даже начинает нравиться.

— Молодец, что пришел!

Я оборачиваюсь и вижу Джун. Одета она так же, как днем, и я рад этому. Было бы ужасно, если бы она вырядилась. Она перехватывает мой взгляд.

— Не успела зайти домой, — говорит она. — Собачья жизнь.

— Да ну?

— Первая вечеринка за много месяцев.

— Что так?

— Иногда нужно и потрудиться, чтобы сдать экзамены, сам знаешь.

— Не знаю.

— А жаль. Ты был бы хорошим студентом.

— Смеешься.

— Нет, правда. У тебя есть мозги. Ты ведь учился заочно, разве нет?

— Да, я был тогда в тюрьме. А ты откуда знаешь?

— От одного знакомого из администрации. Он сказал, что ты здорово учился.

— Ну и что? Там, где я был, больше нечего делать.

— Никак не можешь забыть?

— А зачем?

— На свете существуют такие вещи, как стипендия.

Ну да, у меня есть мозги, и на свете есть стипендия. Я мог бы затмить их всех своими знаниями. Почему бы нет? Потому что слишком поздно. Слишком много времени прошло с того дня, как я родился.

— Ты вызубрила всю психологию, — говорю я. — Почему же ты не понимаешь?

— Не понимаю? Чего? — переспрашивает она.

— Чем живут люди, которые думают не так, как вы.

— Вот это как раз психология и пытается объяснить, — говорит она.

— Шизофрения, дипсомания, нимфомания, гидрофобия, паранойя…

Она беззаботно смеется:

— Это все, от чего ты страдаешь? Похоже на чтение медицинского справочника, когда находишь у себя симптомы всех болезней. У тебя было много неприятностей, и ты придумал себе такую защиту от жизни. А в остальном ты такой же нормальный, как и они.

Я ищу слова, чтобы объяснить необъяснимое.