— Он пренебрег нашими законами и нашим доверием. Сделал себя хозяином ада, — лицо Амонра стало совсем бледным, — консул Элохим предал идею исключительности человеческой расы. Заселил Землю псевдо людьми. Мы не можем позволить горстке обезумевших невежд от науки разрушить наш мир, — Амонра резко прервал речь, переводя дыхание, словно задохнулся от бега. Его глаза светились ненавистью и злобой, которую он не пытался скрывать. — Я требую объявить войну и уничтожить весь этот сброд генетиков. Ударом с ковчега смести с Земли тех, кто потерял человеческий образ.

Трибуны молчали. Пылкая речь главы Верховного совета их, конечно, тронула, но не настолько, что бы ввязываться в схватку с Элохимом. Многие из членов совета, в особенности Африканцы, сами были не прочь создать, по примеру консула, свой независимый домен.

Трибуны молчали. Амонра напряженно ждал….

— Дальше случилось непоправимое, — профессор рассказывал так, словно сам наблюдал когда-то разыгравшуюся на Земле трагедию. — Не получив согласия совета, Амонра решил действовать на свой страх и риск, так же как он однажды принял решение о приземлении ковчега. До сегодняшнего дня нет точного ответа, почему удар, нацеленный по административному домену на южном полюсе, не попал в цель, и почему его мощность во много раз превысила реально допустимую. То, что произошло в дальнейшем известно вам, как ледниковый период. Да, да, Григорий Алексеевич, именно ледниковый период, который начался с огромного кратера и на его месте давно уже Байкал.

Удар видимо оказался настолько мощным, что едва не расколол планету, выбросив в атмосферу колоссальное количества пыли и пепла. В считанные секунды все живое было погребено в образовавшемся слое льда. На несколько лет вся планета погрузилась во мрак, лишив переселенцев, какой бы то ни было надежды на выживание.

— Но ведь выжили же.

— Выжили. Вы правы, но только те, кто в это время был в ковчеге, Раю или в Аду. С того дня в общем-то и начался отсчет новой истории на Земле — история не прекращающейся войны Рая и Ада. Войны за все: за ресурсы, рабов и даже их души.

— Надо предполагать, что Амонра выжил? — почему-то в этот момент Григория интересовала именно этот вопрос.

— Глава Верховного совета, как только понял, что произошло — покончил с собой, разгерметизировав одну из шлюзовых камер ковчега, — профессор взглянул на свой мигающий коммуникатор, — мне пора, — но на секунду задержался, — я забыл вам сказать о главном. С того времени что-то случилось и переселенцы потеряли свою возможность к самоклонированию. Вот теперь, кажется все, — Ян Генрихович встал, как-то по-старомодному слегка кивнул и быстро удалился.

Профессор ушел, а у Григория было ощущение, что все, что он знал, о чем думал, во что верил, пытался анализировать, все это — рушится. Рушатся такие вечные понятия как душа, вера, любовь, высшая справедливость….. "Не верю, да и не хочу верить в то, что душа — это всего лишь программа, вместившая в себя определенные понятия" — думал он, идя по коридору. Навстречу попадались спешащие куда-то люди. Они уже привыкли к нему, узнавали, многие при встречи кивали головой, но в их глазах Григорий видел один и тот же вопрос, словно они все хотели знать кто он и с кем.

За очередным поворотом, там, где были лифтовые шахты, связывающие этажи Рая, стояли двое не молодых мужчин и что-то очень бурно обсуждали. За дни пребывания в Раю, Григорий в основном разговаривал с Яном Генриховичем, и поэтому ему захотелось узнать, о чем они спорят, скорее из любопытства, хотя…. Подойти и вступить в разговор, было, понятное дело, неудобно. Ну, бывает же так, что идя по улице, кто-то обращает на себя внимание, тебе просто вдруг хочется понять, о чем он думает, говорит и ты, начинаешь напрягать слух, ловя обрывки фраз, забиваемых городским шумом, силясь понять их смысл. Поняв бесполезность, делаешь еще попытку, подходишь к интересующему тебя объекту, как можно ближе, при этом делая вид, что это простая случайность и еще раз пытаешься вслушаться….. Многие, у кого психика более лабильна, не выдерживают, начиная переспрашивать, или вообще бесцеремонно вступают в разговор. Чужие разговоры, как и чужие окна, частенько приковывают внимание обывателя, хотя и многие возвышенные натуры не прочь подсмотреть и подслушать сородича и дело здесь, явно, не только в праздном любопытстве. Григорий замедлил шаг и встал в небольшой нише так, что его не могли видеть, но при этом он хорошо слышал собеседников.

— Они уже подготовили большую часть установок к запуску, — голос был низким, произносящим слова несколько на распев и явно принадлежал низкорослому, крепкому мужчине в сером форменном костюме, в каких обычно ходили живущие на инженерном этаже, — я их уже говорил, что может быть есть смысл подождать. Может этот доктор примет решение, и мы сможем что-то реально изменить, а что толку гонять энергию по сетке. Сегодня мы, а завтра они.

— Вы правы, Сергей Иванович, но отчасти, поверьте мне, — отозвался худощавый собеседник. — Эти дети греха и порока должны видеть нашу силу. Видеть и бояться, а иначе они скоро совсем обезумят.

— Сила — это хорошо, но где это видано что бы силой хоть когда-то, хоть чего-то положительного добились. Напугать — да. Можно напугать один раз, но дальше-то к страху привыкают, и получается, что с каждым разом пугать нужно все страшнее и страшнее. Ощущаете, до чего мы в этом случае можем докатиться? Сначала отправим энергию по сетке, а потом будем антиматерией потрясать, а с нами-то, что потом будет? Вы подумали о последствиях? Может все-таки поискать иные способы?

— А чего их искать. Они есть. Вон стоит, слушает, а помогать, похоже, не собирается, — последняя фраза резанула Григория так, что он покраснел, словно мальчишка, пойманный в момент подглядывания в женскую раздевалку. Резко развернувшись, он почти бегом скрылся за поворотом, ощущая спиной всю неловкость своего положения.

"О какой помощи идет речь и чего они от меня ждут?" — вновь пытаясь анализировать, думал он, прохаживаясь по комнате, в которую поспешил спрятаться от посторонних глаз.

Главы нет. Не написал и все….суеверия здесь не причем…… хотя….

….Буд-то бы больше нет силы притяжения, а его тело стало легким и медленно поднимается вверх…. Григорий резко поднялся на кровати. Что-то ухнуло, эхом разносясь по всем уголкам Рая, и вновь появилось ощущение, что сила земного притяжения меняется, так, словно из-под ног уходит мраморные плиты, а стены сжимаются и разжимаются в такт гармоническим колебаниям. Война, вспомнил он слова профессора и вчерашний подслушанный разговор о готовящемся запуске каких-то установок. "Только вот кто? Они нас или мы их?" — и тут же поймал себя на мысли, что непроизвольно разделил всех на "они" и "мы", затем нажал на коммуникатор, желая узнать, что же собственно происходит, но экран не отреагировал, оставаясь черным.

Замигало и как в театре медленно стало гаснуть, а затем резко вспыхнуло освещение. Вновь разнеслось эхо. "Похоже, что это все-таки "мы" выбрасываем куда-то энергию. По сетке — отозвалась услужливая память. Кой черт они творят?"

Сидеть на месте или бежать и что собственно делать Григорий не знал. Выглянув в коридор, он ни кого не заметил и поэтому решил отправиться в центральную лабораторию, туда, где обычно работал Ян Генрихович. На всем нулевом уровне не было ни души. Проходя по длинным, пустым коридорам он ощутил скребущее душу одиночество и жалость к себе. "Бросили, как собаку…. швыряют друг в друга сгустки энергии и решают тысячи лет кто из них хозяин….. черте, что у них тут…. хозяева…. какие они тут хозяева, они все здесь гости….." — думал он, меряя шагами длинные подземные коридоры, — "залезли в свои пещеры и выясняют отношения….. помощи им…..шиш им не помощь…. с собой разобраться не могут, а туда же — кто прав, кто виноват, а люди "наверху" то от жары, то от холода загибаются, а им что, они за идею сражаются….пришельцы хреновы".