И чудовище послушалось. Оно скрылось столь же бесшумно, как и появилось. Даже палая листва не прошуршала под его тяжелыми ногами. Вскрикнула опомнившаяся Лада, сама не заметив, как в ее руках оказался малыш, и она бережно прижала его к себе. Диор взял лопух с жареным мясом и, углубившись в чащу, положил мясо возле упавшего дерева.

— Я приношу тебе жертву, лесной дух, и благодарю тебя за доброту! — крикнул он в темноту. — Рано утром я уйду от родника, потерпи!

В ответ неподалеку послышалось довольное ворчание. Утром мясо вместе с лопухом исчезло. Встреча с алмасты заставила Диора обратить внимание на самого себя, он впервые осознал, что ему хочется покоя, и понял, что стареет. Что старику нужно? Немного пищи и много покоя.

3

Вскоре они достигли лощины поминального храма. Здесь отпустили лошадей пастись, сами направились к тому месту, где ручей раздваивался. Лада уже знала о тайне подземного прохода. Но как пробраться по нему с младенцем? Диор взял одну из переметных сум, которыми их снабдили в роде Симдемги. Уложив в хурджин несколько камней, он погрузил его в ручей и вскоре убедился, что тот непромокаем. Оставался один выход: поместить малыша в хурджин, тщательно завязать горловину и пронести его под водой. За это время сын не успеет задохнуться. Благо плыть придется по течению, что значительно облегчало задачу. Диор объяснил Ладе, как им следует поступить. Для пробы Диор нырнул в ручей, погрузился в воду возле скалы и, проплыв под водой десяток локтей, оказался в расселине. Возвращаться было значительно труднее. Вынырнув на поверхность, он услышал тревожный вскрик Лады. Мигом выскочив на берег ручья, он понял причину ее тревоги. Их обнаружили. Из лесу со стороны скалы–останца выезжали воины одной из застав Джизаха. Они заметили пасущихся лошадей и увидели молодую женщину. Воины с криком помчались к скале.

— Прячь сына в хурджин и ныряй! — успел крикнуть Диор Ладе, берясь за лук.

Лада схватила сына, переметную суму и исчезла в кустарнике. Диор бросился навстречу нападавшим. Среди них послышались изумленные возгласы:

— Советник!

— Глядите, вот он где!

— Маг появился!

Первой же стрелой он сбил десятника. Тот упал в ручеек. От следующей стрелы споткнулась лошадь второго. Всадник перелетел через голову лошади, ударился о землю. Но тут чужая стрела пронзила бедро Диора. Воинам заставы нужно было преодолеть довольно широкий ручей. Они прекратили стрельбу. Кони их, подбадриваемые плетьми, прыгали в воду. Это задержало преследователей и спасло Диора. Оглянувшись, он увидел, что Лады уже нет на поляне. Он бросил лук, который ему теперь только мешал, схватил меч и щит, повернулся и, преодолевая боль в ноге, скрылся в кустарнике. Держа оружие, он погрузился в воду, и поток увлек его в расселину. Вынырнув, он позвал Ладу. Она отозвалась. Велико же было изумление преследователей, когда, продравшись сквозь кустарник, они никого не обнаружили на берегу. Конечно, они решили, что тут не обошлось без нечистой силы.

4

Юный Ратмир был спасен. Измученные беглецы оказались в благодатной долине. Здесь, как в райском Эдеме, все дышало покоем и негой. Мирно паслось стадо возле ручья. В белом весеннем цветении стояли фруктовые деревья. Теплый воздух был напоен ароматом цветов. Торжествующий Диор поднял над головой сына. Голубоглазый малыш беззубо улыбался. И тут Лада вскрикнула, заметив оперение стрелы, торчащее из бедра ее мужа.

Отрезав наконечник, он сам вырвал древко из ноги. Лада нашла цветок, листья которого, превращенные в кашицу, останавливали кровь, перевязала рану. Бедро распухло и мешало двигаться. Диор попросил срезать ему палку. Опираясь одной рукой на палку, другой на сильное плечо молодой женщины, он доковылял до лаза.

Единственное, что оставалось, — дождаться появления антов. В райской долине они пробыли несколько дней, пока заживала рана Диора. Покой, свобода, любовь чудесным образом преобразили Ладу, она расцвела, похорошела, заискрились веселым огнем ее глаза, голос стал звонким. Исчез из ее души страх, уступив место нежной материнской привязанности к малышу. Голубоглазый Ратмир оказался на редкость крепким ребенком и рос стремительно. Он уже узнавал отца и Ладу, тянулся к ним ручонками, смеялся, обнажая пустые розовые десны, и при виде улыбки сына в радости замирало сердце Диора, это был его сын и его улыбка, его, Диора, продолжение в несколько ином обличье — как завершение мечты о себе самом. Он останется в сыне!

Со слов Диора Лада знала о подземном дворце и хотела взглянуть на него. Ее желание исполнилось, когда нога Диора выздоровела. Перед тем как повести Ладу в подземелье, бывший советник один побывал в нем. Убедившись, что там все осталось по–прежнему, он убрал истлевшие трупы воинов–гуннов и германцев, зажег в подземном зале и проходах факелы и вернулся за Ладой и Ратмиром.

Как удивилась Лада, увидев великолепие дворца, распахнутый огромный сундук, наполненный сверкающими грудами сокровищ, раскрытые переметные сумы, набитые золотом Аттилы и, наконец, золотое кресло, прикрытое шелковым покрывалом, которое Диор небрежно сорвал и отбросил прочь.

— Сядь в него! — велел он молодой женщине, показывая на царский трон.

Лада, держа Ратмира, робея, опустилась на роскошное сиденье, и трон ей оказался впору, как и любому человеку.

Ратмир хлопал ручонками по разукрашенным подлокотникам и, довольный, смеялся, радуясь красивой игрушке. Ему не было дела до того, что из–за этой безделицы люди убивали друг друга, царедворцы затевали хитроумные заговоры, возвышались и гибли народы.

Впервые за всю многострадальную историю людей на царском троне сидели РАБЫНЯ и РЕБЕНОК.

Диор открыл кельи, где хранились царские одежды, выбрал роскошное женское платье, усыпанное яхонтами, жемчугами, агатами, заставил славянку надеть его и небрежно бросил под ноги Лады горсти перстней, золотых колец, браслетов, высыпал на мрамор пола груду желтых монет, усадил на них ребенка, и Ратмир играл сверкающими блестками, смеялся и в конце концов пустил на них ребячью струйку. Все трое были равнодушны к золоту.

1

Когда–то Диор мечтал о власти, богатстве и славе. Теперь он хотел одного — покоя.

Упоительно прекрасны были весенние вечера в цветущей долине Эдема, за неприступной горной грядой. Ни малейшего звука не доносилось сюда из беспокойного, наполненного страстями мира людей. Здесь воздух был свеж и тих, здесь небо было вечно голубым и всегда улыбалось солнце.

Диор не был Адамом, а Лада Евой, а потому они были счастливы, ибо счастье — это покой после бури, блаженство после страданий, отдохновение после иссушающих забот, а не вечный покой, не беспредельное блаженство, которые можно уподобить состоянию смерти.

Но вот однажды, когда солнце опустилось за горную гряду, и особенно прекрасен был закат, и синие тени легли на долину, и невыразимое обаяние разливалось в природе, от скалы, где была расселина, послышался отдаленный зов:

— Диор, Диор!

Это был голос Ратмира. Сумерки уже окутывали долину, в них гасли великолепные краски дня, которыми Диор не успел полюбоваться.

Ратмир полз по траве навстречу побратиму, кашляя кровью. И вода, из которой он вышел, была окрашена в красный цвет. В спине славянина торчала стрела.

— Я привел антов, — прошептал он подбежавшему Диору. — Добрент ждет тебя на старой Римской дороге. В долине поминального храма засада Джизаха. Я не знал… Спешил… Прости…

Он умер на руках окаменевшего от горя друга, обвиняя себя в неосторожности. Диор понял, что оказался виновником гибели побратима. Он мог догадаться, что Джизах непременно велит устроить в долине поминального храма засаду. Но сонный покой райского сада усыпил его ум.

Он соорудил для мертвого друга погребальный костер, как того требовал обычай антов, собрал пепел побратима в самую драгоценную чашу, какая только отыскалась в сундуке, уложил сосуд в развилке могучего дуба, откуда открывался прекрасный вид на цветущий сад Эдема. Поистине, душа Ратмира после смерти поселилась в раю.