К скамейке Абе—Ака вперевалку приблизился сухощавый узкоглазый гунн, его шапку опоясывала черная лента. Небрежно поклонившись, сказал:

— Я сотник Узур. Говорю: послан неустрашимым темник–тарханом Чегелаем за сыном его, названным римлянами Диором…

1

Провожал старый Абе—Ак Диора далеко за становище. На прощание обнял, ласково потерся щекой о его щеку, вручил ларец в подарок Чегелаю, напомнил о великом собрании фарнаков.

До границ земель сарматов Диора сопровождал Тартай с десятком воинов. Некоторое время ехали на север вдоль лесистого хребта. Затем свернули на северо–запад, поднялись на обширное плоскогорье, заросшее высокими травами и рощами. Ближе к вечеру Кривозубый остановил своего коня и сказал:

— Дальше начинаются земли бургундов. Нам пора возвращаться.

Диор подарил ему несколько золотых монет из своего кожаного пояса. Воин спрятал монеты, показал Диору на невысокое растение с узкими шершавыми листочками и круглыми розовыми соцветиями на тонком стебле.

— Вот трава сухутт. Римляне называют ее цикутой. Знаешь, что это за трава?

О ядовитой траве цикуте Диор знал, но видел ее впервые. Подъехавший к ним сотник Узур равнодушно заметил, что эту траву кони не едят. Диор не стал им говорить, что в состав яда, которым был отравлен великий философ Сократ, входил и яд цикуты. Кривозубый сказал, видимо в благодарность за монеты:

— Знай, Диор, если эту траву высушить, растереть, приготовить из нее отвар и дать человеку выпить, то он будет спать, сколько ты захочешь. Заснет быстро и крепко. Может даже не проснуться.

Один из воинов–гуннов окликнул сотника Узура, показал плеткой на лощину, по которой они ехали, прежде чем подняться на плато. По лощине, забирая вправо, к предгорьям мчались десятка полтора всадников. Они не могли видеть тех, кто находился на плато, но отсюда чужой отряд был виден хорошо. В переднем всаднике Диор узнал Алатея.

— Это Алатей! — подтвердил Кривозубый. — Он едет к бургундам! Там становище вождя Гейзериха! Алатей и Гейзерих друзья.

Склоны возвышенности, откуда они следили за отрядом племянника Абе—Ака, были обрывисты, и только в одном месте по промоине можно было подняться на плато. Отряд Алатея проехал мимо промоины и скрылся за скалами. При виде человека, замыслившего против него недоброе, Диор не испытал беспокойства. Ведь его охраняла сотня гуннов! Но как вскоре выяснилось, он зря тешил себя мыслью о собственной безопасности.

Кривозубый уехал со своими воинами. Узур повел сотню на северо–запад. По дороге Диор спросил, не встретят ли они бургундов.

— Нет. Мы проедем между кочевьями, — ответил приземистый сотник и, помахивая плеткой, добавил: — Гейзерих знает нашу дорогу и никогда не становится на пути.

Лошади гуннов мелкорослы и вроде бы неспешны. Но неторопливой рысью они бежали неутомимо с утра и до заката, покрывая милю за милей. Всадники, словно не ведая усталости, лишь покачивались на жестких седлах, приподнимаясь на стременах и настороженно оглядывая окрестности. Видно, что воины привычны к лишениям, неутомимы, всегда готовы вступить в бой. Рассыпавшиеся впереди дозоры то поднимались на увалы, то спускались в низины, словно волки, преследующие добычу. По дороге Диор узнал от Узура, что Чегелай уже стар, но по–прежнему полон сил и грозен для врагов. В живых у него осталось лишь два сына, оба тысячники. Звать сыновей Уркарах и Будах. Старший, Уркарах, — однорукий. Оказалось, что Узур знавал Юргута, был вместе с ним в десятке Тюргеша. Узнав о гибели Юргута, сожалеюще поцыкал, сплюнул.

— Великий Тэнгри наказал изменника, — заметил он. — Ха, Юргута мы звали Безносым. Ему не следовало бежать от нас к римлянам. Это он тебе сказал, что ты сын Чегелая?

В вопросе Узура Диор почувствовал не просто любопытство и насторожился.

— Об этом знают многие.

Сотник запустил себе под воротник кафтана рукоять плети, почесался, задумчиво сплевывая, произнес, хитровато щурясь:

— Я был в Потаиссе. Вместе с тысячей. И помню дом Аврелия. Тюргеш оттуда золотую цепь приволок на дележ. Хай, хорошо тогда пограбили! Много женщин помяли! Ва! Я сам одну под себя подостлал, другую про запас держал. Сильно молодой был, мог с тремя справиться. Утром обеих прикончил! Такой приказ Чегелая был. А вот Безносый приказ не выполнил. Со славянкой в спальне заперся, а утром ее в живых оставил. Об этом Тюргеш рассказывал. Цх, Чегелаю много римлянок приводили. Но не в Потаиссе! В ту ночь ему некогда было. Все помню! Но чтобы у декуриона Аврелия была дочь — не помню! За нее большой выкуп можно было бы взять… Ха!

— Может, забыл? — вяло поинтересовался Диор, чувствуя, как у него похолодело в животе.

— Может, и забыл! — охотно согласился сотник, бросая искоса взгляд на юношу. В этом взгляде уже не было почтительности.

Диор вспомнил о крупинках яда, таящихся в перстне. Крупинок в тайничке много. Хватит на всех памятливых. Спокойно сказал:

— Скоро ты убедишься, что я сын Чегелая…

Помешал ему договорить подскакавший воин левофланговой заставы, который, выпучив налитые кровью глаза, крикнул:

— Говорю: видели в отдалении много конных. Скрытно следуют за нами! Но не приближаются. Мы поехали к ним. По виду бургунды. Встретиться не захотели, скрылись.

Сотник отозвался:

— На равнине дорог много. Хай, кто осмелится напасть на гуннов? Скажи десятнику: продолжай следить!

Воин умчался. День клонился к вечеру. Отряд ехал по старой караванной дороге, заброшенной после того, как в этих местах поселились бургунды. Ветер дул в спину, доносил от воинов неприятный запах немытых тел и овчины. Гунн соприкасается с водой только при переправе. В других случаях избегает ее.

Привал Узур распорядился устроить возле леса. Разожгли большие костры. Воины застав привезли двух туров. Принесли жертву богине пути Суванаси. Шаман произнес благодарственную молитву великому покровителю гуннов Тэнгри. В черном, промытом недавними дождями небе запылали яркие летние звезды. Когда гунн от своего очага поднимает глаза к небу, в его душе появляется гордость. Пылающие на великой небесной равнине огни — не лучшее ли доказательство, что и тамошняя степь принадлежит гуннам? Какой народ может разжечь и на земле и на небе столько костров? А ведь возле каждого сидят удальцы!

Диор, присматриваясь, бродил между гуннами. Бывалые воины, иные обнаженные по пояс, иные в одних холщовых рубахах, заскорузлых от грязи и пота, чинили у костров сбрую, осматривали оружие, поджаривали турье мясо, вели нескончаемые разговоры. Рядом щиты, дротики, луки, палицы — оружие каждого отдельно.

Кряхтя, раздавливая сильными ногами молодую траву, боролись силачи. Несколько пар рубились на мечах, то наступая, то отступая и кружась, изображая бой. Лоснились потные лица, со свистом вырывалось из вздымающихся смуглых грудей дыхание. Сражались, разыгрывая извечную драму, дающую выход человеческим страстям. Показывать снисходительному Тэнгри, что сильны его дети, что ловки и крепки руки воинов следует каждый день, дабы Тэнгри не отвернулся от гуннов, заподозрив их в слабости.

Победителем у борцов оказался рослый косматый гунн столь устрашающегося вида, что скорей походил на алмасты, чем на человека. Выпятив широченную грудь, напрягая бревноподобные руки, он горделиво прохаживался по площадке, вызывая желающих помериться силой. Диор хлопнул в ладоши, что означало согласие. Многие с удивлением уставились на него. В том числе и Узур. Косматый богатырь был вдвое крупнее римлянина. Видя, что Диор не шутит, он прорычал:

— Я Ур! Во всем тумене нет воина, который бы смог победить меня!

— Я Диор! — спокойно отозвался юноша, отцепляя пояс с мечом.

Узур с сомнением спросил, научен ли Диор приемам борьбы.

— Я сын Чегелая! — гордо воскликнул тот, давая понять, что этим исчерпывается ответ.

Услышав, что римлянин вызвал на борьбу непобедимого Ура, от соседних костров стали сбегаться воины. Скоро вся сотня тесным кольцом окружила площадку. Но Узур сказал, что он отвечает за жизнь Диора и поэтому не может разрешить ему бороться с богатырем. Юноша снял сарматский кафтан, поднял с земли камень, вышел вперед. Поднеся булыжник к лицу богатыря Ура так, чтобы все видели, Диор спросил, может ли он раздавить его одной рукой.