В тот же день ближе к вечеру Диор собрался в дорогу. Горестная Лада проводила его до расселины. Удел женщин — встречать и провожать мужчин. Она лишь робко попросила поберечь себя и помнить о сыне.

Перед тем как скрыться в расселине, Диор оглянулся. Маленький Ратмир улыбался и тянулся к нему.

Из оружия у Диора был меч и два дротика, кои германцы называют фрамеями. В походную сумку он на всякий случай, помня об алчности гуннов, насыпал несколько горстей золотых монет и перстней.

Бесшумно вынырнув из воды, он огляделся. Здесь кусты так низко нависали над бурлящим потоком, что почти скрывали то место, где ручей раздваивался. Гул воды заглушал посторонние звуки. Диор осторожно раздвинул ветки. В трех шагах от него на берегу сидели пятеро воинов Джизаха и бдительно озирались. Странное исчезновение Диора и раненого славянина, видимо, насторожило Джизаха, коль он выставил здесь секретный пост.

Не выходя из–за прикрытия кустов, Диор сделал несколько шагов влево, ручей вновь увлек его но не в расселину, а вдоль скалы.

Он выбрался на берег шагах в тридцати ниже поста. Вечерняя темнота уже окутывала долину поминального храма. В глубине ее горел большой костер. Присмотревшись, Диор насчитал возле него десятка два воинов. Вблизи паслись лошади.

Ярость кипела в груди Диора. Кто–то из этих воинов убил Ратмира. С ними он расправится сам. Нужно только раздобыть лук. Подползти поближе он не решился: лошади могли почуять чужака. Сидевшие у костра жарили мясо, беспечно переговариваясь. Доносился дразнящий запах. Пусть они насытятся. Потом их потянет на отдых. Сытость располагает к лени. Он лег в траву и стал терпеливо ждать.

Вскоре пятеро воинов поднялись и направились к скале сменить тех, кто сидел в засаде. Спустя время вернулись те, кого Диор видел возле скалы.

Наступила ночь. На небе густо высыпали звезды. У костра гунны стали располагаться ко сну. Расстилали войлочные попонки, укладывали подле себя оружие. Некоторые сняли сапоги, оставшись в толстых чулках. Теперь лишь караульный подбрасывал в пламя сухие ветки. Лошади, пощипывая траву, постепенно удалились от стоянки в сторону Диора. Это могло стать опасным. Он осторожно попятился и, бесшумно обойдя сидящих вдоль опушки, приблизился к ним уже со стороны оврага. Теперь лошади находились по ту сторону костра.

Молодой крепкий караульный сидел на корточках, задумчиво обхватив голову руками и изредка сплевывая в пламя. Удивительно, как разнятся обычаи народов: для сармата плюнуть в огонь — тягчайший грех, для гунна же — наоборот, ибо плевок отгоняет злых духов.

Ближние к караульному воины лежали в двух шагах от него. Сон гунна чуток. Диор вынул из походной сумки золотую монету, бросил ее под ноги караульному. Тот вздрогнул, мгновенно вскочил, озираясь, не забыв наступить на монету сапогом. Но вокруг была безмятежная тишина. Тогда он убрал сапог с желтого кружка и осторожно поглядел себе под ноги. Золотая монета не исчезла. Воин три раза кряду плюнул через правое плечо. Желтый кружок остался лежать на том же месте. Лицо воина побагровело, он оглядел спящих. Никто из них не поднял головы, все натруженно похрапывали. Он быстро наклонился, схватил монету, куснул ее, просиял, спрятал за щеку.

Вторая монета упала чуть дальше от костра. Крайне удивленный, караульный шагнул к ней, опять три раза плюнул, прошептал наговор. Вскоре и она оказалась за щекой караульного. Он поглядел на небо, молитвенно что–то бормоча. Третья монета прилетела именно оттуда, но еще на шаг дальше. В неописуемом восторге воин опустился на колени и пополз в темноту, собирая падающее с неба золото. Рот его оказался плотно забитым. Он стал складывать в походную сумку. Десятую монету караульный подобрать не успел. Могучие руки Диора сдавили ему горло. Золотые кружочки выкатились из разинутого рта задушенного воина. Кто–то возле костра поднял голову, сонно спросил:

— Хай, Караим, ты где?

Сидя на корточках и загораживая спиной мертвое тело, Диор проворчал невнятно натужливым голосом, давая понять, что занят неотложным делом.

— У тебя что, «летняя» болезнь? — спросил проснувшийся, но не дождался ответа, уронил голову на седло и тонко засвистел носом.

Ночной воздух в долине посвежел. На травы начала опускаться обильная роса. Теперь можно было смело подойти к костру. Никто не удивится, что караульный накинул на голову глубокий капюшон, ежась от холода. Диор поднял лук часового. Колчан полон стрел. Из–под капюшона он оглядел спящих. В холодное время воины спят по десяткам, тесно прижавшись друг к другу, так значительно теплее. Оружие каждого лежит всегда в изголовье. Протянул руку — и хватай. Спящий воин всегда настороже. Он не обратит внимания на обычный шум, производимый часовым: шарканье ног, кашель, заунывную песню, но сразу насторожится, если раздастся что–либо тревожное, пусть это будет даже вскрик птицы. Сейчас шум был обычный: ходит сторожевой, ломает ветки, подбрасывает в костер, трещит пламя. Костер забушевал с новой силой. Разморенные теплом спящие расправляют окоченевшие члены, засыпают крепче.

Диор склоняется над ближним; Голова того запрокинута на валике седла, на смуглой жилистой шее вспухла синяя жила, широко раскрытый рот, храпит. Руки Диора могут дробить булыжник. Два пальца обхватывают шею спящего, сдавливают жилу. Воин даже не вздрогнул. Он ушел в другой мир, так и не поняв, что с ним случилось. Второй лежал, пригнув голову, скорчившись, спрятав ладони между высоко поднятых колен. Диор не стал его трогать, шагнул к следующему. Третий спал, вольно раскинувшись. Это был десятник. Ближние даже во сне не решались в нему прижиматься. Шапка с черной лентой откатилась. Пальцы Диора легли на горло десятника, сжали его. По ту сторону костра вдруг раздался испуганный крик:

— Хай, ты что делаешь?

Возле сапога Диора лежало оружие мертвого. Он схватил дротик, метнул его в проснувшегося воина. Дротик попал тому прямо в рот. Крик воина прервался. Он опрокинулся на спину. Мгновенно перестали храпеть остальные. Воины, еще не раскрыв глаз, потянулись к оружию. Диор успел послать дротик еще в одного, уже поднявшегося на четвереньки, и огромными прыжками метнулся в темноту. И вовремя. Вдогонку ему свистнуло несколько коротких копий.

Возле костра поднялась суматоха. Гунны мгновенно оказались на ногах. Чей–то властный голос проревел:

— Хай, Караим? Отзовись!

Вместо ответа из темноты вылетела стрела, затем другая. Два воина, застонав, опустились на землю. Замешательство остальных прошло. Они попадали в траву, отползая от костра. Тревожно заржали лошади. Из лесу донесся крик испуганной птицы. По шороху травы Диор понял, что его окружают. В мгновения опасности гунны действуют быстро и молча.

До полуразрушенной ограды поминального храма было не больше двух десятков шагов. Диор успел проскочить это расстояние. Он упал по ту сторону ограды. Несколько стрел, пущенных вслед, вонзились в камни. Диор быстро пополз к руинам храма. Теперь гуннам не хватит людей, чтобы окружить его. Опять прогремел голос второго десятника:

— Эй, Ваха, скачи на стан! Пусть Джизах пришлет помощь! Скажи: на нас напали!

Десятник, видимо, решил, что нападавших много. Диор усмехнулся. Если его убьют и обнаружат один–единственный труп, засаде несдобровать. Двадцать гуннов против одного! Такого позора Джизах не перенесет. Но Диор не даст Вахе ускакать.

Прячась за камнями, он приблизился к сбившимся в беспокойный табунок лошадям. И увидел Ваху, бежавшего к табунку. В сотне шагов догорал костер. Треща, прощально взметнулось пламя. Этого света оказалось достаточно, чтобы охватить взглядом часть лощины от ручья до руин храма. От скалы, в которой находилась расселина, к костру бежали пятеро воинов. Несколько гуннов крались вдоль ограды. Еще трое огибали развалины храма со стороны скалы–останца, стремясь отрезать беглеца от леса. Стрела Диора заставила Ваху упасть на колени. Диор успел свалить одного из пятерых, подбежавших к костру. Остальные попадали в траву. Те, кто крался вдоль ограды, остановились, заметив, как упал гонец, кинулись к Диору, рассыпаясь на ходу в цепь. То же самое сделали и четверо возле костра. Действовали гунны сноровисто. Диор укрылся за табунком, рассчитывая, что тогда в него не станут стрелять, боясь попасть в лошадей. Гунны уже поняли, что напал на них один. Это разъярило их. Теперь они будут преследовать его, пока не убьют.