А сейчас этим занималась Мэрилин.

На часах было пять минут двенадцатого.

Люди по-прежнему были во власти этой субботней ночи.

Прогуливаясь по ночным улицам, Коттон вот-вот спросит Крисси, не хочет ли она заглянуть к нему на глоток чего-нибудь крепкого на ночь.

Поближе к дому, в церкви Безродного на углу Девятой и Северной Конечной Скайлер Лютерсон завязывал черный шелковый шнурок на поясе своего черного платья, вслух репетируя слова "Введения", которые он произнесет в начале мессы.

Мэрилин рассказала Уиллису о своей первой встрече с этими двумя типами.

Районом Кастаньедой и Карлосом Ортегой.

— Они тебе представились? — спросил он.

— Не тогда, — ответила она, — а сегодня днем.

Она рассказала ему обо всем, что произошло днем в этой спальне. Обо всем. Он отыскал окно, через которое они пробрались на третий этаж, а сейчас напряженно слушал ее рассказ. Сердце дико колотилось: ведь они могли убить ее. Но нет! И он согласился с Мэрилин: если им нужны были деньги, они не могли убить ее, с мертвого денег не возьмешь!

— Отдай им все, что они хотят, — не раздумывая, сказал он. — Надо избавиться от них.

— Как? — спросила Мэрилин.

— Продай дом в конце концов, меня не волнует, как. Отдай им эти деньги и пусть убираются в свою Аргентину!

— Через минуту, да? Выставить на продажу дом стоимостью семьсот пятьдесят тысяч и надеяться, что сейчас же его продашь?

— Тогда заложи его! Заложи весь до последнего гвоздя! Продай все имущество, позвони брокеру...

— Но столько все равно не наберется, Хэл.

— Ты же улетела из Буэнос-Айреса с двумя миллионами долларов!

— В этот дом я вложила пятьсот тысяч, потом еще триста на его обустройство, мебель. Были неудачные вложения в золотые шахты в Папуа — Новой Гвинее, в электронную фирму в Далласе. Ну, и дала крупные суммы в долг друзьям, которые и не собираются их возвращать...

— Ладно. Так сколько ты можешь собрать?

— Если продам все акции и ценности, скажем, четыреста — пятьсот тысяч. Плюс еще что-то смогу получить по второй закладной. Если кто-нибудь завтра не купит дом. Даже так...

— Может, они удовлетворятся этим? — предположил Уиллис.

— Я так не думаю.

— Ну а коли нет...

Она посмотрела на него.

— Я не позволю, чтобы что-нибудь случилось с тобой, — сказал он. — Я тебя слишком люблю.

Всем прихожанам объявили, что перед ночной мессой в половине двенадцатого состоится собрание, и поэтому они начали подходить к старой каменной церкви где-то к одиннадцати двадцати. В священной Черной книге говорится, что все церковные дела должны быть закончены за час до полуночи. А далее положено произнести "Введение", и только потом начинается месса. Так уж повелось, что церковные дела приходилось обсуждать не слишком часто. Но сегодня надо было выяснить, не верующим ли этого прихода был намалеван символ Бафомета на воротах убитого священника.

Пришел пятьдесят один человек...

На два не делится...

...из них девять составят президиум и будут участвовать в ритуале мессы.

На три делится великолепно.

Сорока двум остальным участникам мессы сообщили, что сегодняшнее действо намного более впечатляюще представит радости сатанизма, чем, например, торжественная месса изгнания, состоявшаяся в начале этой недели. Правда, одежды ее участников не соответствовали заявленной цели празднования, прихожане были одеты консервативно, чтобы не сказать, аскетично. Черные, или серые, или серовато-коричневые тона придавали им непроходимое уныние, угловатый, строгий покрой более приличествовал армейской форме.

Но так могло казаться лишь до той минуты, пока не приглядишься пристальнее...

Похоже, на мужчине, стоявшем в одном из задних рядов придела, поверх черных кожаных брюк был надет длинный кожаный фартук кузнеца. Но, когда он повернулся, чтоб поздороваться с вошедшими, оказалось, что брюки — вовсе не брюки, а высокие сапоги, что между верхом сапог и краем фартука — обнаженная плоть, приходящая в возбуждение.

"Через предположение — к удивлению".

В третьем ряду около прохода, закинув нога на ногу, сидела рыжеволосая женщина. Ее желто-коричневые локоны были собраны в пучок под тяжелой черной сеткой, что придавало им траурный оттенок. Кроме того, на ней были черная шелковая блузка, строгие серые брюки и высокие, из черной кожи ботинки на шнуровке. Но когда она развела ноги, наклонившись к сидевшему впереди мужчине, чтобы что-то шепнуть ему, обнаружилось, что в брюках зияла большая прореха, и под ними ничего не было. Открывшийся взгляду кустик ярко-рыжих волос и разукрашенные помадой нижние губы резко контрастировали с уложенной в сетку прической на ее голове и скромностью лишенного косметики рта.

Да, под сводами этого святого места таилось много неожиданно...

"Через невежество — к знанию".

...мелькнувшей плоти тех, кто праздновал этой ночью славу. Во имя сатаны они без смущения обнажились и принимали раскованные позы. Разговоры велись шепотом, как бы из опасения потревожить святость места встречи с властителем, встречались и задерживались сверкающие взгляды, глаза не блуждали и не скользили вниз, не было намека на то, что обещанное на чуть более позднее время подношение сатане уже началось — вовсю разворачивается стремительная увертюра:

женщина в строгом черном платье до колен с высоким воротником и с круглым вырезом размером с двадцатипятицентовую монету в том месте, откуда выглядывал сосок ее левой груди, окрашенный красной, как кровь, краской...

неф в серых домотканых брюках, в черной сорочке и колпаке палача; через отверстие в брюках пропущен наружу пенис, который поддерживается в вертикальном положении с помощью белых шелковых лент, закрепленных на поясе...

исключительно красивая китаянка в просторном вязаном балахоне черного цвета; тусклые алмазы плоти проступают повсюду, и только холмик Венеры и груди закрыты плотными кусками ткани...

"Через сокрытие — к открытости".

Во многих отношениях это общение, начавшееся до мессы, не очень отличалось по тону и форме от маленьких вечеринок и сборищ, происходивших нынешней ночью по всему городу. С той лишь разницей, что здесь, в этой группе, среди этих людей, открыто поклоняющихся дьяволу, господствовало противоположное представление о вере и честности намерений. Скайлер Лютерсон считал это меньшим ханжеством. Выйдя из-за черного занавеса в глубине церкви, он с удовольствием отметил усердие тех, кто добродетельно поклонялись любому богу, которого обожали, — будь то Иисус, Мухаммед, Будда или Зевс, — и он подумал, что эти люди не могли найти лучшего дома, чем церковь Безродного. Он пребывал в убеждении, что те, кто наиболее ретиво осуждают греховные поступки неверующих, сами активно, но тайно совершают эти поступки. А те, кто защищают свои религии от воображаемых нападок неверующих, во имя своего безразлично какого бога сами чаще всего нарушают священные заповеди их собственного бога.

"Придите к сатане!" — подумал Скайлер, изобразил знак козла, приветствуя паству, и прошел прямо к живому "алтарю", встал к нему лицом, провел языком по указательному и среднему пальцам своей левой руки — "руки дьявола", а потом положил оба влажных пальца на губы вагины Корал — "от моих губ — к твоим губам". И сказал по-латыни: "С твоего позволения, обожаемый властелин, я молю тебя", что было просьбой к "алтарю" сатаны в церкви нерожденного потерпеть еще чуть-чуть, пока не завершатся утомительные церковные заботы.

Как только Скайлер вышел вперед, воцарилась тишина. Сразу позади него находился живой "алтарь", Корал, с раздвинутыми и согнутыми в коленях ногами на покрытом вельветом трапециевидном возвышении; руки, сжимающие канделябры в форме фаллоса, вытянуты вдоль тела. В канделябрах стоят еще не зажженные черные свечи. Сигналом к началу мессы послужат эти свечи, их зажгут после декламации вступительного псалма, а потом заклинания — призыва. И сейчас уже дьякон и субдьяконы выстроились за "алтарем" в полной готовности.