Петербургский двор возгордился берлинским успехом. А когда сочли уместным оправдаться в обвинениях Фридриха II, жаловавшегося на варварство русской армии[291], то в ноте «г-ну Кейту, чрезвычайному посланнику Его Британского Величества» с иронией и некоторой аффектацией были изображены преступления самого обвинителя, противопоставленные столь умеренным и человечным действиям России. И все это с чувством некоторого злорадства своим триумфом и над королем Пруссии, и над его союзницей Англией:
«… Саксония лишилась большей части своих жителей, силою взятых в рекруты или уведенных по иным причинам в Бранденбургские Владения. Противоположно сему, ни единый человек не был взят из Пруссии (Восточной. — А.Р.), и обитателям сего Королевства платили даже из казны Ее Императорского Величества за падший скот, дабы не было ни малейшей остановки в производстве работ.
Король Пруссии битьем, голодом и прочими жестокостями принуждает пленных переходить на его службу в нарушение исконной их присяги. Ее Императорское Величество, напротив того, отпускает сих насильно взятых людей на волю и возвращает оных законным властям.
Взятие Берлина, каковое, по всей видимости, снова рассердило короля Пруссии, еще раз отличает армию Ее Величества и служит памятником ее щедрости и благоволения, равно как и побуждением для короля Пруссии явить таковое же, как и Ее Величества, великодушие и не помышлять о возмездии. Несомненно, все сие население заслуживало кары за предпринятое оным напрасное сопротивление, но оно было пощажено, и солдатам не разрешили даже постой в обывательских домах, не считая той охраны, каковая давалась по собственным их просьбам. В противоположность сему, Лейпцигу, никогда не защищавшемуся от пруссаков, так и не выпала столь счастливая судьба.
Действительно, в Берлине были разрушены арсеналы, литейные дворы и ружейные мануфактуры, но ведь именно с таковою целию и была предпринята сия экспедиция.
Взятие контрибуции лишь повторяет общепринятые обычаи, и, по правде говоря, не стоит труда даже говорить об этом после тех огромных сумм, взятых пруссаками в Саксонии и в одном только граде Лейпциге.
До сего времени Всевышний неизменно благословлял оружие Ее Императорского Величества, и хотя Императрица всецело полагается на божественную помощь, однако же и сама она никогда до сих пор не позволяла использовать свои войска для разрушения градов, у неприятеля взятых. Но ежели король Пруссии, не желая последовать таковому примеру Ее Императорского Величества, вздумает злоупотребить каким-либо кратковременным своим успехом ради отмщения и особливо станет принуждать подданных своих, в военной службе не состоящих, браться за оружие, в таковых случаях последствия могут оказаться весьма пагубными и, несомнительно, будут отдалять, а не приближать восстановление толико вожделенного спокойствия.
А поелику г-н посланник при всех к тому оказиях выказывал достохвальное рвение к воцарению мира, здесь надеются, что из всего вышеизложенного он сделает соответственное употребление, как при своем, так и при прусском дворе, дабы предотвратить, по крайней мере, превращение и без того столь пагубной сей войны в еще более жестокую»[292].
3 ноября 1760 г. Фридрих II взял у австрийцев реванш в кровавом сражении при Торгау.
Другая экспедиция русских — против Кольберга, оказалась не столь блестящей, как берлинская. 12 августа генерал Олиц с двенадцатитысячным корпусом вышел из Королата и должен был остановиться в Дризене в ожидании дальнейших приказов. Тем временем адмирал Мишуков привел на кольбергский рейд флотилию транспортов с пятитысячным десантом. Крепость защищал полковник Гейде, против 17 тыс. русских у него было два батальона ландмилиции и 800 чел. гарнизона. Однако русской эскадре, которая 27 августа начала высадку десанта и бомбардирование Кольберга, препятствовал жестокий шторм. 6 сентября обстрел возобновился и была отрыта траншея. Совершенно неожиданно под стенами крепости появился генерал Вернер (5 батальонов и 8 эскадронов). Он маневрировал с такой смелостью и искусством, что сумел пройти в город. Обескураженные русские сняли осаду и погрузились обратно на суда, оставив неприятелю 22 пушки. Это настолько рассердило Конференцию, что она предала русских командиров военному суду. Впрочем, 21 ноября все они были оправданы.
После сосредоточения русской армии во Франкфурте 13 и 14 октября Салтыков перевел ее обратно на правый берег Одера. Он ожидал нападения Фридриха II, раздраженного разорением его столицы. Однако, как мы уже видели, король оборотился против Дауна. Напрасно прождав его на выгодной позиции у Циленцига, Салтыков 17 октября решился отдать приказ об отступлении на Варту, а затем и на Вислу. Это вызвало протесты со стороны польского короля и Дауна: они настаивали на том, чтобы, по крайней мере, к австрийской армии в Саксонии был направлен корпус Чернышева. Однако Конференция не согласилась с этим. Во время кампании 1760 г. русская армия претерпевала большие тяготы. Как обычно, недоставало фуража. Из-за крайней нехватки лошадей пришлось сжечь 55 фургонов и 54 понтона, так как их лошади были отданы артиллерии. 26 октября войска остановились на другом берегу Варты. 30-го вновь заболевший Салтыков опять передал командование Фермору. Однако уже был назначен его преемник — граф Александр Борисович Бутурлин. Весьма приближенный к царице, он не достиг, однако, высоких чинов и имел лишь первое старшинство среди генерал-аншефов. Поскольку не хотели назначить Фермора, а Румянцев считался слишком молодым, не оставалось никого другого. Бутурлин был членом Конференции и командующим на Украине. Впрочем, назначила его, конечно же, не сама Елизавета, а Конференция.
14 октября Бутурлин уведомил Фермора о своем намерении занять винтер-квартиры в Силезии и Померании. Однако, прибыв к армии, он все-таки понял, что это невозможно, и приказал продолжать отступление на Нижнюю Вислу, где армия остановилась зимовать, как и в предыдущие годы.
Но не одна только российская армия была измотана прошедшей кампанией. Война отягощала весь мир и особенно короля Франции. В Индии 10 января пал Пондишери. На Американском континенте остатки французских сил капитулировали в Монреале. В Германии успех сопутствовал только герцогу де Кастри при Клостеркампе{72} (16 октября). Зимой французы смогли остаться на винтер-квартирах в самом центре Вестфалии, на Верре и Фульде — не столь уж большое возмещение всех наших несчастий. 18 декабря Людовик XV направил маркизу Лопиталю «Декларацию для союзных дворов». Король давал в ней понять, что полагает поставленную в этой войне цель уже достигнутой: «Ныне прусское могущество ослаблено настолько, что в будущем можно не опасаться более амбициозного духа того государя, который с излишней смелостию рассчитывает на свои силы». Что касается возмещения для Австрии, курфюрста Саксонского и шведской короны, то Людовик XV приглашал своих союзников поразмыслить о реальной возможности получить его: «Король не предполагает, что будущая кампания сделает положение альянса существенно отличным от нынешнего». Наконец, касаясь самого животрепещущего, Людовик еще раз обращал внимание на тяготы и истощение народов. Он никак не мог «скрыть от верных своих союзников, что принужден уменьшить предоставляемую для них военную помощь», а если война будет продолжаться и далее, для него станет невозможным «гарантировать неукоснительное исполнение всех взятых на себя обязательств».
Это означало отступничество Франции в ближайшем будущем, по крайней мере, от германских дел. Герцог Шуазель считал необходимым направить последние ресурсы на морскую оборону.
Глава пятнадцатая. Кампания 1761 г. в Силезии и Померании
