Все дальнейшие действия не представляют никакого интереса. Даун или Лаудон присылают курьера с запросом о намерениях русских. Салтыков отвечает: «Если принц Генрих будет преследовать нас, мы нападем на него». Но ведь занятый русскими принц освобождал Дауна для действий против короля. 6 сентября австрийский фельдмаршал предлагал Салтыкову идти на Штейнау и Кёбен, навести там мосты и привлечь к себе и принца Генриха, и Фридриха, а сам он пошел бы тем временем к Швейдницу. Иначе говоря, Даун хотел, чтобы русские в одиночку сразились с двумя неприятельскими армиями. Тогда же Лаудон требовал от них идти на Глогау, обещая соединиться там с ними для осады этой крепости. Австрийские генералы не могли даже согласовать свои требования, доведя до крайности и военную, и дипломатическую неразбериху.

24 августа русские отошли к Трахенбергу, 25-го они были в Геррнштадте, где переправились через Барч, и оставались там недвижимо до 12 сентября. Салтыков заболел, выздоровел, но болезнь снова возвращалась. Несколько раз он передавал командование Фермору, но с 12 сентября до 30 октября совершенно отошел от дел, хотя и оставался при армии. Болезнь Салтыкова была, несомненно, одной из причин неудачи всей Силезской кампании.

Итак, целых десять недель, с 4 августа по 12 сентября, в самое драгоценное для военных действий время, ничего, кроме маршей и контрмаршей, не происходило. Многочисленная австрийская армия (180 тыс. чел.) и великолепная русская армия (70 тыс.) лишь наблюдали за маневрированием двух небольших прусских армий и провокационными демонстрациями Фридриха II, скрывавшего таким образом свое твердое решение не отступать от оборонительной стратегии. Русские, отнюдь не по их вине, не имели возможности ни дать сражение, ни взять какую-нибудь крепость. Что касается австрийцев, то они могли похвастаться лишь двумя стычками и захватом ничтожного Глаца[270].

Недовольство было велико и в Петербурге, и в русской армии. Барон де Бретейль вполне справедливо писал Людовику XV, что русские провели «самую ничтожную из всех кампаний»[271]. Болотов пишет о чувствах молодых офицеров: «Оба главнокомандующих сами стыдились того, что они сделали». Однако наибольший позор падал на Конференцию, которая, вопреки мнению Салтыкова, упорно стремилась загнать армию в Силезию.

Теперь они вспомнили про отвергнутый ею в самом начале план фельдмаршала, предлагавшего провести кампанию в Померании, имея в виду взятие Кольберга и диверсию на Берлин. Осаду Кольберга предполагалось производить отдельным корпусом главной армии и морским десантом. Нападение на Берлин поручалось легким войскам при поддержке со стороны главных сил. От австрийцев требовалось только удерживать Фридриха II и принца Генриха в Силезии — демонстрацией Дауна на Швейдниц и осадой Глогау (Лаудон).

14 сентября Фермор сообщил Конференции решения Салтыкова, принятые еще до передачи командования: о необходимости занять главными силами Королат; о направлении Тотлебена на левый берег Одера для поддержания сообщений с Лаудоном и, наконец, о подготовке «секретной» экспедиции против Берлина. Конференция возражала — ей во что бы то ни стало был нужен Глогау. Однако Фермор не уступал, он лично произвел рекогносцировку этой крепости и убедился, что без тяжелой артиллерии там нечего делать. Лишь после этого Конференция возвратилась к плану Салтыкова.

18 сентября основные силы сосредоточились у Одера между Королатом и Бёйтеном и оставались там в течение всего времени, необходимого для подготовки операций против Берлина и Кольберга. 21 сентября на военном совете было решено направить к Кольбергу корпус Олица для соединения с десантным отрядом адмирала Мишукова; против Берлина выделялся корпус Чернышева и кавалерия Тотлебена. Основные силы должны были идти вниз по обоим берегам Одера до Кроссена, а затем действовать «по обстоятельствам». 22 сентября Олиц выступил из Королата в Померанию.

Готовилась и экспедиция Тотлебена, который в своей промемории утверждал, что успех зависит от трех условий: правильно избранного времени и быстроты действий (а не численности); прикрытия кавалерийской колонны; прочих мер для воспрепятствования подхода к Берлину неприятельских подкреплений. Он просил усилить свои 7–8 тыс. гусаров и казаков двумя полками драгун, двумя тысячами конногренадер и отрядом конной артиллерии. Ничего, кроме конницы для обеспечения быстроты и неожиданности. Корпус Чернышева, состоявший из всех трех родов войск, должен был следовать через Кроссен на Франкфурт, и уже оттуда из него выделялась для Берлина пехотная бригада.

Единственное изменение этого плана заключалось в том, что Чернышеву предписывалось идти через Бёйтен, Фрейштадт, Христианштадт, Зоммерфельде и Габен, а далее вслед за Тотлебеном.

В арьергард был поставлен Фермор с 1-м и 2-м корпусами, а 3-му корпусу (Румянцева) надлежало прочно занять Средний Одер.

Таким образом, вся русская армия оказывалась эшелонированной от Королата в направлении прусской столицы для трех последовательных ударов: Тотлебена, Чернышева и главной армии.

Но Берлин уже не впервые подвергался угрозе. Еще 16 октября 1757 г. австрийский генерал Гадик с четырнадцатитысячным корпусом ворвался в его пригород Кёпеник, изрубил в куски два прусских батальона и принудил генерала Рохова очистить город (королева и министры укрылись в Шпандау). На магистрат была наложена контрибуция в 600 тыс. талеров. Из этих денег Гадик успел собрать только 185 тыс., поскольку утром 17-го почел за наилучшее отступить, увозя наличность, 6 знамен (из арсенала) и 426 пленных. В 1758 г., еще до Цорндорфа, захват столицы был одной из предписанных Фермору целей. И, как мы видели, после Пальцига и Кунерсдорфа сам Фридрих II ожидал взятия Берлина победителями.

В полученных Тотлебеном инструкциях предписывалось взять с Берлина большую контрибуцию, а в случае нехватки наличности принимать вексели, гарантированные заложниками, в списке которых значились два ратмана и несколько самых богатых купцов. Кроме того, предстояло полностью разрушить все королевские учреждения, арсенал, литейный двор, воинские и провиантские магазины, пороховые мельницы и мануфактуры мундирных сукон. И это должно было стать лишь «справедливым возмездием за жестокости прусского короля в Саксонии, особенно в Лейпциге».

16 сентября без труб и барабанов выступили корпуса Тотлебена и Чернышева. Тотлебен шел очень быстро, посадив свою пехоту на телеги, и 2 октября прибыл в Вустерхаузен, почти под самые стены Берлина. Там он узнал, что в берлинском гарнизоне генерала Рохова всего лишь три пехотных батальона и два эскадрона гусар, однако на помощь им шли Хюльзен из Торгау и с севера принц Вюртембергский.

Тем не менее Тотлебен отнюдь не отказался от внезапного штурма и просил Чернышева прикрыть его, чтобы иметь «свободную спину».

Берлин располагался тогда на двух островах Шпрее, и его предместья занимали оба берега этой реки[272]. Один из островов был древним Берлином — Веролином славян-венедов[273], возникшим из поселения рыбаков. На другом острове, Кёлльне, в древности также находилась рыбачья деревня. В 1452 г. маркграф Бранденбургский Фридрих Железный Зуб построил здесь замок, послуживший основой будущей столицы.

Оба острова были обнесены стеной с бастионами, для которых рукава Шпрее служили естественными рвами. Предместья на правом берегу опоясывал более обширный земляной вал, а на левом — каменная стена. Из всех десяти городских ворот только одни (Котбуские) были защищены флешью[274] очень слабого профиля, вооруженной всего одной трехфунтовой пушкой.