Фермор был приятно удивлен той легкостью, с которой его приняли жители Восточной Пруссии, и тем более польщен своей новой должностью генерал-губернатора этой провинции. Он охотно продлил бы свое пребывание среди кёнигсбергских развлечений и удовольствий, но Конференция торопила его с началом весенней кампании. Русские войска были сильно разбросаны по занятой территории, и у Фермора под рукой оставались только корпуса Салтыкова и Голицына. Что касается Обсервационного корпуса Шувалова, формировавшегося в Пскове, Смоленске, Торжке, Великих Луках, Вольмаре и Дерпте, то он находился очень далеко, почти за тысячу километров от главных сил.
В феврале вся армия двинулась к Нижней Висле. 10-го Штофельн с чугуевскими казаками, 300 гусарами и кирасирами подошел к Мариенвердеру. Магистрат поднес ему ключи от города и просил о приведении жителей к присяге. В крепости оказалось большое количество припасов и 38 понтонов, крайне необходимых для наведения моста через Вислу. 17-го Штофельн занял Торн. В отличие от Данцига у русских с его жителями всегда были самые дружеские отношения. Затем Штофельн направился к Данцигвердеру, встречая везде хороший прием и приводя к присяге власти и лучших жителей, хотя он и находился на польской территории. Ему доставляли военные сведения и предлагали снабжать продовольственными припасами. Но Эльбинг оказал все же некоторое сопротивление. Магистрат хотел избежать прохода русских войск, и даже началось сооружение моста, по которому они смогли бы обойти город. Однако властям было заявлено, что все эти ухищрения напрасны и нужно открыть ворота. 3 марта в них вошел Рязанов, который сразу же заменил польский гарнизон и отпустил его. Он согласился на гражданскую капитуляцию, но уже на более жестких условиях, чем в Кёнигсберге. Сам Фермор вступил в Эльбинг через день с почестями, соответствующими его рангу.
Фридрих II был страшно раздражен сдачей этого города и велел секретарю своего посольства в Варшаве Бенуа представить самый резкий протест. Он заявил, что отныне считает себя совершенно свободным занять любой польский город. Тогда Август III послал русскому главнокомандующему письмо с требованием очистить Эльбинг. Фермор отвечал отказом в самых изысканных выражениях и одновременно уведомил Конференцию о стратегической важности этой крепости для сообщения с Восточной Пруссией. Тем временем русские войска заняли все значительные города по течению Вислы. В Торне разместился гарнизон из 400 гренадеров и началось восстановление оборонительных сооружений. Фермор хотел захватить и Данциг или, по крайней мере, Вайхсельмюнде, форт в устье Вислы, который преграждал вход в реку приходящим с моря судам. Он даже направил в Конференцию план блокады города, но там не решились на это, опасаясь протестов не только Бенуа, но, весьма вероятно, и французских агентов.
По всем занятым местам Фермор мог протянуть целую осведомительную сеть. Сообщения о происходящем поступали к нему не только от казаков, гусар и разъездов кавалерии Штофельна, но также от католического духовенства и мелкопоместных польских дворян. Стало известно, что преемник Левальда, граф Дона, блокировал шведов в Штральзунде, а сам Фридрих II внимательно следит за Дауном. Но в общем дороги были свободны и открывался путь или в Померанию, или в Бранденбург. Непонятно, почему при этих условиях Фермор бездействовал весь апрель и май. Мы знаем только, что он якобы ждал рекрутов и затребованных им офицеров.
Только 6 июня Фермор решился начать действия в Померании. Армия разделилась на три колонны в соответствии с избранными направлениями: на Прёйсиш-Старгард (Панин); на Тухель (Салтыков и Румянцев) и на Кониц (казаки Краснощекова и Штофельна); заняв эти последние, войска повернули на юг и, пройдя за двенадцать дней 228 верст, к 1–3 июля сконцентрировались у Позена.
Очевидно, Фермор вернулся к своему первоначальному плану захватить одну из важнейших крепостей на Одере-Кюстрин или Франкфурт, где хранилось большое количество воинских и продовольственных припасов. Кроме того, сам Фридрих считал их надежными местами для отступления на случай тяжелого поражения. Для взятия Кюстрина важнейшее значение имел Дризен на Нице, ибо давал возможность двигаться по обоим берегам Варты. Там находился тысячный гарнизон полковника Гордта. Когда к Дризену подошла кавалерия Демику с двумя гаубицами, комендант отвечал на предложение о сдаче ружейным огнем. Демику был поддержан Еропкиным, принявшим на себя общее командование. При таком усилении осаждающих Горд ту не оставалось ничего иного, как отступить, и Еропкин преследовал его. 15 июля эта тысяча пруссаков пыталась закрепиться на позиции у Фридберга, но была сбита гусарами и казаками, и все они или полегли замертво, или оказались в плену.
Русские глубоко вклинились в Бранденбург. Фридрих II срочно отозвал из Померании графа Дону, который к тому времени на всех пунктах уже отбил шведов. 24 июля он занял позицию у Лeбуса на Одере в равном удалении от Кюстрина и Франкфурта, готовый при первой угрозе прийти на помощь любому из этих городов.
Фермор не только хотел напасть на него, но и мог бы всего за несколько маршей пройти от Позена к Одеру. Однако именно в то время Броун был слишком далеко, а Обсервационный корпус еще дальше и шел с ужасающей медлительностью, проделав за пять месяцев всего 850 верст, то есть едва по 170 верст в месяц. Сообщалось об убыли в нем лошадей и даже людей. Его создатель, Петр Шувалов, писал, что «корпус должен биться и победу свою достать действием артиллерии, а полки в такой позиции построены были, чтобы единственно для прикрытия артиллерии служили»[101]. Именно артиллерия и отягощала сверх меры этот корпус. Кроме полковых пушек надо было тащить еще 110 пушек большого калибра, огромное количество зарядных ящиков, понтонный парк и инженерное имущество, вплоть до мешков с песком. По прибытии в Торн пришлось оставить там 50 крупнокалиберных пушек и большую часть всех прочих impedimenta. Тем не менее в корпусе находилось еще слишком много орудий для его наличного штата в 8-10 тыс. чел. К тому же вся эта масса людей была почти совсем неорганизованной: полки далеко не полного состава не сведены в бригады, недоставало офицеров, особенно высших чинов. Еще до своего появления на театре военных действий в корпусе четырежды менялся командующий: после Шувалова — Салтыков; после Салтыкова — Броун; после Броуна — Захар Чернышев. Солдаты, унтер-офицеры, офицеры и генералы едва знали друг друга. Если бы, к несчастью, в какой-то момент огонь артиллерии перестал прикрывать эту разномастную пехоту и эту измотанную кавалерию, нет никакого сомнения, что Обсервационный корпус был бы стерт в пыль. Наконец, после еще одной серии маршей, он присоединился к главной армии. 26 июля, через день после того, как граф Дона занял Лебус, почти все силы Фермора собрались у Бетше (Pszcewo), неподалеку от Обры, притока Варты.
Именно в этот момент снова вмешалась Конференция. Уступая давлению австрийцев, она решила направить Обсервационный корпус и еще 8 тыс. чел. из армии Фермора под началом Броуна на помощь фельдмаршалу Дауну в Силезию. Фермор энергично протестовал против этого.
В тот же день, когда произошло соединение в Бетше, он послал по всем направлениям кавалерийскую разведку, которая так же, как и частные «конфиденты», донесла о страшной панике в Берлине из-за контрнаступления шведов на Пене и о приготовлениях столичных властей бежать в Магдебург. Также сообщалось, что граф Дона находится между Кюстриным и Франкфуртом, что Фридрих II и принц Генрих посылают ему подкрепления, а сам король с частью своей армии покинул позицию у Ольмюца и ушел в неизвестном направлении.
Фермор собрал военный совет, на котором обсуждались намерения неприятеля защищать переправы через Одер и угрожать русским флангам, чтобы отрезать сообщение с Восточной Пруссией. Кроме того, был выражен энергичный протест против посылки войск в Силезию. Совет решил наступать главными силами на Франкфурт, а после переправы через Одер совершить, быть может, диверсию против Берлина.
