Тогда же от генерала Шпрингера, русского военного агента при главной квартире Дауна, пришли известия об австрийской армии. Шпрингер сообщал, что в разговоре с ним фельдмаршал сказал, что он не получал никаких приказаний и никакого плана действий и ему ничего не известно о русской армии. Однако в письме Кауница к Фермору говорилось, что Дауну посланы самые определенные указания; что он ни в коем случае не пойдет в Силезию по причине находящихся там многих крепостей; что он должен идти на запад, в Лузацию[102], чтобы зажать Фридриха между двух императорских армий. При столь вопиющей разнице мнений Дауна, Кауница и посланника графа Эстергази, который выдавливал из Конференции решение о посылке 20 тыс. русских в Силезию, Фермору оставалось только задаться вопросом: кого же здесь все-таки обманывают? Если, по мнению австрийцев, в Силезии все равно нельзя действовать из-за обилия крепостей, зачем им тогда понадобился Броун? И как объяснить это отступление Дауна на запад, в Лузацию, в то время как Фермор старался как можно ближе подойти к нему?

Весь конец июля прошел у русской армии в заседаниях военного совета, маршах, длительных остановках и разведках, посылавшихся по всем направлениям. Даже сама цель операций и та ежеминутно менялась: то Франкфурт, то Кюстрин, а после известия об отступлении Дауна — уже Старгард, где надеялись соединиться со шведами. Но в конце концов остановились все-таки на Кюстрине. Однако топтаться на одном месте Фермора вынуждали не только противоречивые известия об австрийской армии и путаные указания Конференции. В своих донесениях он жалуется на «велики жары», скудость фуража и дурное состояние Обсервационного корпуса, который был признан неспособным к передвижению: лошади едва держались на ногах, а 8 тыс. солдат подкрепления (к имевшимся 12 тыс.) только теряли свой боевой дух. Новый командующий корпусом, Броун, заболел и был заменен Захаром Чернышевым, но, несмотря на энергичные действия последнего, корпус мог только тащиться в арьергарде со своей чудовищной артиллерией, всегда отставая на один или даже на два перехода и заставляя Фермора все время опасаться, как бы он не оказался жертвой неприятеля.

В начале августа русская армия все-таки перешла у Ландсберга на другой берег Варты, но, несмотря на усиленные передвижения, сделано так ничего и не было: не решались ни наступать на Кюстрин или Франкфурт, ни совершить диверсию в Силезию, ни соединиться со шведами у Старгарда. С занимаемой позиции на севере от Варты можно было предпринять только генеральное наступление на Кюстрин. Наконец Фермор решился на это, да и то не всеми силами, отказавшись от помощи Румянцева, которого послал значительно севернее, словно еще предполагал действовать и в Померании. Таким образом, было потеряно драгоценное время, и вдруг, словно удар грома, явился тот самый человек, который никогда не медлил и с которым «нельзя было шутки шутить». Бедственный вопль его угрожаемых крепостей и ограбленных до последней нитки контрибуциями и лихими набегами казаков крестьян — все это словно помогало ему лететь вперед, как на крыльях.

13 августа Фермор выслал к Кюстрину сильный разведывательный отряд, которому пришлось выдержать настоящий бой у Курц-Форштадта (Малого Пригорода). Прусских гусар гнали через все предместье до моста через тот рукав Одера, за которым начинается сам город. Кюстрин расположен на своего рода острове при слиянии Одера и Варты. Почва, орошаемая реками, представляет собой как бы болотистый пояс вокруг крепости. Благодаря этому Кюстрин можно было считать неприступным или почти неприступным. Однако в 1806 г. он капитулировал всего перед одной французской дивизией. Впрочем, это произошло лишь из-за трусости тогдашнего коменданта. Но в 1758 г. комендант крепости был не столь малодушен. Атакованный русскими с восточной стороны, он свободно сообщался на западе с Бранденбургом и знал, что граф Дона уже близок, а Фридрих II спешит ему на помощь. У него было 2 тыс. чел., много пушек на старых бастионах и изобилие снарядов, которых так недоставало осаждающим.

14 августа Фермор собрал военный совет, который решил на следующее же утро начать штурм Кюстрина. Но не было ли воистину безрассудством, имея поблизости 14 тыс. пруссаков Доны и ожидавшегося в скором времени самого Фридриха, принимать такое решение, да еще и ослаблять армию, направляя корпус Румянцева в Померанию? Тем не менее совет подтвердил этот приказ: Румянцеву соединиться с Рязановым и идти к Кольбергу (порт на Балтийском море), осадить и взять его, после чего произвести демонстрацию против Штеттина. Эту ошибку впоследствии пришлось жестоко искупать.

15 августа Фермор выехал из Грос-Каммина, чтобы лично командовать осадой Кюстрина. Только для того, чтобы овладеть предместьем нужно было сбить сильную батарею, стоявшую на холме и двух кладбищах. За интенсивной канонадой последовала стремительная атака. Казаки, опрокинув прусских гусар и сметая все на своем пути, ворвались на улицы предместья и пытались с помощью гренадер продолжить атаку уже на сам город, однако болотистая местность и обстрел с бастионов остановили их. Отдав предместье, пруссаки укрылись в крепости и сожгли за собой мосты. Для того чтобы подойти к стенам, русским надо было преодолеть открытое пространство, простреливаемое ружейным огнем и пушками, и форсировать рукав Одера. Штофельн послал парламентера с требованием о сдаче, но его не впустили в город. В захваченном предместье опытнейшие русские инженеры под руководством такого превосходного знатока, каким был сам Фермор, приступили к сооружению трех батарей, соединенных между собой траншеями. Утром 16-го на позиции стояли уже 22 орудия, к которым Фермор добавил еще несколько мортир. Начался обстрел снарядами, бомбами и калеными ядрами. К пяти часам вечера Кюстрин уже пылал со всех концов. Пожар был столь силен, что в арсенале плавились бронзовые пушки и сгорели опоры разрушенных мостов. В пепел обратились и 1 200 тыс. гектолитров запасенного Фридрихом зерна. Прусские артиллеристы из-за нестерпимой жары покинули свои места у пушек. Однако вследствие недостатка зарядов осаждающие сделали всего 85 выстрелов, и хотя крепость отвечала 517-тью, это не нанесло неприятелю большого урона.

В тот же день Фермор с восторгом доносил императрице:

Однако пожар в городе не повредил укреплений, а рукав реки так и продолжал свое течение, преграждая путь для осаждающих. К тому же приближался и сам Фридрих II! Фермор должен был горько пожалеть о потерянных у Обры и Ницы днях. В ночь с 16-го на 17-е русские продолжали укреплять предместье, не прекращая бомбардировку, которая, впрочем, в два последующих дня несколько ослабела ради экономии снарядов. Солдаты, добывавшие вражеские ядра, получали за них особую награду. Постоянно пополнявшийся людьми и припасами кюстринский гарнизон начал уже выигрывать продолжавшуюся и 19, и 20 августа артиллерийскую дуэль и направлял уничтожающий огонь на захваченное предместье, сделав при этом 1353 выстрела. Казаки и гренадеры не смогли выдержать столь сокрушительной бомбардировки.

Фермор понял, что не удастся ни пробить брешь в стенах, ни форсировать Одер, не говоря уже о напрасной отсылке Румянцева. Однако 18 августа майор Штрик захватил мост у Шведта, в 60 верстах ниже по течению, и отбросил пруссаков. Таким образом, у русских оказалась стратегическая переправа колоссальной важности. Фермор представил этот воинский подвиг в столь выгодном свете, что Штрик получил именную монаршую благодарность и в награду годовой оклад жалованья. Румянцеву, который двигался на Старгард для соединения со шведами, было велено быть готовым поддержать Штрика в случае контратаки пруссаков или вылазки штеттинского гарнизона. Но Румянцев и сам уже находил свое положение слишком рискованным и был рад приказу идти на Шведт. Фермор поступил бы еще благоразумнее, если бы отвел его к самому Кюстрину. Но в тот момент русский главнокомандующий не сомневался, что Фридрих попытается перейти Одер и ударить в правый фланг осаждающих. И он любой ценой хотел помешать этому, посылая одного курьера за другим к Румянцеву с требованием удерживать Шведт до последнего солдата. На помощь Штрику была послана также конница Стоянова и чугуевские казаки. Между Шведтом и Кюстриным Фермор эшелонировал донцов и драгун Хомутова. Все эти войска очень пригодились бы ему в день решительного испытания, так же как и краснощековские донцы, которые все смелее и смелее переплывали Одер и опустошали весь Бранденбург, забирая скот и взимая контрибуцию. Они бесстрашно ставили свои лагери ниже Кюстрина, как раз на том пути, по которому должен был идти Фридрих II.