Едва дождавшись, пока Иван разденется, Дарья Ларионовна потащила его в свои комнаты. Лицо ее выражало и испуг, и растерянность, и что-то еще такое, что можно было бы назвать желанием посплетничать, если бы она была к этому склонна.

Усадив мужа на низенький диванчик, она вернулась к двери, открыла ее и, убедившись, что рядом никого нет, запинаясь, сказала:

— Ты знаешь, Андрей ведь женился!

— Андрей? Женился?

— Да, женился. И ты знаешь, на ком? На своей заводской девке! Да мало того, на чужой жене!

— Подожди, подожди, я что-то не понимаю. На какой чужой жене?

— А вот на такой. Садись пить кофе, сейчас я тебе все расскажу.

То, что Иван Родионович услышал от жены, было правдой.

Взбудоражило Андрея письмо сестры, присланное из Тулы. Рассказывая о маленьком Андрюше, она высказала опасение по поводу того, что ребенок является незаконнорожденным.

«Пора бы тебе, братец, и законных наследников иметь, — писала Немчинова. — Мне бог не дает деток, так я бы хоть твоих понянчила».

«Незаконный!» Эта мысль гвоздем засела в голове Андрея.

Походив по кабинету, он вдруг ударил кулаком по столу: «Был незаконным, станет законным!» Он резко позвонил в колокольчик и, когда Масеич молча появился на пороге, отрывисто бросил ему:

— Карпуху!

Через полчаса на Унжу летели две тройки. Впереди в тарантасе ехал Баташев, позади в пролетке с опущенным верхом сидели полуживая от страха Наташа и Никифоров. Взмыленные лошади вскачь промчались по тихим улочкам Унжи и, храпя, остановились у деревянной церквушки. Вызванный Карпухой заводской попик попробовал было заикнуться о соблюдении необходимых формальностей, но, встретив угрожающий взгляд Баташева, заторопился облачаться и беспрекословно приступил к венчанию.

Когда обряд был окончен, Никифоров подождал, пока Андрей Родионович выйдет из церкви, сунул попу пять золотых червонцев и сказал:

— Ты этот обряд, батя, запиши в свои книги прошлым годом.

— Как прошлым?

— Так надо. Смотри только не ошибись, поп, не то худо будет!

Андрей Родионович молча стоял на паперти. Напуганная происшедшим, не понимающая, что случилось, Наташа куталась в большой шерстяной платок, неизвестно как очутившийся на ее плечах. Дождавшись Никифорова, Андрей Родионович кивнул головой на Наташу и сказал только одно слово:

— В Сноведь!

Вскоре тарантас с Баташевым скрылся из виду. Карпуха посадил Наташу в пролетку и повез, как приказал хозяин, в Сноведь. Тут он поселил ее у старухи-бобылки, наказав никуда далеко не отлучаться.

— Все нужное для житья будет сюда доставляться. Что касается дальнейшего — уведомленье поступит.

Перед отъездом он заглянул к старосте и передал строжайший наказ Андрея Родионовича: за поселенкой следить пуще глазу, препону в хождении по грибы или ягоды не чинить, но далеко в лес одну не отпускать. Обо всем сообщать на Выксунь.

Так Наташа, став венчанной женой Баташева, оказалась снова его пленницей.

Рассказав Ивану все, что она знала об этой истории, Дарья Ларионовна добавила:

— Уж и не знаю, для чего братец затеял все это. Шила-то в мешке не утаишь. По всей округе пересуды пошли. Срам!

Иван Родионович ничего не ответил жене. Удалившись к себе, он долго шагал по кабинету, раздумывая над сообщенной Дарьей новостью, потом послал лакея узнать, чем занят брат. Когда посланный вернулся, Баташев взглянул на себя в зеркало, поправил виски и направился было на половину Андрея, но с полдороги вернулся назад.

«Какова цель братниной женитьбы? — вот над чем думал Иван, расхаживая по пушистому, бухарской работы, ковру. — Что скрывается за этим, таким нелепым с виду, шагом?» И чем больше он думал, тем все сильнее приходил к мысли о том, что Андрей сделал все это для того, чтобы досадить ему.

Для окружающих в этом поступке старшего Баташева было много непонятного, загадочного. Зачем было ему жениться на простой дворовой девке, хотя и бывшей какое-то время у него в приближении и даже родившей от него?

Разве не мог он, как и все порядочные люди, жениться на девушке своего круга? За него любая пошла бы. Может, потерял Андрей Родионович мужскую силу? Нет, и этого о нем не скажешь.

В чем же дело?

Никому, кого волновали эти вопросы, в том числе и Ивану Родионовичу, не пришло в голову одной простой мысли: сделал все это Андрей в запальчивости, а когда подумал, что не следовало так поступать, было уже поздно.

— А какое тебе дело до моей женитьбы? И откуда тебе об этом известно? — Голос Андрея Родионовича звучал недобро.

— Ты мне брат, и я должен бы знать, если близкий мне человек женится.

— Что-то уж больно много интереса ты стал к моей персоне проявлять.

Разговор между братьями, начавшийся мирно, становился все горячее.

— Я просил бы тебя войти в рассуждение о том, что мы оба ноне дворянского звания…

— Да что ты ко мне в наставники лезешь? Молод еще меня учить. Знаю, к чему клонишь: раздел тебе надобен! Иль думаешь, как бы совсем меня из дела устранить? Смотри, лопнешь, как дьяк на поминках!

— Не сам ли о разделе думаешь? Наследничка приблудного завел…

Андрей в бешенстве рванулся к брату и остановился: на пороге стояла вовремя подоспевшая Дарья Ларионовна.

— О чем это вы? Из-за чего не поладили?

Ответом было молчание.

— Пойдем-ка, Ванюша, ко мне, поговорить с тобой надо.

Ссора между братьями началась с того, что старшему Баташеву не понравилось замечание чиновников тайной экспедиции в его адрес. Собственно, его покоробило не само замечание: будь оно передано ему лично, он не нашел бы в нем ничего оскорбительного. Задело его другое: говорить об этом в тайной экспедиции сочли нужным не с ним, а с Иваном. Значит, не он главный в делах. Выходит, он должен слушать, что скажет, как распорядится Иван. При мысли об этом все в нем закипело.

После того как Дарья увела Ивана, Андрей Родионович долго не мог успокоиться. Он крупно шагал по кабинету, несвязно бормоча ругательства, с силой швырнул в угол подвернувшуюся под руку бронзовую статуэтку, пнул ногой вздумавшую было приласкаться к нему болонку. Когда возбуждение несколько улеглось, он присел к столу. Кровь, как всегда в минуты гнева, прилившая к голове, стала отходить, и видно было, как щеки и особенно шея постепенно начали бледнеть. Уставившись словно невидящим взглядом в стену, Баташев сидел недвижно, и со стороны можно было подумать, что он задремал, только рука его с зажатым в ней пером что-то непроизвольно чертила. Когда Андрей Родионович окончательно пришел в себя, он увидел на лежавшем перед ним бюваре написанное в разных направлениях одно и то же слово: «раздел».

Вернувшись к себе, Иван понял, что он переборщил, сказав брату обидные слова о приблудном наследнике, но вслух признаться в этом, а тем более извиниться не захотел, и, когда Дарья Ларионовна спросила, что же произошло между ними, он сухо ответил, что это не ее бабьего ума дело. Та обиделась и ушла.

Наутро Иван Родионович проснулся рано. Несколько минут лежал в постели, припоминая, какое же дело вчера осталось несделанным? Потом быстро поднялся, набросил на плечи халат и сел писать. Перо плавно ходило по бумаге, и, по мере того как росло написанное, росло у Ивана хорошее настроение. Кончив писать, он сложил бумагу, запечатал ее сургучом, приложив к нему именной перстень, и надписал адрес: «Санкт-Петербург, Ея императорского величества тайная экспедиция, господину Берестневу». В письме содержалась просьба о высылке достаточного числа солдат, кои могли бы изловить беглых, разбойничающих в окрестностях Выксуни и имеющих, по всей видимости, связь с Пугачевым.

Ни в тот день, ни в последующие Андрею о письме не было сказано ни слова. Не желая снова вызвать ссору, Иван Родионович решил промолчать о нем, рассудив, что, когда солдаты прибудут, назад их никто не отошлет.

Через две недели нарочный, возивший письмо в Питер, вернулся с ответом: московскому генерал-губернатору указано выслать на Выксунь для поимки беглых отряд конных улан. Командовать ими назначен родственник Потемкина гвардейский полковник граф Дмитрий Шепелев.