— А где Андрюшка?

— Эва, хватилась! Он, поди, уж под Касимовым.

— Где?

— А вот там. Не увидишь его больше.

— Как не увижу?

— Так и не увидишь. Увезли его в Тулу, там будет воспитываться. Кормилицу дали, молоком кормить. Вырастет — барчонком станет, Андрей Родионович так приказал.

Не помня себя, переоделась Наташа в принесенную старухой одежду, будто в каком-то сне, добралась до своей избы и свалилась. Если бы не Люба, жена Павла Ястребова, навряд ли поднялась бы Наталья. Словно за маленькой, ходила за ней Люба, оставив дочь на попечение свекрови. К концу пятой недели Наташе стало лучше, хворь потихоньку начала покидать ее.

Придя в себя, Наташа первое время много думала о своей участи. Кому она нужна теперь, барская подстилка? Василий и знать не захочет ее. Да и где он? Не знай, сам жив ли? Сына у нее отняли. Марфа сказала: не видать ей его, как ушей своих… Не раз приходила Наташа к мысли о том, что зря Люба выходила ее. Смерть была бы для нее избавлением от всех бед.

Но шли дни, здоровье постепенно возвращалось к ней. И по мере того как прибывали силы, она все меньше думала о смерти. Тоска только временами нападала на нее. Но и в эти минуты уже другие мысли бродили в ее голове. «На завод поступлю, работать стану. Или в монастырь уйду, там буду жить».

Плотинный Лука, от души жалевший молодую женщину, не раз звал ее к себе жить. Наташа не соглашалась. В глубине души ее таилась надежда на то, что, может, вернется к ней Василий, а с ним и счастье.

Все женки мастеровых, чьи мужья были сосланы на каторгу, давно работали кто на молотовых фабриках, кто у домны, иные в засыпках ходили. Деваться было некуда. Решила пойти на завод и Наташа.

Мотря, к которому она пришла просить работы, попытался было заиграть с нею, но она так глянула на него, что он отступился.

«Черт знает, может, барин захочет снова к себе ее приблизить, — трусливо подумал он. — Бают, она ему сына родила — вылитый Андрей Родионович. — Тогда, мотри, грехов не оберешься». И назначил, как попросила, на старое место к молотам, мехи раздувать.

День-деньской мехи покачаешь да угля поносишь — намаешься. Поперву Наталья еле ноги домой доносила. Придет, повалится скорей на лавку отдохнуть. Потом понемногу привыкла, не так уставать стала.

О Василии никаких вестей не было — ни хороших, ни плохих. Болтали на заводе, будто видел их кто-то с Митькой Коршуновым, но достоверного никто ничего не знал. Наташа стала примиряться с мыслью о том, что не видать ей больше его. «Такая уж у меня судьба», — думала она.

Братья стояли рядом, нарядные и как будто помолодевшие. Они только что вернулись от московского генерал-губернатора князя Щербицкого, торжественно огласившего указ императрицы. «В ознаменование великих заслуг перед престолом и государством, — говорилось в нем, — сим повелеваем возвратить заводчикам Ивану да Андрею Родионовым детям Баташевым дворянское звание, утерянное их предками, и возвести означенных Ивана да Андрея Баташевых в чин коллежского асессора».

— Ну вот, Андрюша, мы и дворяне, — весело говорил Иван, глядя в широкое окно их московского дома на спеленутую морозом Яузу. — Событие сие вельми велико, и, по моему разумению, отметить его надо подобающе.

— Я только не понял, почему «возвратить», а не «возвести» в дворянское звание, — сказал Андрей.

Иван коротко хохотнул.

— В том и суть, что не «возвести», а «возвратить». Ну что, если бы нас возвели? Кто были бы мы? Новоиспеченные лапотные дворяне — и все. И почет нам был бы соответственно. А теперь? Кто посмеет сказать, что я не потомственный, если пращур наш в давние времена в дворянском звании находился! Ты подожди здесь, я сейчас тебе все объясню.

Он вышел из комнаты и тотчас же вернулся, неся в руках свернутый в трубку большой лист пергамента. Развернув его на столе, позвал брата. На бумаге, украшенной государственными гербами, изображено было геральдическое дерево дворян Баташевых, заверенное подписью императорского геральдмейстера бригадира Лукьяна Талызина. Выходило, что умерший в 1622 году дворянин Иван Андреев Баташев был их прямым родоначальником. Кроме геральдического листа, имелось описание, кто в каких чинах и службах находился из числа показанных в родословной, данной дворянам Андрею да Ивану Баташевым.

— Смекаешь, куда дело идет? Еще в царствование первого из дома Романовых государя Михаила Федоровича пращур наш дворянство получил, во Смоленске и Туле крепостных имел. Выходит, род наш среди дворян наидревнейший!

— Ну и что?

— А то, что ноне любому князю иль графу не зазорно к нам в гости пожаловать, а может, и породниться.

— По мне, так и без князьев прожить можно. Были бы деньги, на них все можно сделать.

— Тогда я тебе еще одну штуку скажу. Теперь всяк знает, что мы с тобой в дворянское первородство вернулись. Известно всем и то, когда Демидовы дворянами стали. Кому же в придворных кругах отдадут предпочтение?

Мысль о том, что они в дворянстве стали впереди уральских соперников, понравилась Андрею.

— Вот это удружил, братец. Молодец. Как только удалось тебе такую штуку отмочить? С геральдией-то!

— Об этом потом, — уклонился от ответа Иван. — Ты скажи, на заводах как дела?

— На заводах все в порядке. Капитоныч там остался. А за ним Карпуха досматривает.

Андрей сел на диван.

— На Волге как? Новое что знаешь?

— Про то, что Казань в руках Пугачева была, я тебе отписывал. Что полковник Михельсон гонит ныне самозванца в те места, откуда он появился, тоже, поди, известно?

— Знаю.

— Теперь супротив Пугача еще двоих назначили: полковника Муфеля да графа Меллина.

— Немцы?

— Что с того? Были бы престолу преданы. А среди изменников немало и нашего брата, русского, оказалось.

— Так то чернь, сволота одна.

— И дворяне есть.

— Выродки.

— И я про то говорю. Пусть Муфель с Михельсоном и немцы, зато государынины интересы с честью блюдут. А кто для защиты престола живота своего не жалеет, тот самый любезный сын отечества нашего.

Иван испытующе посмотрел на брата.

— Ты про то скажи: на наших заводах сволоты пугачевской не было?

— Бог миловал.

— Лазутчиков не засылал?

— Был вроде один, да никого улестить не сумел, быстро восвояси убрался.

— Брожения среди работных никакого нет?

— Что было — знаешь, а окромя — ничего, спокойно будто все. Ты почему об этом пытаешь?

— Так ведь тебя на заводах-то нет, боюсь, как бы греха какого не вышло.

— Можешь быть спокойным, головы никто не поднимет, не токмо что.

— И слава богу!

Андрей поднялся с дивана, подошел к окну.

— А все-таки болит у меня сердце о заводах. Хоть и знаю, что ничего там плохого без меня не случится, а болит. Скорей бы домой, на Выксунь.

— Поспеешь. Нам еще отпраздновать свое дворянство надо.

— Гостей когда приглашать думаешь?

— Как ты.

— Хозяин тут не я. В который день скажешь, то и ладно. Не тяни только.

— Все зависит от его светлости князя Григорья.

— Неужто будет?

— Обещал.

— Вот здорово! Может, еще кто из Питера пожалует?

— Другие — не знай как, а этот обещал.

Подойдя поближе к брату, Иван что-то шепнул ему на ухо.

— Ну что ж, — ответил тот. — Деньги — дело наживное. Нужному человеку вовремя дать — сторицею воротится.

И вот наступил день званого обеда. Дарья Ларионовна с раннего утра исхлопоталась, готовясь к семейному торжеству. Анна Немчинова, не успев приехать, тоже помогать принялась. Виданное ли дело: сам Потемкин на обед пожалует, специально для этого из Питера прибыть изволил!

Из кухни в столовую и по другим комнатам сновали лакеи. На каждом новенькая ливрея, и на ней тавро заводское — олень в чистом поле, — в герб дворян Баташевых превращенное.

К четырем часам все было готово. Дарья Ларионовна с сестрицей Аннушкой пошли одеваться к приему гостей.