В дверях показалась Яна. Желтый свитер плотно облегал ее плечи и грудь. Махат только сейчас заметил, какая у нее стройная фигура. Она, смущаясь, прошла дальше в комнату, ступая словно по раскаленным угольям.

— Ай да Яна! Покажись! — воскликнул Зап. — Ну и франтиха, черт побери!

Зап был первым, кто сегодня с ней заговорил. Он лязгал зубами. У него не было второго комплекта обмундирования, а высушиться он не успел. Теперь, неуклюже выгнувшись, он старался сидеть так, чтобы мокрая, холодная гимнастерка не прикасалась к спине.

— Что с тобой, Эрик? — спросила Яна.

Зап растопырил руки:

— Дрожу, как мокрая курица. Промок, а здесь нежарко.

Яна подошла к нему поближе. Махат почувствовал запах сирени.

— Беги к своим, Эрик, погрейся.

«Ишь ты, даже надушилась. Знаменитая русская „Белая сирень“, — дурманящая, сильная. — Махат глубоко втягивал в себя воздух. — Это, конечно, он ей дал. Уже подарками приманивает».

— А телефон? — возразил Зап.

Яна заколебалась. Иржи ждет ее, но у Эрика слабые бронхи, и именно он сохранил к ней прежнее отношение. Может быть, отец скоро вернется.

— Я подежурю за тебя.

Махат ушам своим не поверил: она останется здесь и не пойдет к своему надпоручику? Зап возразил:

— Нет, Яна, не надо, я не хочу. Ты всегда меньше всего думаешь о себе…

— Перестань…

— …как во время ночного марша. У меня уж от винтовки колени подгибались, как у Христа под крестом, а ты, девушка, взяла у меня ее и тащила такое расстояние…

— Хватит разговоров. Быстро в постель.

Яна села к аппарату. Махат примостился с другой стороны и делал вид, что возится с клеммной колодкой. Отворачивал один болт за другим, потом снова закручивал.

Яна соединяла абонентов. Взволнованно повторяла название требуемой станции: «Яна», «Яна». Спустя минуту снова: «„Яна“, соединяю».

Махат ожесточенно орудовал отверткой.

Стук и скрип, усиливаемые мембраной трубки, Яна уже не могла больше переносить. Соединив очередного абонента, она приложила руки к ушам и повернулась к Махату:

— Прошу тебя…

— Еще минутку. Эта «Кармен»…

Да разве дело в «Кармен»! «Яна» — позывной Станека, вот где зарыта собака! По всей сети, как эхо, разносится: «Яна», «Яна», «Яна». «Соедините с „Яной“, дайте „Яну“». И при этом всем дается понять: от Яны руки прочь! Наш Амадей Моцарт забронировал ее для себя! Для пана командира это пара пустяков: стоит приказать — позывные моей станции «Яна», и представление окончено. А Яне это вскружило голову. Но только ли это…

— Не сожги за собой все мосты, — сказал Махат глухо.

— Откуда ты взял, что я хочу это сделать?

— Не хочешь? А разве ты знаешь, чего ты хочешь и чего не хочешь?

Яна продолжала соединять. Махат, не сводя глаз с желтого свитера, ковырял отверткой в колодке, не глядя на то, что делает. «Надпоручик, работник штаба — почему не я на его месте? Только потому, что он родился на два года раньше! В человеческой жизни пара лет иногда бывает огромным преимуществом».

Два года — два валуна, которые Махат в своих расчетах ворочал и так и эдак: Станек дослужился до поручика перед самой войной, а Махат еще не закончил технического училища, когда все это началось. Сюда он тоже попал двумя годами позже. Станек вырвался вперед. Махат, десятник, в звании его уже не догонит. Станек рядом с Яной от самого Бузулука, Махат — всего несколько месяцев. Опять дистанция в два года. Но в этом отношении время у Махата еще не потеряно! Солдат не во всем должен быть позади офицера!

Махат чувствовал, как душит его терпкий аромат сирени, душит злоба, душит страсть к Яне, которую еще сильнее возбуждал в нем запах духов. Он сжал кулаки. «Этот Станек держит нас обоих в узде. Он — наш господь бог! Как бы эта бедняжка не упала перед ним на колени!»

— Здесь, па фронте, офицеры клянутся в любви до гробовой доски, а ты слыхала, как эти паны на самом деле обращаются с армейскими девушками?

Знал, что слыхала. Панушка об этом позаботился. И случилось это как раз в присутствии Махата: здесь они крутят любовь, а дома, после войны, поставят на этом точку. Кому посчастливится остаться живым, тот вернется эдаким героем, возьмет в жены девушку из зажиточной семьи и заживет себе припеваючи.

Яна с ужасом посмотрела на Махата. Она никогда не связывала подобные разговоры со Станеком. Но Махат сейчас имел в виду именно Станека.

— А знаешь, как поступает скромный солдат! — И он сравнивал легкомысленных офицеров с Боржеком, который хотел жениться на Эмче именно здесь, на фронте. Махат поймал взгляд Яны и, глядя на нее в упор, произнес: — Представляешь, свадьба в окопах! Яна! — Он понизил голос до шепота: — Яна…

Она молчала, уставившись на панель коммутатора. Сейчас, когда она была без формы, в ярко-желтом свитере, ее присутствие здесь казалось Махату противоестественным, это была частица другой, не имеющей ничего общего с войной жизни. Но когда-нибудь так, пожалуй, могло бы быть. В их доме. Они сидели бы друг против друга за столом.

— Ты только подумай об этом! Свадебное путешествие…

Мысли его опять споткнулись на Эмче. Та всем рассказывала, что после войны они с Боржеком поедут в свадебное путешествие в Венецию, как когда-то ее родители.

— Свадебное путешествие, но не в Венецию! Зачем нам дворцы над лагуной? Скажи! — Он ощущал любовь к Яне как тяжесть, наполнявшую все его существо, тяжесть, которую не мог уже больше вынести. Он оперся обеими руками на коммутатор.

Яна отпрянула от аппарата, словно Махат положил руки прямо на нее.

— Каждая заброшенная халупа была бы сейчас дворцом, потому что находилась бы на пути к родине. Ты представляешь, как бы это все было?

Она вбирала в себя эти слова, из которых складывался образ двух людей, вступающих в совместную жизнь наперекор фронтовым лишениям и ужасам. Но рядом с собой она видела не Махата.

Тяжесть, которую Махат ощущал в себе, переливалась в его слова:

— Это было бы самое прекрасное из всех свадебных путешествий на свете.

Яна улыбалась. Она видела себя и Иржи. Провела руками по лицу, словно желая смахнуть с него выражение радости. Безуспешно. Картина, нарисованная Махатом, стояла перед ее глазами.

Он наклонился через аппарат вплотную к ее лицу:

— Я ради тебя готов на все, на все, что ни пожелаешь… А ты? Ты мне ничего не скажешь?

Яна схватила штекеры двух закончивших разговор абонентов, вытащила их из гнезд коммутатора, быстро опустила и отодвинулась от разгоряченного лица Махата. Ей не хотелось изображать чувства, которых она не испытывала.

— Ты, Здена, хороший парень. И ты мне нравишься. Мне совершенно безразлично, что ты не офицер, как Станек. Скорее мне жаль, что он не простой солдат, как ты.

«Что она сказала? — Махат соображал: — Я ей нравлюсь и ей безразлично, что я не офицер, как Станек. Это в мою пользу. Не в его. Но ей жаль, что он не простой солдат, как я. Это в его пользу, не в мою. Что я должен еще сказать? Я уже излил всю душу до последней капли. И ей этого мало. Наверно, нужны другие слова. Но какие? Если мне не удастся поговорить с ней как следует теперь…»

— Скромный солдат, Яна, ко всему относится серьезно, очень серьезно, а такой заносчивый офицер, известное дело, беспечен и непостоянен: от Павла к Петру, от Петра к Павлу.

Поняла: к Павле. Тонкая морщинка перерезала Янин лоб.

— Я его люблю, — сказала она. Махат выпрямился:

— Ты его любишь. Он для тебя все, так? А знаешь ли, какое место ты занимаешь у него? У него на первом месте музыка, потом военная карьера, развеселая жизнь из сплошных развлечений и только после всего этого — ты! Люби его, боготвори — тем быстрее он тебя прогонит. Разве нужен такому офицеру груз на шее?

Нападки Махата лишили Яну последних остатков сдержанности.

— Я не спрашиваю, кто у него был до меня и даже кто будет после меня. Не спрашиваю, что для него важнее. Я люблю его!

— Каким бы он ни был? — удивленно спросил Махат.