— Ну, так туда нельзя, Ирка! В этом овчинном полушубке!..

Станек пристально смотрел на Галиржа и его помощника, словно впервые видел их. Значит, эти двое будут в нашей новой армии. Быть может, оба еще проявят себя с наилучшей стороны. Он продолжил свою мысль: а я в это время, как пятнадцатилетний мальчик, буду начинать в консерватории…

— Это легко исправить! — продолжал Галирж. — Однажды я тебе уже одалживал пальто, помнишь? Когда мы вместе переходили польскую границу… А теперь одолжу шинель. С удовольствием.

— Не хлопочи зря! — запротестовал Станек. — Ничего я не буду одалживать. Что есть, того и довольно.

Во дворе уже ждали автомобили с синими маскировочными фарами. Солдаты грузили чемоданы. Рабас снял с себя шинель.

— Слушай, Ирка, скинь этого барана, вот моя шинель. Будет тебе в самый раз. У меня в машине еще одна, я ведь так в грязи не вожусь, как ты.

Станек послушался. Правда, шинель была далеко не в самый раз. Широка, даже очень.

— Это из-за моего живота, — бурчал Рабас, рассматривая Станека в синем свете фары. — Ничего! Затянешься ремнем. Так. Красота! Как на тебя сшита.

Станек попросил Рабаса:

— Когда надо будет выезжать, задержи на минутку!

Он бросился в темноте к зданию, отведенному для женщин.

Яны не было. Побежал в другое здание, в диспетчерскую. Тут был один Панушка.

— Где Яна?

— Куда-то побежала.

— Куда?

— Ну, куда ей бежать? К вам, молодой человек, прощаться. Я вам тоже желаю всяческих успехов и счастливого возвращения…

Дальше он не слышал, выбежал во двор. Конец. Моторы гудели. Полковник Свобода и сопровождающие его члены делегации садились в машины. Глухо хлопали дверцы. Первая машина тронулась.

Станек впотьмах нацарапал что-то на листке, вырванном из блокнота.

— Леош! Передай это Яне!

Наконец тронулась машина Станека и Рабаса.

Кто-то сказал Яне, что Станек искал ее в женском общежитии. Девушки шептались здесь о том, что и медсестра Павла едет с делегацией в Москву как представительница женщин, первых женщин-солдат со времени гуситских войн. Яна показалась в дверях. Ее спросили:

— Не ревнуешь к Павле? Она тоже едет.

Одна девушка вздохнула:

— С милым в Москву, это была бы сказка.

Яна выбежала. Двор был пуст. Она пошла к отцу, в диспетчерскую. В коридоре ее поджидал Леош.

— Яничка! У меня кое-что для вас есть! — Он протянул листок. — Не горюйте, Яничка! Зато выспитесь хорошенько. Рождество будете встречать вместе. — Видел, как затряслись ее плечи: — А в этом году у нас будет веселое рождество. Получим особые пайки, я принесу елку под самый потолок.

Она прочитала записку и медленно направилась в диспетчерскую.

— Нашли вы друг друга?

— Нет.

Яна пожелала отцу спокойной ночи. Ложась спать, она слышала отдаленный грохот орудий. Сама думала: как было бы хорошо, если бы она могла поехать в Москву вместе с Иржи. Долго не могла уснуть. «Рождество будете встречать вместе», — сказал Леош. Но и эта мысль не приносила покоя.

Фронт не мог соблюдать рождественских традиций: мир людям доброй воли. Бригаду не оставили поджидать возвращения делегации. Еще перед праздниками ее подняли по тревоге, выделили участок обороны и определили задачу — не допустить проникновения врага в Киевскую область с юга и юго-востока.

Первый эшелон бригадного штаба торчал под открытым небом, если, конечно, не считать жалкого укрытия — растерзанного соснового лесочка. Офицеры штаба сидели, где кто устроился: на вещмешке под деревом, на вывороченных корнях, на подножке машины. Карты раскладывали на коленях, цветными карандашами царапали влажную бумагу при свете фонариков.

Галирж приказал связному принести ему раскладушку и спальный мешок. Потом залез в него, чтоб согреться.

Связной с винтовкой через плечо вышагивал в отдалении — чтобы не мешать — вокруг него защитный круг. В этом круге очутился и окоп, из которого торчали спины радистов и виднелась антенна. Из-за орудийного грохота и стрельбы почти ничего не было слышно. Радисты ловили зашифрованные донесения «за коготок». Слово… ничего, опять слово… и вновь пусто.

Галирж до боли вытягивал шею к их окопу.

Первому эшелону штаба завидовать не приходилось. В тот момент, когда он снялся со старого места расположения и переходил на новое, первый батальон неожиданно остановился. Штаб должен был остановиться на полпути и выжидать, пока батальону не удастся опять двинуться вперед и обеспечить необходимый интервал от линии фронта.

Из окопа выскочил радист. Наконец! Галирж с карманным фонарем наносил на карту полученные данные. Первый батальон отброшен контратакой назад! Из-за этого у русских оголился левый фланг. И такое должно случиться, когда полковник в Москве! А они тут как потерпевшие кораблекрушение! Случайно дойдет до них куцее донесение, которое нельзя уточнить вопросом по телефону. Разве можно так руководить боем? А что стоят эти сообщения? Пока долетят с грехом пополам по радио, уже устаревают и не годятся.

Все-таки Галирж сделал кое-какие выводы и послал через связного свое предложение оперативному отделу. Опять забрался в мешок. Время от времени вздрагивал от одиночного выстрела. Не взрыв ли это? Нет, только кажется.

Вокроуглицкий, обведя глазами все вокруг, выискал в полутьме раскладушку Галиржа. Ветки затрещали под его ногами, и он уже склонился над Галиржем:

— Ты выбрал подходящую минуту и подходящее место для отдыха. Со всеми удобствами! Прямо «Парк-отель».

— Завидуешь?

— Нет, Джони. Ни капли. Смешно. «Парк-отель»? Офицер нежится, словно в «Парк-отеле», во время вражеской атаки?

— Послушай, Ота, — сказал Галирж. — Этот твой «Парк-отель» — очередная шутка? Что-то вроде а ля пикник?

— Мы не на похоронах, почему бы не пошутить?

— Не обладаю твоей молодостью, твоим здоровьем… — ворчал на Вокроуглицкого Галирж из своего мехового мешка, обтянутого парашютным шелком. — Получить воспаление почек и загнуться на фронте не от пули, а от болезни?!

— Грейся, грейся, чтобы этого не случилось… но время ли сейчас валяться?

Связной неутомимо делал вокруг Галиржа круги, охраняя его. Но слова Оты «время ли сейчас валяться» разрушили у Галиржа ощущение безопасности. Он напряженно вслушивался в звуки ночи. Ему показалось, что орудийный грохот приближается. «Но тогда, значит, это не наша батарея, а немецкие снаряды. И я не могу распознать, выстрел это или взрыв? Оглох от вечного грохота? Хорошенький сувенирчик я привезу отсюда! — Тяжело вздохнул. Потом успокоил сам себя: — Нет. Это потому, что голова засунута в мех». Он приподнялся.

— Где ты был так долго? — спросил он Вокроуглицкого.

— Выполнял твой приказ. Добывал сведения.

— Есть хоть что-нибудь?

— Штаб получил с передовой приятное донесение.

Галирж насторожился.

— Батальон Рабаса, отличные там ребята. Поторчим здесь самое большее два часа, пока там все стихнет, а потом спокойно переберемся на новое место, — подбадривал поручик.

Его беспечность действовала Галиржу на нервы:

— Я без связи, как слепой, но, по-моему, все обстоит иначе: без крови не обойдется.

— Прошу тебя, Джони, не надо кровавых видений.

Вокроуглицкий сострадательно смотрел на Галиржа, вертевшегося в спальном мешке на узенькой раскладушке.

Снова донеслись взрывы.

— Извини, дорогой, — сказал Вокроуглицкий. — В двух шагах отсюда есть отличная воронка. Я пойду туда. Здесь слишком продувает.

Новое месторасположение штаба — это прежде всего организация связи. Она уже была налажена — и вдруг неожиданное перемещение батальона Рабаса нарушило сеть, связисты бросились ее восстанавливать, двигаясь за батальоном с катушками. Снаряды рвали кабели. Телефонисты исправляли повреждения, проверяли слышимость. Ремонтные группы и те, кто тянул кабели, не могли со всем справиться. Работа штаба была парализована, штаб требовал скорейшей связи, сроки на установку даны были очень жесткие, и преемник Калаша, Ержабек, вынужден был подключить к работе и обслуживающий персонал пункта связи. Но не мог решить, кого взять. Яну ему посылать не хотелось.