— Знакомьтесь, господа! — весело сказал Фаттах-апо. — Это Суйрголь. А это, — она указала на меня и дружка, — командир эскадрона «Курдлеви» Гусейнкули и его друг Аббас. Оба они — верные друзья моего сына Шамо.

Женщина слегка наклонила голову, улыбнулась. Аббас воскликнул:

— О! Мы рады вас видеть в Кучане, храбрая Суйрголь-ханым! Мы много слышали о вас и, ей-богу, искренне завидуем вам! Странно ведь получается, женщины воюют, а мы — молодые и сильные бездельничаем, занимаемся муштрой!

— Интересно, где и от кого вы слышали обо мне? — Суйрголь вскинула густые, черные брови. — О таких, как я, в галетах не пишут.

— Нам запомнился день, когда вы расправились в селе Чапан с одним вашим врагом… Мы были там на свадьбе.

— А! Тогда понятно, кто вы! — опять улыбнулась Суйрголь.

— Мы мечтали увидеть вас, дорогая Суйрголь, мы гордимся вами. Вы — единственная женщина-курдянка, вставшая на защиту Родины против угнетателей! — поддержал я разговор.

— Что вы, богатыри, я не единственная! — с усмешкой ответила Суйрголь. — Дядюшка Фаттах, пригласи сюда моих телохранителей! — попросила она старика и засмеялась, повела плечом так, что задрожали ее высокие груди и длинные косы.

В комнату вошли те двое, что стояли у порога. Суйрголь подошла к джигитам, сняла с них папахи. Черные жгучие косы упали на плечи у одной женщины. Другая попридержала свои волосы рукой. Да, это были самые настоящие курдянки, переодетые в мужское.

— Вай, аллах! — вырвалось у Аббаса. — Не увидел бы собственными глазами, никогда бы не поверил!

— Ловко, Суйрголь-ханым! Ох, как ловко! — я тоже не мог сдержать своего восхищения.

Молодые джигиты оказались снохами Суйрголь. Это были Дорна и Новрузголь.

— Вы рискуете, — озабоченно сказал Аббас после того как вдоволь насмеялись над преображением джигитов. — Город полон жандармов и доносчиков, дорогая Суйрголь.

— Пугливый джейран боится тени. Если бояться, то из дому не надо выходить. А из дому не выйдешь, ничего хорошего не увидишь и не сделаешь. Не так ли, Гусейнкули? Что-то вы подозрительно молчите?

— Думаю, все думаю, дорогая Суйрголь, что мы с вами из одной материи сотканы. Как у вас на Гилянском фронте?

— Да, из одной материи, это правильно, — подтвердила Суйрголь. — Мне рассказал о вас Абдулали. Я очень рада, что мы встретились. На гилянском фронте все хорошо. Связь между отрядами налажена. В основном действуем в окрестностях Ширвана. Ночью вылазки, набеги…

— А как с продовольствием, боеприпасами?

— С этим плохо. Туго, плачевно! Как хотите понимайте! Патроны вот-вот кончатся. Основной поставщик боеприпасов — сам враг. Погибая, он оставляет и оружие и патроны…

Интересно, как настроение ихних солдат?

— Вы же этих вояк видели, — за мостом? Солдаты не хотят воевать, в офицеров тоже зря верит правительство.

Ей-богу, они толком не знают, за что кладут свои головы. А те, кто знает, работают против своих же. Недавно на улицах Ширвана появились листовки, ночью наклеили: «Эй. братья солдаты, вы обмануты вашим старшим командованием! Вы убиваете своих же братьев». Правительственная армия потихоньку распадается, ненадежной стала. В последнее время, все чаще солдат жандармерии отправляют в тыл, а на место их подходят сипаи из Индии. Много их — ей-богу! От Гиляна до самого Хосара растянулись их палатки, почти на сто километров… А как у вас тут в Кучане?

Мы с Аббасом рассказали ей о работе нашей группы: о ночных прокламациях, о приезде чиновника Кавама-эс-Салтане. Я говорил и все время думал об оружии. Неужели так и не удастся нам взять склад с боеприпасами? Кроме дерзкого нападения я не видел иного выхода. Но разве это возможно? Если б даже поднялся весь эскадрон, то все равно мы оказались бы бессильными в стычке с войсками кучанского гарнизона. Мы не знали, как поведут себя жандармы.

Об оружии мы не сказали Суйрголь ни слова: ни Аббас, ни я. Хотя могли бы сказать, что ни на минуту не забываем о том, что Ходоу-сердар нуждается в боеприпасах. После встречи с Шамо, мы постоянно изучали подхода к складу: можно ли в него проникнуть не возбудив внимания часовых? Оказывается, этого сделать невозможно. Через каждые тридцать-сорок метров стоит часовой. Охрана с обеих сторон пакгауза. Все же оставались кое-какие способы проникновения. Первый: подготовить побольше солдат к ограблению, а затем, когда часть их будет нести охрану, проникнуть в склад. Этот вариант мы отклонили. Пришлось бы слишком многих посвящать в тайну и наверняка нашелся бы какой-нибудь доносчик, подлец. Заговор наш был бы раскрыт.

Днем на посту стояло часовых вдвое меньше, двери пакгауза были открыты. В складе то перебирали ящики, то сгружали привезенные винтовки, пулеметы и боеприпасы. Это делали наши же солдаты из «Курдлеви», Именно днем мы и решили забрать и вывезти оружие за город, а там переправить его к Ходоу-сердару. Но когда настанет этот день? Когда из нашего эскадрона затребуют людей на работу в склад? Решили терпеливо и настороженно ждать этого дня.

Обсудив все дела, мы простились с Суйрголь и её «джигитами» — снохами. Они проводили нас до ворот. Самая младшая из трех — Дорна, когда я обернулся, послала мне воздушный поцелуй. В груди у меня шевельнулся игривый плутоватый бесенок…

Сильными и волнующими были впечатления от нашей встречи с Суйрголь. Не знаю, как Аббас, но у меня за нее болело сердце: я боялся, как бы она по своей простоте и безудержной смелости, не попалась в лапы жандармов.

— Ты прав, Гусо, — соглашался Аббас. — И меня мучает тревога. В Кучане немало скверных глаз и ушей. Но я уверен, она не такая пташка, чтобы попалась в силок. Тем более, она находится у надежного человека.

— Я боюсь, как бы старик со своим старческим умом не прослабил. Вдруг захочет похвастаться: вот, мол, у меня сама львица Суйрголь остановилась!..

— Нет, Гусейнкули: старик Фаттах не такой простак. Как может он сделать глупость?!

Беседу нашу прервал Мирза-Мамед. Без стука вошел он в комнату, сразу же выпалил:

— Привет, друзья! Вы заходили ко мне? Передали. Я был… в одном месте. — Он огляделся и, убедившись, что поблизости посторонних нет, проговорил: — Есть сведения, что Тегеран, Занджан, Тебриз, Решт и Мешхед переполнены муссаватистами. Это перебежчики из Азербайджана. Армия русских рабочих и крестьян с позором выкинула их из России. Если они появятся в Кучане, — злобно добавляет Мирза-Мамед, — и вы встретите их, то поменьше расходуйте слов… и без выстрела — на полметра в землю.

— Чик-чик?.. Это моя специальность, — отзывается Аббас.

— Обстановка ухудшается, друзья, — продолжает Мирза-Мамед. — Сегодня по приказу командования, я с пятидесятью стрелками выезжаю в сторону Гиляна. Точно не знаю — куда. Пока не говорят, но думаю, что не тюльпаны собирать. До свидания. Я зашел проститься. Помните всегда, что Ходоу нужно оружие.

— Но ты же вернешься, Мирза-Мамед? — испуганно говорит Аббас. — Зачем таким тоном даешь наказы?

— Ничего неизвестно, друзья. Пока!..

На другой день, как обычно, проходили занятия и поле, за город выехал весь полк. Не было только Мирза-Мамеда и кавалеристов первого эскадрона. От солдат мы узнали, что Мирзу-Мамеда и еще около шестидесяти человек «неблагонадежных» командование бросило на пополнение полка сипаев под Гилям.

У меня под ложечкой засосало от тоски. Я уже привык к Мирзе, без него не обходилось ни одного щекотливого дела, а теперь вся ответственность ложилась на мои плечи. Надо было самому разбираться в окружающей обстановке, отличать друга от врага; знать — кому можно доверять, а кому и нельзя. Грустно было еще и потому, что меня вдруг с неодолимой силой потянуло в горы к своим: Ходоу-сердару, Арефу, Мухтару. Я завидовал Мирзе Мамеду и не сомневался, что в Гиляне он со своим отрядом или один перебежит на сторону повстанцев. Вместе с тем не давала покоя мысль — почему же командование, зная о неблагонадежности Мамеда, зная, что он чистокровный курд, бросило его против курдов? Неужели командир полка настолько глуп, что не видит в этом опасности? Понять изысканный маневр командования помог мне Аалам-хан. Через несколько дней, после отъезда Мирза-Мамеда, он сказал мне: