Назем молчит. Видно, не знает— что ответить. Он вытаскивает из кармана портсигар, закуривает,

— Я вас понял, господин аждан! — говорит наконец Назем. — Хотя и не уполномочен отвечать па ваш вопрос, но все же скажу! Жалованье вам задерживает главное управление жандармерии. Это связано опять же с военным положением. Советую вам. как офицеру, быть более выдержанным и уяснить не только себе, но внушить вашим солдатам тоже, что это явление временного характера!

«Господин Назем!» «Господин Назем!» — слышится с разных сторон. У кого что болит, тот о том и говорит,

— Пошли, Гусо, — дергает меня Аббас, — все ясно.

Мы вернулись в казарму на исходе дня. Солнце село и только зарево заката отсвечивалось на окнах. Вновь, как и вчера и позавчера, начинается словесная перепалка. Спорим сразу все восемь обитателей тесной комнатушки. Аббас говорит:

— Неплохо бы поднять весь полк на вооруженное восстание!

— Ты прав! — соглашается Рамо. — Но удастся ли это сделать? Если нет, то мы окажемся в невозместимом проигрыше.

— Я беседовал с ребятами из других эскадронов. Они говорят о том же: «Пока не поздно, надо зажечь факелы, иначе мы на век опозоримся перед своим народом,» сообщает Шохаб.

— Конечно, что творится вокруг нас, это все в нашу пользу! — вступает в разговор Ахмед. — Но плохо то, что мы не взвешиваем и не ценим свою работу! Конечно, любой меня может обвинить в трусости, но я пока что против вооруженного восстания. Над этими словами следует поразмыслить.

Эскадрон спит, а мы думаем — что же делать дальше?

Ночью шел сильный дождь. За окном от ветра трещали сучья и шумела в арыке вода. Я долго не спал, но поднялся утром задолго до подъема. Сходил в конюшню, почистил своего красавца Ыкбала, вернулся в казарму и только потом разбудил друзей.

Занятия в этот день, благодаря сильному дождю, отменили: дождь расквасил, превратил в болото плац для строевых упражнений, на него нельзя было ступить ногой. Пользуясь случаем, мы с Аббасом отправились в странствия по городу. Попутно зашли в первый эскадрон к Мирза-Мамеду. Его не оказалось в казарме. А мне так хотелось с ним поговорить, давно не виделись. Я хотел его пригласить в ресторан «Фердоуси» — лучший в Кучаие. Мирза-Мамед любит поговорить за столиком, в спокойной обстановке. Ну раз нет, что же делать? Мы бродим вдвоем. В ресторан идти раздумали. Лучше полюбоваться природой.

За городскими воротами протекал канал, за ним стояли военные палатки. Возле палаток ходили солдаты, из трубы походной кухни на колесах вился дымок.

— Если судить по форме, то это солдаты из Тегерана, — проговорил Аббас, глядя в сторону лагеря. — Интересно, для чего их пригнали в Кучан?

— Двинут на Ходоу-сердара, — ответил я. — Больше им тут делать нечего. А ну, пойдем к ним, разузнаем!

Мы миновали небольшой мостик, свернули влево к палаткам, откуда доносился смех, выкрики и лязг котелков и ложек. Остановились ка берегу, около палаток. Я оглядел лагерь. Солдат было не меньше батальона. Они толпились у берега, мыли котелки. Наверное, только что позавтракали. Возле кухни под кустом повар усердно рубил дрова, разгибался и бросал поленья в топку. Несколько солдат, расстелив на берегу одеяло, сидели в одних трусах, сушили портянки и подрезали на ногах мозоли. От всего этого походного бивака тянуло скукой и усталостью. Мы попытались заговорить с солдатами, что были поближе к нам, но те отвечали нехотя: «да», «нет» и разговора не получилось. Спустя некоторое время, мимо нас пробежал небольшой солдатик с котелком, увидев на моих плечах офицерские погоны, вытянулся и козырнул. Я остановил его.

— Эй, герой, откуда? — спросил я.

— Оттуда, — махнул рукой солдат. — Из-под Гиляна.

— С разбойниками что ли воевали?

— Зайцами бегали! Страшно там, господа. От полка один батальон кое-как остался.

— Неужели всех остальных побили разбойники?!

— Да там такой народ! Лучше и не показываться туда нашему брату! Без всякого страха и предупреждения нападают ночью. Только приляжешь — тревога! Сколько полегло офицеров да солдат! Говорят, какие-то Гулам-реза и Абдулали хитрее всех действуют. Не только на солдат страх нагоняют. Они усадьбы ханов все пожгли. Тех, кто торгует хлебом с англичанами, тоже убивают, никакой пощады! Дзинь!.. Вам-то здесь рай! — неожиданно злобно процедил сквозь зубы солдат. — Шли бы туда, понюхали бы пороху!

— Но, но! — прикрикнул Аббас. — Ты что — не видишь с кем разговариваешь? А ну убирайся, тушкан!

Солдат не очень испугался, однако повернулся и зашагал прочь.

В это время из городских ворот выехали три богато одетых всадника, степенно миновали мост и направились к развесистому дереву. Мы следили за ними и только сейчас обратили внимание, что под деревом, которое росло неподалеку от палаток, сидят офицеры: человек пять-шесть. Всадники направились к ним. Захваченные любопытством мы подошли к офицерам. Трое на лошадях оказались людьми из знатного дома, причем, одна из них женщина.

— Если я не ошибаюсь, вы приехали из Мешхеда? —

обратилась она к старшему офицеру. — Вы присланы нашим другом Кавам-эс-Салтане?

Звучный и властный голос заставил офицера вскочить на ноги и отдать честь:

— Так точно, ханым! Мы прибыли занять место офицеров, погибших под Гиляном. По личному распоряжению его превосходительства губернатора, ханым!

— Надеюсь, что вы и ваши солдаты на этот раз сумеете расправиться с проклятым разбойником?! — голос ее звучал аристократически, подчеркнуто небрежно. — Мы ждем, когда вы избавите нас от страха и беспокойства за нашу жизнь. Меня зовут Мансура! — вдруг назвалась она. — Я — супруга Фараджолла-хана. Вы, конечно, слышали о нем?

Услышав столь известное в Кучане имя, офицер еще раз приложил руку к фуражке, а его товарищи проворно поднялись на ноги, смущенно оправляя мундиры.

— Сразу видно, вы люди храбрые, — улыбнулась женщина. — Когда же отправляетесь в Гилян?

— Завтра, ханым. Сегодня ждем резервную часть. Должен подойти из Тегерана батальон пехотинцев. Завтра непременно выступим в горы.

— Хорошо, — кивнула женщина. — Аллах вам поможет в дороге… Не стану мешать и утруждать перед битвой. До свидания, господа!

Они вновь переехали мостик и направились к городским воротам. Аббас все время не сводил взгляда с всадников, о чем-то напряженно думал. Наконец сказал тихонечко мне:

— А ведь эта женщина обманывала офицеров! Ты догадался, Гусейнкули?

— А ты разве видел хоть одного богача, который бы не умел обманывать? Если разобраться, то вот эти господа и напомаженные дамы продают нашу страну англичанам. Разным дурманом затуманивают голову простому народу!

— Ай, я не об этом, — нетерпеливо оборвал мою речь Аббас. — Я говорю, что эта женщина на самом деле не та, за кого себя выдает. Я несколько раз видел жену Фараджолла-хана, она нисколько не похожа на эту ханым. И лицо не такое, и голос другой.

— Кто же она?

— Давай последим, куда они поехали?

Мы вошли в город и начали расспрашивать у встречных, куда повернули три богато одетых всадника. Постепенно выяснили, что они направились к дому бедняка по имени Фаттах-апо.

— Уж не к отцу ли нашего Шамо направились эти трое? — пошутил Аббас.

Шутка его оказалась пророческой. Именно во дворе старика Фаттаха и укрылись всадники.

Когда мы постучались и вошли, то сразу увидели нерасседланных коней, что стояли возле сарая иод навесом. Фаттах обнял Аббаса, как родного сына, пожал мою руку. Я назвал свое имя.

— Извините, уважаемый Фаттах-апо, за столь неожиданное вторжение, — проговорил Аббас. — Мы пришли засвидетельствовать свое почтение Мансуре-ханым, жене почтенного Фараджолла-хана.

Старик довольно засмеялся, ему понравилась шутка Аббаса и он повел нас в дом, у дверей которого стояли два молодых джигита — слуги «Мансуры».

Женщина в комнате у окна, не спеша снимала покрывало. Когда мы вошли, она вопросительно посмотрела на Фаттаха. На лице у нее не дрогнул ни один мускул, хотя было понятно, что она насторожилась.