— Да, Парвин… Я приеду к тебе. — Безумно целую ее руки, плечи, губы. Она легонько отстраняет меня, из груди ее вырывается глубокий вздох.

— Ох, Гусо, как не хочу я уезжать. Никогда не забуду этих дней, что провела с тобой в Кучане… Никогда. Я признательна и твоим друзьям. Они оказали мне высокую честь. Благодарю.

Входит тихонько мать. Мы умолкаем.

— Пора, дети!

— Еще есть время, мама, — робко отвечаю я. — Рамо ушел узнать, когда выходит караван в сторону Мешхеда.

— Они уже вернулись, поднимаются по лестнице, поэтому я и зашла.

Да, уходят последние минуты… После маминых слов входят Рамо и Аббас, за ними — Ахмед, Друзья сообщают: через час в Мешхед отправляется большой караван…

О безжалостное время, оно казалось мне жестоким, как палач….

Маму и Парвин мы провожаем вчетвером. Близится полдень. Солнце не жаркое, веет свежий горный ветерок. Караван медленно шествует по обочине большой городской улицы. Мы едем на конях сбоку, переговариваемся и шутим с нашими земными богинями. Мама улыбается, а Парвин, не скрывая, тяжело переживает разлуку, В ее глазах горе и слезы.

На окраине Кучана нас останавливает жандармский патруль. Выезжать из города самовольно запрещено, нужно специальное разрешение коменданта. Ничего не поделаешь — таковы порядки.

— До свидания, мама! До свидания, моя Парвин… Мы скоро встретимся.

Караван уходит все дальше и дальше. И вот он уже скрывается в облаке пыли, слышен только звон колокольчика. Горькая судьба, не дав как следует повидаться, опять разлучила нас. И кто знает на какое время. Быть может — навсегда. Прощай, моя Парвин!

Сегодня военные занятия напоминают парад. Полк «Курдлеви», в полном составе, кружит вокруг города. Командует полковник Мажурли. Едем по четыре в ряд и оттого, что не понимаем кому нужна такая тактика, ругаемся между собой по-курдски на англичан и индусов. Знали бы они, как мы их поносим отборными оскорбительными словами!

Офицеры держатся возле командира полка, в том числе и капитан Кагель. Он сегодня зол и неразговорчив. Еще тогда, когда выезжали из Кучана, я заметил, как он что-то говорил Аалам-хану, а тот хмурил брови, и оба они вели себя до крайности беспокойно.

В чем же дело? Что случилось? Почему мы двигаемся вокруг Кучана? Но вот командир полка командует:

— Справа по четыре, мар-рш!

Кавалеристы въезжают в Себзиварские ворота и, через центр города, держат маршрут к казармам. Только и всего?..

На следующий день — то же самое. Опять командует Мажурли. Опять с ним рядом в седлах все офицеры полка и опять медленно движемся по замкнутому кругу, как маймун на веревочке. На третий день ничего не изменились, Все идет в прежнем порядке, только полковник Мажурли внезапно исчез, говорят, что уехал в Тегеран по вызову британского консула. Кагель стал еще злее. Объясняется быстро, сбивчиво, на трех языках сразу: на английском, фарси и индийском. Попробуй-ка, пойми его!

Вскоре причина раздражения англичан выяснилась. Аббас сообщает мне:

— Сегодня я встретил знакомого. По его словам, англичане на каспийском фронте потерпели крупное поражение. Вот они и беснуются. Дрожат и гнутся, как сучки. Водят нас вокруг города, боится, что большевики в Кучам сорвутся.

Знаешь что, Аббас, — предлагаю я. — Давай-ка пойдем в ресторан «Фердоуси» и послушаем, о чем толку-вот богатые. Тем более, у меня давнее желание побыть в этом заведении. Говорит, умопомрачительная роскошь.

Действительно, со дня приезда в Кучап я еще пи разу не был в этом ресторане. Аббас тоже. Так что, едва успев сговориться, тут же и пошли.

Кучап, пожалуй, самый красивый город в Хорасане. Много в нем садов и парков, гостиниц и ресторанов. А о ресторане «Фердоуси» давно идет слава на весь округ. Разговор богатых, побывавших в этом заведении, всегда сводится к тому, какие в «Фердоуси» изумительные кушанья и вина, какие сладостные женщины и музыка!

Зал ресторана поразил меня ослепительной чистотой и роскошью убранства. Все здесь сверкало: тяжелые громадные люстры над головой, окна, задрапированные атласом, столики, заставленные хрустальными бокалами и рюмками.

Да. не зря восхищаются люди рестораном «Фердоуси». Действительно это не ресторан, а скопление красоты и блеска. А, может, напрасно я восторгался… Может, в других ресторанах еще лучше. Все может быть, однако тогда считали, что «Фердоуси» достоин самой высокой похвалы.

Этот ресторан, кроме шика и блеска, отличался еще тем, что сюда собирались избранные Кучана: купцы, чиновники, беззаботная, вечно чего-то ищущая интеллигенция.

Немного смущаясь, мы прошли мимо стола, за которым восседали мужчины в богатых одеждах. Расположились за свободным соседним столиком и заказали жареного барашка в луке и две бутылки абеджов[18]. Первое, что мы услышали от соседей:

— Какая может быть паника, господа! Если англичане потерпели поражение на каспийском фронте, это еще не значит, что большевики всесильны. Победа их была бы равносильна гибели мировой цивилизации…

С другого стола донеслось:

— Русские — они закаленные люди, клянусь луной! Их не так легко придушить. Наполеон и тот остался побитым иа поле боя… Клянусь сыном!

— Уверяю вас, господа, — снова слышится с первого столика, — не пройдет и полгода, как вы увидите этих нищих на коленях. Против них встали все крупнейшие державы мира! Вся Россия блокирована. Их заморят…

— Цыплят по осени считают! Клянусь матерью!

Я поворачиваю голову в сторону и вижу двух спорщиков. Лысый, с белыми усами и увесистым носом — против большевиков. Другой, помоложе — у него густая черная шевелюра, белоснежная сорочка под черным костюмом, — , он за большевиков. Мне трудно понять, что его заставляет защищать бедных. Таких, как он, я всегда считал злейшими врагами и эксплуататорами. Но бог знает, то ли он правду говорит, то ли притворяется. Лицо у него не пьяное, только красное от натуги в жарком споре.

— Именно по осени, — добавляет защитник бедноты. Причем, я верю в мусульманское писание. Там говорится, когда появится «Сахиб заман»[19], то первым за ним пойдет русский парод. И этого народа никому не победить. Этот народ, по писанию Ислама, должен уничтожить всех поработителей! Русские не так просто, а по велению бога, уничтожили своего царя!.. Клянусь аллахом!

— Да, уважаемый, именно так… Сила русских божественна!

Это горячо подтверждает с дальнего стола господин, говорящий на тегеранском наречии. Мы с Аббасом диву даемся, как он на таком расстоянии смог услышать, о чем говорят эти люди?

Между раздвинутых занавесок окна видна летняя чайхана. Оттуда доносится сладкозвучная мелодия ная[20]. Там сидят курды. Сначала слышен их шумный разговор, потом молодой парень запевает курдскую песню. Ему лет семнадцать, голос у него мягкий, частый и звуки паи согласно и красиво сливаются с голосом юного певца. На душе у меня светлеет, мне так приятно! Мысленно я переношусь в сад Парвин, вижу, чувствую ее в своих объятиях. Увлеченный мечтами я и не замечаю, что во всю улыбаюсь. Аббас спрашивает: с чего это мне так весело, уж не с бутылки ли пива?

— Что ты? — одергиваю я его, потому что он спугнул такое приятное видение. — Я слушаю… как поет парень!

Звуки пая преследовали меня всю дорогу, пока мы шли из ресторана. Приятно и опьянёно кружилась голова. Мне не хотелось в казарму, тянуло бродить по городу до самого рассвета. Но устав повелевал, и вот опять мы в казенной комнате — казарме. Ребята на мгновенье прекратили разговор, ждут, что мы скажем. Аббас рад сообщить:

— Друзья, слушайте! Англичане разбиты на каспийском фронте. Вот о чем мы узнали в «Фердоуси». Слава аллаху, что слухи о поражении британцев подтвердились. Теперь надо ждать больших событий.

— Чего там ждать!.. Уже начались события, — говорит Ахмед. — По точным сведениям нам известно, что Мирза-Мамед с пятидесятью кавалеристами перешел на сторону Ходоу-сердара. Поняли все или повторить?