Из-за гор в голубой простор неба выплывают облака самой причудливой формы. Если внимательно смотреть на них, то увидишь верблюда и оленя, дугу и серп, хвост петухаили павлиний хвост, — облака удивительно напоминают животных и зверей, предметы домашнего обихода. Облака движутся в одном направлении, постепенно теряют свой фантастический вид и вот уже собираются в большую черную тучу. Она с каждой минутой растет, наливается, тяжелеет и закрывает над Миянабадом полнеба. Внезапно налетает ветер и в следующую секунду становится так тихо, что замирают на деревьях листья. Грохочет гром. Первые капли дождя шлепаются на землю, на крыши домов. Пахнет пылью и розовым одеколоном «голаб»; это сады отдают свой аромат в дар природе за то, что она не забыла о них, освежает дождиком.

Не меньше часа я брожу под дождем, стучусь в калитки и окна домов, вручаю жильцам письма и газеты, Я не обращаю внимания на дождь, а когда достаю ив сумки последнюю газету и гляжу вверх: дождя уже нет, Туча иссякла, превращается в рваные облака. Они расплываются в разные стороны и тают в синем, умытом небе. Над головой Шахджахан ослепительно сияет солнце.

Сердце радуется. Захожу к Ахмеду.

— Какие новости? — спрашиваю дружка.

— Есть новость, Гусо-джан. Вот она, в руках у меня, еще не остыла. Вновь открывается «классе экабер». Можно учиться. Вот объявление. Вечером приходи пораньше.

— Ай, молодец! Спасибо за хорошую весть, Ахмед-джан. Вечером жди, за тобой зайду. А сейчас побегу на завод. пакет надо отдать.

Хлопкоочистительный завод за городом. Выхожу через широкие ворота на пустырь, взбегаю на мост. Поодаль, под высокой чинарой сидит конюх Шейх-аль-ислама Сафар. Подхожу к нему.

— Здравствуй, Сафар-джан! Счастливо тебе отдыхать и наслаждаться!

— Не желал бы я никому такого наслаждения, как у меня! — глухо и неохотно отзывается Сафар. На глазах у него поблескивают гневные слезы, лицо грязное.

— Что случилось, дорогой Сафар?

— Ай, сгорел я в огне боджнурдскнх паразитов! Они у моего хозяина лошадей увели, а хозяин меня выгнал. Лошадей-то теперь у него нет, зачем ему конюх? Да, я сам виноват в этом…

— Ты-то причем?!

— Ай сколько раз мне говорили друзья, садись на коня и поезжай к Ходоу-сердару! Не послушался. Теперь конь под ногами боджнурдского фарраша, а я под ногами судьбы… Что-то надо делать, — добавляет он. — Будешь сидеть, ничего не высидишь, даже тухлого яйца…

— Стоит ли из-за такого пустяка расстраиваться! — упрекаю я Сафара. — Довлатабад — рядом. Туда можно пешком дойти. А там, у Ходоу-сердара конь найдется!

Сафар изумленно смотрит на меня. В самом деле, как же он сам не додумался до такой простой истины. Я иду дальше, оглядываюсь. Сафар стоит, отряхивает сзади брюки. Слава аллаху, встал. Значит мой совет пришелся ему по душе. Гляди, еще таким воякой будет!

С завода снова захожу к Ахмеду. Сидим во дворе, разговариваем. Причин для разговоров очень много. Если обо всем беседовать, то некогда будет работать. Говорим о том. что больше всего волнует.

— Тебе не кажется, дорогой Ахмед, что после падения арка среди миянабадцев какая-то паника?

— Это видно без очков. Гусо-джан. Только это не паника, а тревога. Укушенный змеей боится веревки. К учанского хана сменил жестокий мешхедец Самсан. Потом на место Самсана сел боджнурдский тиран. Неизвестно, кто будет вместо боджнурдского удава. Вот и тревожится народ. До восьми есть еще время, давай зайдем в шерап-хану, послушаем, о чем говорят люди за едой и питьем.

В большой миянабадской шерапхане всегда полно народу, но сегодня особенно много. Здесь можно услышать все, что угодно: небылицы и сплетни, правду и ложь. Шерапхана своего рода — барометр. По ней можно судить о настроении всего Миянабада.

Едва протискиваемся в дверь, из глубины слышим:

— … аллаха, аллаха надо молить, чтоб услышал наши стоны!

— Эй. господин, не надо преждевременно задаривать бога! — перебивает его кто-то. — Арк пока без диктатор?.. но какая гарантия в том, что завтра на престол не сядет разбойник Ходоу-сердар? А если он сядет, то никому пощады не будет. Страшнее этого человека за последние сто лет на земле не было. Сейчас у него такая вооруженная сила, которую ни один хан, ни один шах побить не сможет!

— Ай, все равно, Ходоу-сердар не хуже боджнурдского дармоеда!

— Да ты же глупец! Ты в политике меньше свиньи понимаешь! На боджнурдского сердара хоть можно была

пожаловаться о Мешхед, в Тегеран, а на Ходоу-сердара кому будешь жаловаться? Аллаху только…

— А может, и не придется на него жаловаться!

— Хорошо. Пусть будет так! Допустим, Ходоу-сердар завтра сядет на миянабадский престол. Не приведи аллах, конечно, Чтобы такое случилось! Может ли народ нашего города снабжать продовольствием и имуществом его войско? Их столько, что они за один день весь Мия-набад сожрут! Это же саранча!

— Ха, запугал! Мне это совсем не страшно. У меня они ничего не возьмут. Бояться нечего. Пусть богатые трясутся.

— Вы, господа, спорите о политике, но действительности, по существу, не знаете, — доносится еще чей-то голос. Это говорит лысый тучный купец Ходжи Ага. — Разница между Монтасером и Ходоу-сердаром, как между землей и небом. Сердар Монтасер был посланником бога и наводил спокойствие и порядок. Много было преступников и богохульников, и он справедливо наказал всех без исключения, не разбирая — беден преступник или богат! А Ходоу-сердар — это чистейший разбойник, грабитель! Он несет чуму, смертельную заразу обществу. Он погубит Тысячелетнее достояние народа и его мораль! Вдумайтесь, что значит: «Мы не воруем, а берем у кого слишком много, чтобы не испортилось»? Это значит, что разбойник не считается с самим богом, ибо все ниспосланное человеку идет от бога! И если не воспрепятствовать грабителю Ходоу-сердару, то будет всенародная кастастрофа, все погибнут от голода. Представьте, если не будет Раиса Туджара, сколько крестьян останется без куска хлеба!

— Брось мутить воду, Ходжи Ага! — кричит кто-то злорадно. — Если крестьяне не работали бы, земли Раиса Туджара давно бы в камень превратились!

Дискуссия продолжается, но нам некогда слушать, пора идти на занятия в «классе экабер».

Опять слышится знакомый звонок. Мы садимся за столы и ждем своего учителя. Когда он входит в класс, все встаем и приветствуем его громким восторгом, как солдаты любимого командира.

Ареф спокоен, ведет себя, будто ничего не произошло. Я думал, сейчас он начнет рассказывать о маленьком селе Ходжан, где он находился в подполье, о том, как вел работу по организации армии Ходоу-сердара, Он воспитал в отправил в полет орлов Ходоу-сердара. Высоко парят его орлы. Об этом Ареф умолчал.

— Садитесь, друзья, — сказал он. — Начнем с повторения незаконченной нами темы. Запишите:

Без труда — ничего не добьешься!

За труд получает тот, кто работает!

— Труд — это основа основ в жизни человека, — продолжает после небольшой паузы Ареф. — Труд отличает человека от животного. Трудом человека построена фараонская пирамида, китайская стена, все чудеса мира. Без труда нет культуры и прогресса. Труд — основа существования человека!

Ареф повторяет два-три раза каждое предложение и, как мне кажется, все время смотрит на меня. Он-то знает, что я не могу быстро писать, как другие. Я — малограмотный почтальон, из бедной семьи. Мне снисхождение…

Ровно через шесть дней по дороге в Миянабад, меня то и дело останавливают встречные, предупреждают: «Эй, ты! Эй. чапар! Эй, парень!»

Оказывается, в Миянабад ворвались «разбойники» Ходоу-сердара. Арк в руках Ходоу. Весь город патрулируется воинами народной армии. Ходоу-сердар объявил себя правителем.

— Эй, почтальон, будь осторожен!..

— Ай, люди Ходоу тоже читают письма и газеты! — отвечаю я и ускоряю шаг. Хочется поскорее добраться до Миянабада.

В городе переполох. Учреждения и крупные магазины закрыты, зато лавочники да кузнецы не спят. На каждой улице слышен звон молотов и веселое покрикивание мастеровых. Кувалды бьют по раскаленному железу, летят искры. Как люблю я, когда рассыпаются искры! И звон кузнечный люблю. Он напоминает мне курдскую песню в горах. Давай, бей сильнее! Пусть звенит молот на всю Персию!