Война!

Гм! Вообще, в принципе, Винниченко был против войны и с первых дней провозгласил себя непримиримым пораженцем. Из–за этого он и должен был всю войну скрываться под чужой фамилией то в Петрограде, то в Москве, то в подмосковном санатории: царская охранка охотилась за ним, чтобы бросить в тюрьму.

Однако пораженцем Винниченко стал, собственно, потому, что победа Австрии и Германии создала бы подходящие условия для отделения Украины от России — пускай и под протекторатом той же Австрии или Германии.

Но так было раньше — до того, как произошла в России революция. После Февральской революции социал–демократ Винниченко пришел к выводу, что революционная Россия сулит Украине больше, нежели императорская Австрия и кайзеровская Германия. Поэтому он поспешил изменить свое отношение к войне и стал революционным оборонцем. Разве не логично?

Правда, если Временное правительство не согласится удовлетворить требования Украины относительно ее независимого государственного существования, Винниченко — разве логика этого не подсказывает? — сумеет еще раз изменить свое отношение к войне и снова стать пораженцем.

Но если демократическая Франция поможет Украине стать суверенным государством, тогда дело иное: тогда Винниченко будет и далее отстаивать войну до победы.

Разве не логично?

4

Окруженный бурлящей толпой, Тома уже спустился по лестнице, но вынужден был остановиться, так как между колоннами сгрудилась делегация фабзавкомов и профсоюзов, все еще не закончившая препирательств с Боголеповым–Южиным. Увидев у себя за спиной высокого гостя, штабс–капитан звякнул шпорами и поспешно отступил.

Глава делегации, металлист Андрей Иванов, немедленно воспользовался нежданной, хотя и желанной встречей.

— Господин министр! — закричал Иванов, правда, по–русски, так что Тома не смог понять ни слова. — Распорядители торжественного чествования вашей особы не допустили нас, рабочих, в зал, где происходила эта трогательная церемония. Но мы очень рады, что слепой случай дал нам все же возможность обратить к вам и наше пролетарское слово!

Боголепов–Южин отошел: депутация пролетариата, видимо, не имела никаких дурных намерений.

Евгения Бош продолжила речь Иванова по–французски:

— Мы, пролетарии, пришли не затем, чтобы приветствовать вас, господин министр! Мы пришли заявить, что шлем наш привет революционному пролетариату Франции через головы министров буржуазного французского правительства! Вас, господин Тома, мы считаем предателем рабочего класса — точно так же, как и наших министров–социалистов, которые, подобно вам, вошли в коалиционное буржуазное правительство! Долой интернационал социал–патриотов, шовинистов! Да здравствует пролетарская международная солидарность!..

Последние слова Бош потонули в крике и шуме, поднявшемся в фойе. Дамы истерически визжали, кто–то свистел, заложив пальцы в рот, десятки возмущенных голосов вопили: «Долой немецких агентов большевиков!»

Офицеры кинулись к рабочей депутации.

Боженко влез на банкетку под колонной и крикнул, сложив руки рупором:

— Долой войну! Народ не будет воевать за буржуев!

Его сбили с ног, но он вскочил и схватился сразу с тремя или четырьмя офицерами.

В это время с другой банкетки уже кричал Смирнов:

— Да здравствует мир без аннексий и контрибуций!

— Долой войну! Мир! — дружно грянула рабочая делегация десятком голосов.

Между колоннами началась свалка. Галантный офицер аристократ Боголепов–Южин грубо выворачивал руки за спину даме — Евгении Бош. На Иванова навалилось четверо. Смирнова несколько человек трясли так, что казалось, у него вот–вот оторвется голова. Василия Боженко окружил целый десяток. Других членов делегации били зонтиками, ридикюлями, ножнами сабель. Выкрики, свист, вопли стояли над побоищем. Мсье Альбер Тома спрятался за колонну, но и его в суматохе так прижали, что он только взмахивал руками, не в силах набрать воздуха в свои астматические легкие. Поручики Петров и Драгомирецкий догадались распахнуть входные двери, и с улицы в вестибюль хлынули юнкера из почетного караула.

— Хватай их! — кричал поручик Драгомирецкий. — Давай им под микитки! Крой совдепщиков–большевиков, чтоб мамы своей не узнали! Амба–карамба! И ваших нет!

— Остановите толпу, господа юнкера! — кричал поручик Петров. — Вы будете отвечать, если произойдет самосуд!

Боженко изловчился, вывернулся и саданул поручика Драгомирецкого носком сапога. Тома упал в обморок.

5

Когда Винниченко возвратился в Троицкий народный дом и уселся на свое место в президиуме, с трибуны ораторствовал Петлюра…

Худощавый, с лицом аскета и глазами фанатика Петлюра уже самой внешностью производил на аудиторию впечатление. Ораторствуя, он концы фраз выкрикивал, и это звучало каждый раз как лозунг, брошенный в толпу.

Когда Винниченко вошел, Петлюра провозглашал:

— Довольно украинцам говорить о своей лояльности по отношению к Временному правительству или Петроградскому совету! Пускай теперь они сами проявят свою лояльность к украинцам!

Зал возбужденно шумел и хлопал в ладоши.

— Центральная рада не должна быть неопределенным общественным органом доморощенного украинства! Мы желаем, чтобы она стала действующим правительством украинского государства!

И зал дружно подхватывал:

— Влим украинской власти!

— Спрашивают — кто даст нам автономию? А я спрашиваю: кто осмелится не дать ее нам, если у нас будет свое, украинское войско?!

И зал отвечал единодушным ревом:

— Требуем украинской армии!

Прапорщики и вольнопёры — безусые и бородатые — вскакивали с мест, кидали шапки вверх. Семьсот пар ног стучали о каменный пол.

Но Петлюра взмахнул рукой, и стало тихо.

Петлюра говорил:

— Российское Временное правительство бросило лозунг «Мать–родина в опасности! ” И оно не ошибается: положение русского государства в самом деле весьма серьезно. Но держава Российская никогда не была матерью для украинцев, только — мачехой. И создание украинской армии будет еще большей угрозой для российской тюрьмы народов!

— Слава! — вопил зал. — Долой мачеху Россию, да здравствует ненька Украина!

Винниченко поморщился. Речь Петлюры досаждала ему не содержанием своим — с содержанием он был согласен. Нестерпимо было, что восторг аудитории адресован не ему, Винниченко, а кому–то другому, тем паче — Петлюре. Полюбуйтесь–ка на этого хлюста, — заложил руку за борт френча и стоит, ожидая тишины, — тоже мне наполеончик! А остолопы–семинаристы устраивают ему форменную овацию. Чего доброго, съезд еще облечет этого премьера из кобыштанского кружка театралов–любителей своим доверием и пополнит им состав Центральной рады! А ведь он, сукин сын, даже и не своими словами говорит, а просто–напросто цитирует, слово в слово, резолюцию, лишь вчера принятую фракцией украинских социал–демократов. Ну и прохвост!.. Вот погодите, сейчас он, Владимир Кириллович, выведет его перед всеми на чистую воду…

Петлюра тем временем продолжал, и каждое слово его — пусть и не его, а фракции украинских социал–демократов — зал встречал ревом и грохотом подошв о пол. Петлюра теперь говорил о том, что воевать на стороне России украинская армия будет лишь при условии, если России гарантирует создание украинского государства. И требовал, чтоб Центральной раде такие гарантии были немедленно даны.

— Требуем! — заревел зал. И вдруг запел песню, принесенную с той стороны фронта, с украинских земель, находившихся под властью Австрии, гимн партии украинских националистов–самостийников:

Не пора, не пора, не пора

Москалеві і ляхові служить…

Винниченко тоже подпевал, но морщился. Песня была явно шовинистическая: «Москаль», «лях»… Лучше бы сформулировать иначе: «Не время России и Польше служить», имея, конечно, в виду Россию империалистическую, а Польшу — в историческом аспекте, иначе говоря: притязания ляшских феодалов на украинские земли. Кстати сказать, именно на примере Польши особенно ясным становится империалистический характер русской политики в отношении Украины. Еще бы! Временное правительство провозгласило самостоятельность — слышите, не автономию, а именно «самостоятельность» Польши. Как это вам нравится? На такой кунштюк способен только этот саратовский брехунец, Сашка Керенский. Да ведь польская территория — абсолютно вся — от Вислы до Буга и Немана — оккупирована сейчас немецкими войсками!