Позади восседал на извозчичьей пролетке поручик барон Нольде — не топать же ему, и самом деле пешком, ведь не его гонят на расправу за измену вере, царю и оте… тьфу! ведь не изменник же он революции, а надежнейший в полку боевой офицер.

Митинг приглушенно гудел, наряд нее ближе придвигался к шоссе.

Ротмистр, гарцевавший впереди авангардного полуэскадрона, рявкнул, обернувшись к своим:

— Палаши вон!

Кирасиры авангардного и арьергардного полуэскадрона я обнажили палаши — сверкнули ими на солнце и положили на плечо: они изготовились к рубке, на случай чего…

— Господи! — вдруг вскрикнул Данила, хватая Харитона за руку. — Да это же наш Демьян! Нечипорук! Мой двоюродный…

Поддерживая Дзевалтовского под руку, и вправду среди арестованных ковылял Демьян Нечипорук.

Данила перекинул берданку на руку и загнал в ствол патрон.

Но Боженко был рядом. Он перехватил движение Данилы и крепко сжал его локоть:

— Тихо… Дура!.. Народ же порубают…

Боженко вытер слезу, скатившуюся на усы, и послал в небо такой забористый загиб, какого не слыхивали даже на Печерске…

1

Федор Королевич все же вынужден был возвратиться на фронт.

Большевизированный комитет 3–го авиапарка только посмеялся над сопроводительными «кондуитными записями»: разве не великолепно это, что хотя членом партии из четверых был только один, — действовали по–большевистки все четверо? Командование авиапарка конечно, не разделяло таких настроений комитета, однако озабочено было выполнением программы подготовки к наступлению: его обязали отправлять на позиции ежедневно по две машины — каждую с пилотом и мотористом. А откуда же взять столько специалистов, если и без того пришлось спешно переквалифицировать мотористов на пилотов, а простых слесарей на мотористов.

Поэтому–то «штрафники» получили приказ немедленно отбыть обратно и принять свои аппараты. Им пришлось сесть, «пассажирами» на два аэроплана, отправлявшиеся сегодня «своим ходом»: прошли уже времена, когда летательные машины доставлялись к линии фронта на железнодорожных платформах. Бипланы «Морис Фарман» с шестицилиндровыми моторами в сто сил располагали запасом горючего на шесть часов при скорости сто шестьдесят километров в час. И старость эта была сейчас очень нужна: наступление вот–вот должно было начаться. Следовало спешить.

Аэропланы поднялись перед полуднем, чтобы взять курс зюйд–зюйд–вест, квадрат 24, почти по прямой на Тарнополь.

Стартовали машины одна за другой, и пилоты решили сделать над городом три круга — приветственные, а быть может, и прощальные: разве знает солдат, вернется ли он из боя живьем? Пилоты договорились, что над Печерском они еще и крыльями покачают — пошлют привет товарищам из авиапарка и девушкам в печерских садах.

Королевич сидел со своим пилотом, поручиком Ростиславом Драгомирецким, на заднем сиденье и смотрел вниз. Вот он под ними, милый Киев, — от широкой синей ленты Днепра на востоке до зеленых полей за темной полосой святошинских лесов на западе.

Аэроплан шел в сотне метров над землей. Ландшафт внизу быстро менял свой вид. Кресты на церковных куполах вдруг вспыхивали под солнечным лучом и мгновенно гасли позади, точно ныряли в сумрак, гнавшийся за машиной среди бела для. Рыжий дым заводов на Подоле клубился только у самых труб, а выше расплывался и повисал пеленой между аэропланом и крышами домов. Тень машины перепрыгивала с крыши на крышу, пересекала улицы и просторы широких площадей.

Внизу копошился людской муравейник.

Когда на втором круге аэроплан пролетел над Софией, стала видно, что вся Софийская площадь запружена народом.

Королевичу было известно, что это за пышный праздник и вообще какие события волнует сегодня Киев.

На площади перед Софией — в завершение второго, вновь созванного войскового съезда — должен был быть обнародован первый «универсал» Центральной рады, только что изданный, вопреки категорическим возражениям Временного правительства.

Этот «универсал» оповещал украинский народ: ввиду того, что Временное правительство отклонило предложения, которые должны были гарантировать подъем национальной жизни, Центральная рада своей властью и по своему почину провозглашает автономию Украины.

На вопросы — война или мир, каким должно быть государственное устройство Украины и как же быть с разделом помещичьей земли — универсал ответа не давал: решение этих вопросов он откладывал до Учредительного собрания.

Текст «универсала» составил украинский писатель Владимир Винниченко: языковой колорит был безупречно выдержан в духе времен стародавней гетманщины…

Аэроплан уже летел над Печерском; он покачал крыльями девушкам в садах, заложил вираж над авиапарком и «Арсеналом». Двор «Арсенала» тоже густо чернел маковыми зернами: рабочие в перерыв снова митинговали.

Королевич перегнулся через борт: ему хотелось на третьем кругу получше рассмотреть Софийскую площадь.

2

Пышное празднество на Софийской площади было точной копией парада, состоявшегося месяц назад, когда первый войсковой съезд принимал присягу от первой воинской части.

Как и тогда, вдоль тротуара выстроились казаки.

Только тогда стоял один полк — 1–й украинский гетмана Богдана Хмельницкого в три тысячи двести штыков, — а теперь полков построено уже два: в шеренгах стоил и 2–й украинский гетмана Ивана Полуботько, У полуботьковцев было пять тысяч штыков — их полк сформировали из маршевых батальонов прибывающих на киевский этап с Черниговщины, Полтавщины и Сумщины. Одеты полуботьковцы были не столь живописно, как богдановцы: обещанных жупанов им так и не дали, только пришили желто–голубые петлички к старым гимнастеркам.

Как и месяц назад, из устья Владимирской улицы торжественным маршем, в полном составе появился войсковой съезд.

Только на первом съезде было семьсот делегатов, а теперь две тысячи восемьсот — от всех сухопутных армий и морских флотов.

И снова у присутственных мест стояли крестьяне.

Только тогда присутствовала лишь группа делегатов крестьянского съезда, а теперь за спинами президиума Совета крестьянских депутатов и членов крестьянских союзов, огибая здание присутственных мест, толпился добрый десяток тысяч: послушать «универсал» пришел народ чуть не со всего Киевского уезда.

Центральная рада — как и тогда — расположилась на ступеньках памятника гетману. Только тогда членов Центральной рады было около двухсот, а теперь пять сотен.

Все свободное пространство — на тротуарах, на бульваре и на крышах окружающих домов — заполнили тысячи людей; такого в первый раз не было.

Петлюра, как и тогда, держал и руках бумагу и читал.

Только тогда он читал — «просим», а теперь — «требуем».

Сегодня Петлюра, был особенно осанист и величав. Ведь на первом съезде, месяц назад, его избрали председателем Украинского войскового комитета — организации, собственно, гражданской.

А после второго съезда он стал «генеральным секретарем по военным делам», иначе говоря, военным министром, в составе только что, одновременно с изданием «универсала», созданного Генерального секретариата, то есть кабинета министров будущей украинской державы.

Петлюра стоял между Грушевским и Винниченко.

Но теперь Винниченко был не только заместителем Грушевского. Возглавив Генеральный секретариат, он стал премьером украинского правительства.

Миссия Винниченко — во главе делегации Центральной рады, направленной в Петроград, чтобы договориться с Временным правительством, — не дала никаких результатов. Керенский придержал делегатов в приемной три дня, а потом… отказался их принять. Не помогли и телефонные звонки по личному аппарату Керенского, когда по просьбе одного из старых киевских коллег Керенскому звонили его партийные товарищи из Петроградского совета.

На этот раз Винниченко не морщился и не предавался самобичеванию, когда широко распахнулись ворота Софии и оттуда появились архиерей, попы и дьяконы со всем причтом. С этим он уже решил примириться. Что поделаешь? Ведь надо строить государство! Надо поднимать нацию, — вот и приходится приспособляться и потакать исконным обычаям всех ее слоев: верующих в бога необходимо обратить к вере в государственность.