— Дорогой хан, в шахском табуне больше двадцати дурунских коней гнедой масти. Советую тебе взять для твоего царя коней только этой масти. Я подберу пять жеребцов и пять кобыл, а вы пока посидите в шатре, отдохните.
После обеда гости часок вздремнули тут же, в шатре, в когда проснулись и вышли на воздух, десять красавцев-коней уже стояли, привязанные к стойлу. Арслан, ошарашенный невиданной удачей, не мор поверить, сколь щедрым может быть Надир-шах, о котором только в говорят, как о деспоте. Муравин поторопил его:
— Хватит разглядывать, насмотришься ещё… Надо поскорее ехать: не приведи Господь, вдруг персидский шах переменит своё отношение к России! Узнает, что плохой царь сел на престол, и отберёт скакунов. Вёрст за сто отъедем, тогда и отдохнём.
Вскоре отряд выехал из Питняка и подался на север, затем сошёл с главной дороги и зарысил краем песков, чтобы не столкнуться с каким-нибудь дозором персов: пришлось бы возвращаться назад и доказывать, что русские в Хорезме находятся с соизволения Надир-шаха, в кони у них не краденые.
Двигаясь в обход Хивы, русские выехали к Газавату в там остановились на ночлег. Здесь же ночевали туркмены из ополчения хана Ушака. Вели они себя бойко, вовсе не боясь шахских нукеров, которые были храбры аолько тогда, когда собирались в полчища. Одинокие же отряды в сто и даже пятьсот человек не решались уходить далеко от основных сил. Дурунские кони вызвали восхищение. Каждый мечтал заиметь такого скакуна, да не просто было купить его или выкрасть. Только Ушак ездил на таком, но его коню перевалило за десять лет, в он проигрывал живостью и статью перед трёхлетками из Питняка.
Доверяя джигитам хана Ушака, поскольку все они были на стороне русских, тем более много говорили о своём желании принять подданство России, русские всё же легли спать, поставив небесных скакунов в круг между спящими и выставив охрану на всю ночь. Ночью ничего страшного не случилось, а утром после чая в завтрака отряд отправился на север Хорезма, через Ташауз, Тахту, пока не прибыл в Куня-Ургенч. Следом на Газавата приехали и туркменские сотни. У подворья Ушака собралось множество всадников, а через день начался массовый отъезд жителей города в Кунград и дальше, по Мангышлакской дороге на Усть-Юрт, Эмбу и к Астрахани.
В Куня-Ургенче русские заночевали у хана Ушака: сговорились с ним, что выедут вместе, как только вернутся из своих аулов джигиты. Этой же ночью джигиты известили хана: «К старым минаретам съезжаются мерсы». Муравин чуть свет подался к Мураду-криворукому, разбудил Арслана:
— Быстро поднимайтесь, складывайте кибитки и — прочь из Куня-Ургенча: персы па окраине города остановились, затевают что-то недоброе.
Джигиты выскочили из кибиток, стали готовиться в путь-дорогу. Муравин вернулся к Ушаку, а тут уже гонцы от Надир-шаха. Приехали на переговоры самые именитые сановники повелителя Персии, среди которых бухарец Эмир-и-Кабир. Новый вассал шаха привёз дорогие подарки, а, главное, привёл всех пленных, захваченных в сражении близ города Ханка. На приглашение Мухаммед-Али-хана Ушака посетить его дом и там поговорить обо всём Эмир-и-Кабир мягко и с присущей ему вежливостью отказался.
— Удобно ли будет сидеть нам в тесной кибитке Ушака? Здесь, на воле у раскинутых шатров, вести переговоры — одно удовольствие. Передайте Ушаку и его сердарам — мы ждём его с нетерпением.
Ушак-хан поднялся на минарет, чтобы взглянуть па персидский лагерь, и удивился: «Вот так переговоры! На берегу Дарьялыка сотни шатров, а за шатрами тысяч десять персидской конницы!» Он приказал своему отряду ехать к персидскому лагерю и остановиться в полу-фарсахе от него: в случае, если Эмир-и-Кабир прибегнет к силе и попытается схватить туркменских вождей, то джигиты успеют придти на помощь.
С тремя сотнями джигитов Ушак-хан, Онбеги, Чапык-Нияз-батыр, Камбар-бек и Кара-батыр отправились В персидский лагерь. Предводители слезли с коней и направились к шатру шахских сановников. Те встречали их, стоя у входа в шатёр. Поздоровались, как приличествует знатным людям. Эмир-и-Кабир выразил опасение:
— Дорогой сердар, для чего ты вывел своих удальцов и поставил рядом с нашим лагерем? Разве ты не доверяешь нам?
— Вам доверяю, но вашему десятитысячному войску доверять опасаюсь. Чтобы не произошло кровопролития, давайте побыстрее решим наши дела миром. — Ушак сурово посмотрел на Эмир-и-Кабира и других шахских сановников.
— Сердар Мухаммед-Али-хан Ушак, — приступил торжественно к переговорам бухарский наместник. — Его величество великий шах-ин-шах, царь царей и солнце царей, велел мне зачитать и вручить вам, туркменским сердарам разных туркменских племён, и особенно вождям иомудов и тёке, свой фирман, писаный в городе Хиве, преклонившей свои минареты к стопам его величества. Великий Надир-шах прощает вам все беды и оскорбления, какие нанесли вы ему в Хорезме. Шах высылает в туркменские земли своих вербовщиков и просит сердаров помочь им набрать в шахское войско тысячу самых ловких и сильных джигитов-конников. За оказанное содействие шах-ин-шаху и для того, чтобы впредь жить с туркменскими вождями в мире и полном согласии его величество, солнце царей, приглашает туркменских сердаров и старшин к себе на службу и извещает: «В какой бы из стран Ирана или Турана не пожелали они поселиться, я представлю им возможность это сделать! Каждый из них получит звание тархана а будет пожизненно пользоваться всеми благами и почестями!»
Туркменские сердары спокойно и с достоинством выслушали…держание шахского фирмана, сказали «сагбол»[42] и отошли посовещаться между собой. Вскоре вернулись с ответом. Сам Ушак и произнёс слова, которые донесли бы Надир-шаху его верные слуги:
— Да будет известна Надир-шаху туркменская мудрость, которой следует весь туркменский народ: «Отстать на мгновенье от злонамеренного лучше, чем прожить семьдесят-восемьдесят лет!»
Сердары отвесили поклон и удалились. Персы с негодованием смотрели им вслед. В самый раз бы броситься на них и связать всех, но неподалёку, словно красная туча, оттого что все были в красных халатах, стояли конные джигиты. Как только Ушак с его преданными сердарами выехали из персидского стойбища, туркменская конница двинулась следом. Ещё день простояла она около Куня-Ургенча, наблюдая за персами. Но вот они сложили шатры и выехали на дорогу, ведущую в Хиву. Когда облака пыли рассеялись, Мухаммед-Али-хан Ушак отправился со своим войском на север, в Кунград…
Около трёхсот тысяч кибиток, снявшихся с берегов Амударьи, из Хорезма и других мест, перевалив через Усть-Юрт, оказались в голодных пустынях Мангышлака. Уходя всё дальше и дальше от персидской смерти, многие беженцы не выдерживали пути и останавливались на одиноких урочищах, где были колодцы, или на степных ручьях. Соратники хана Ушака, его преданные сердары, никогда не отступавшие от него, на этот раз разошлись в понятии — как жить дальше. «Спасение надо искать у русских! — заявили они ему. — Мы пойдём к берегам Эмбы, Яика — там найдём своё пристанище». Хан Ушак не стал удерживать их, а сам остался на родовом урочище Ушак или Ашак, так называли туркмены место и большой аул, прилепившийся к высоким обрывам Усть-Юрта.
Наступила зима заковывая в ледяной панцирь нагорье Усть-Юрта. На урочищах застывали ручьи. Беженцу кетменями раскалывали лёд, добираясь к воде, чтобы напоить лошадей, овец, верблюдов, искали защищённые от ветра низины, ставили кибитки. Другие, не найдя себе места, отправлялись дальше, пока не пристраивались под каким-нибудь холмом или у оврага. Наиболее сильные рода шли уверенно на Мангышлак, к Тюбкарагану, к Эмбе, чтобы перезимовать на берегу Каспия, а как покинет Надир-шах земли Хорезма, вернуться назад. Но большинство туркмен двинулось к Яику, надеясь переправиться через реку и податься в волжские просторы, к калмыкам. Вёл их за собой старшина Союн, чьи предки издавна знались с калмыками, и теперь правнуки их и внуки наезжали в Хорезм. Как раз накануне нашествия Надир-шаха на Хиву приехал в гости к Союну дальний родственник Чистан. А когда пришли персы и началось массовое бегство, Чистан и увлёк за собой большой союновский род. За Усть-Юр— том, когда беженцы «дробились» — каждый род выбирал свою дорогу, к Союну пристали ещё три старейшины со своими людьми. Чистан тогда сказал Союну:
