— Машалла![40] — на едином вздохе, восторженно воскликнули сидящие с Надир-шахом персы, восхищённые искусством палача. Жертва же не вызвала у них ни печали, ни сострадания. Только Надир-шах сказал с сожалением:
— Удивляюсь, как у таких низких людей рождаются благородные дети! Сын Ильбарса совсем не похож на отца: он много вежливей своего родителя,
— Ваше величество! — тотчас подхватил сказанное новый правитель Бухарского ханства Змир-и-Кабир. — Сын казнённого, Абуль-Мухаммед, десять лет жил и учился в Хорасане. Страна великих полководцев и поэтов благотворно подействовала на его натуру, сделав её мягкой и возвышенной!
— Именно мягкой и возвышенной, — согласился Надир-шах, и его военачальники заговорили о сыне казнённого, полагая, что именно его посадит на хивинский престол Надир-шах. Однако персидский повелитель, отметив в хивинском принце его мягкость и возвышенность, этим заявил о его непригодности в это жестокое время управлять Хорезмом.
— Я думаю, Тахир-бек, родственник бухарского хана Абдул-Файза, будет несравненно благоразумнее и сговорчивее покойного Ильбарс-хана. Он тоже учился у нас и вобрал в себя всю культуру Хорасана. К тому же Тахир-бек — чингизид, род его по мужской линии идёт от султанов Турана. — Шах замолчал, и весть о том, кто примет хивинскую корону, полетела по сановникам и войскам, а от них — по всему Хорезму, в другие земли и страны.
В этот же день Надир-шах при многочисленной свите возложил на Тахир-бека корону хивинского хана и вручил ему скипетр, доставленный на Хазараспа, вместе с короной и печатью. Ильбарс-хан имел привычку возить все эти атрибуты с собой, но идя в генеральное сражение с персами, оставил их в Хазараспской крепости у диван-беги[41]. Сановника со всем ханским имуществом и с гаремом Ильбарса доставили к Надир-шаху.
Тахир-бек был начитанным и благообразным юношей. К нему приставили опекуна, он дал клятву на Коране в верности Персидской державе и лично его величеству шах-ин-шаху Надиру, затем его усадили на белую кошму и по обычаю трижды подбросили вверх. Приняв правление хивинским ханством, Тахир-бек получил двадцать тысяч войска и двинулся в Хиву, чтобы разогнать оставшихся в ней ополченцев. Тахир-бек — потомок Чингис-хана, став правителем хивинского ханства, не сомневался, что жители столицы примут его о великими почестями. Пока он ехал в столицу, глашатаи мчались впереди его и в каждом селении, хотя они и были брошены, оповещали неизвестно кого: «Люди великого Хорезма, Аллах даровал нам высшее благо! С его соизволения и по его милости, завоеватель Вселенной, солнце царей Надир-шах уступил народу Хорезма в повелел возвести на трон в Хиве чингизида Тахир-бека!» По дороге этот клич некому было слушать, и в Хиве он никак не мог долететь до ушей жителей, ибо вся округа была затоплена водой и подойти к воротам города было невозможно. Обескураженный Тахир-бек попытался отправить в город гонцов с сообщением о его прибытии и возведении на престол, но гонцов не пустили в город. Возмущённый Тахир-бек стал угрожать хивинцам, призывая на их головы небесную кару. Он уже подумывал: «А не пустить ли войска по воде и не взять ли приступом город?», но тут на ургенчской дороге появились джигиты Мухаммед-Али-хана Ушака, бросились на вояк Тахир-бека и обратили их в бегство. Чингизид с персидскими сотнями бросился назад, к Ханке, и скакав до тех пор, пока его не остановили основные силы персидских войск, которые вёл в Хиву Надир-шах. Новоявленный хан смутился и пытался найти оправдание перед персидским шахом.
— Ваше величество, их сотни тысяч! Они привели всех джигитов Мангышлака и Арала!
— Арал и Мангышлак давно служат Ушаку. Всех им вместе не больше десяти тысяч. И вообще, дорогой бек, туркмены сильны не численностью, а отвагой и силой духа, которых пока у тебя нет! Возвращайся в Хиву — я найду себе подходящее дело. Как настроены хивинцы? Ждут ли они меня? — Надир-шах разговаривал в Тахир-беком, словно со своим внуком Шахрухом! слишком наивным, хотя и не глупым, выглядел новоявленный хан Хивы.
— Ваше величество, конечно, они ждут вас, иначе бы не заполнили все рвы и овраги около Хивы водой! Они думают, что великий Надир-шах, видавший такие реке, как Тигр и Евфрат, Инд а Джаму, не сможет преодолеть разливы Шахабадского канала!
— Преодолеем, Тахир-бек. Пока у меня есть такие, как ты, мудрецы, мы преодолеем хивинские лужи. Не ближе к делу, дорогой хан. Подойдём к Хиве, сразу же берись за лопаты и отводи воду Шахабада от столицы, иначе я переправлюсь к воротам по спинам твоих подданных! — Надир-шах зловеще улыбнулся, сверкнув зелёными недобрыми глазами, в Тахир-бек, поклонившись ему, пустил коня в голову колонны, где находилось его двадцатитысячное войско.
Персы приближались к Хиве в с руганью смотрела на пустырь, где, как ни в чём не бывало, жгли костры а пасла осёдланных скакунов туркмены Ушака. Они на ведали страха перед несметным персидским полчищем — и это бесило Надир-шаха. «Они чувствуют себя стадом волков и смотрят на нас, как на огромную отару овец!» — подумал он, яростно ругаясь. В то же время он испытывал к ним зависть, ибо сам был туркменом, но по молодости и безрассудству, подчиняясь целиком вода дерегезского правителя, своего тестя Баба-Али-бека, вступил в непримиримую борьбу с туркменами Дуруна в Нессы, а потом Мерва и Астрабада. Теперь невозможно было найти с ними общий язык, а этого Надир-шаху очень хотелось. «Если бы я усилил своё войско туркменами — весь мир был бы у моих ног, не в силах противостоять мне!» Шесть-восемь тысяч ополченцев, в основном, из двух племён — иомудов и тёке — сражались с двухсоттысячной армией Надир-шаха, не думая сдаваться. Уходя на север, они шли левой стороной Амударьи и успевали оберегать от шахских войск жён, детей и стариков, которые шли по пескам к Аралу и на Мангышлак, и смело нападать и терзать шахские войска, растянувшиеся на десять фарсахов по берегу великой реки Турана.
Окружив Хиву с четырёх сторон, персы вместе с подданными хивинского хана в несколько дней отвели воду от стен города в степь и приступили к штурму. Надир был осведомлён, что в Хиве находятся на положении рабов более четырёх тысяч персиян, проданных в разные годы разбойниками, совершавшими набеги на пограничные останы Персии. Рабы жили почти в каждом хивинском доме, выполняя самую чёрную работу. Вот на них-то и надеялся Надир-шах, начиная штурм города. Ночью перед штурмом а город проникли персидские лазутчики, и утром началось восстание персидских рабов. Многие жители, видя безысходность своего положения, пытались бежать, перелезая через городскую стену, но были схвачены нукерами Надир-шаха. Другие старались усмирить восставших рабов, но были убиты. Рабы к тому часу, когда персидские войска ворвались в Хиву, уже овладели домами и скотом, захватили жён и и дочерей бывших хозяев. Ринувшись по хивинским дворам для грабежа, персияне были радушно встречены рабами. А через несколько часов Надир-шах огласил фирман о том, что с неволей покончено; каждый перс, возвращаясь на родину, может взять всё, что ему под силу и увезти с собой. Тысячи молодых женщин, девушек и детей вывезли из города на дорогу, чтобы затем отправить в Хорасан. Надир-шах распространил ещё один фирман: «Для бывших рабов, испытавших горькую неволю в рабовладельческой Хиве, его величество решил построить около Абиверда, среди райских цветущих садов Хорасана, новый город — Хива-абад!»
Несколько дней отправлялись караваны с пленными рабами. Затем, когда очистились дороги от людского столпотворения. Надир-шах дал отдых своим войскам. Разношёрстная, многоплемённая армия шаха — персы, курды, азербайджанцы, иракцы, сирийцы, индийцы, узбеки, сарты и ещё много других народностей — кинулись на хивинский базар и в один час опустошили его, Надир-шах вместе с новым ханом Хивы Тахиром осматривал дворец, считавшийся чуть ли не восьмым чудом света, но на деле оказавшийся обыкновенным сараем. Дворец был слеплен из глины и состоял из нескольким частей: одну отдали хану, другие заняли ханские саноэ— ники. Ханская половина, в которой раньше пребывал Ильбарс-хан, состояла из мужской и женской половиц Осматривая их, Надир-шах подумал: серые комнаты лучше тех, в которых я жил в Дерегезе. И улочки в ханском дворце такие же грязные и узкие». Одна из них вела со двора в мужскую половину, где выделялась большая зала для приёма гостей. Рядом с ней находился четырёхугольный дворик без крыши, вымощенный кирпичом: здесь собирался ханский диван в летнее время. Надир-шаху понравилась галерея на втором этаже дворца. Три стены её и потолок были расписаны узорами. Здесь Ильбарс-хан проводил торжественные приёмы.
