Но Арслан и раздеться не успел, как к юрте подошли казаки с Нияз-беком и пригласили Береков к командованию. В палатке у генерала принца Гессен-Гамбургского поджидали их Волынский и Соймонов Рядом с ними стояла невысокого роста калмычка в беличьей шубе и шапке. Волынский пристально, не моргая, рассмотрел сначала Берек-хана, затем перевёл взгляд на Арслана. У джигита дрогнуло сердце от мысли, что губернатор начнёт допытываться, как посмел ничтожный туркмен, которому оказали честь жить в русском государстве, нанести позорное оскорбление самому губернатору? Но Волынский, если и вспомнил, что это тот самый джигит, с которым миловалась Юлия, мыслями был далёк от подобного. Волынский думал о калмыке Дондук-Омбо. С вице-губернатором Астрахани Фёдором Соймоновым разработали они мудрёную операцию по возвращению беглеца с Кубани и переброске двадцати тысяч преданных ему калмыков против турецкого султана и крымских татар. Операция была рассчитана не на день и не на два, а Волынский спешил поскорее вернуться в Петербург, посему всё дело по осуществлению задуманного передал Соймонову. Вице-губернатор, не мешкая, приступил к делу: открыл большой дорожный сундук, достал из него два футляра, положил их на стол, затем вынул небольшую бомбоньерку с золотой виньеткой на крышке и тоже положил рядом с футлярами. Посмотрев на Берека, Соймонов сказал:
— Берек-хан, мы с тобой долгие годы были на стороне Церен-Дондука, но время показало, что мы заблуждались. Истинной поддержкой калмыцкого народа всегда пользовался Дондук-Омбо. Ныне, по высочайшему повелению великой российской императрицы Анны Йоановны, мы явились сюда исправить свою ошибку. Ошибку сию исправлять надобно немедля, поскольку с турками началась война, а калмыки с Дондуком — Омбо пребывают на вражеской земле. Только два человека могут уговорить Дондука-Омбо вернуться в свои родные степи. Это твой сын Арслан и вдова бывшего калмыцкого хана Дарма-Бала. Джигит Арслан знает, где пребывает Дондук-Омбо. — Соймонов открыл футляр, вынул из него золотую саблю в ножнах. — Этой саблей императрица Всероссийская одарит того, кто вернёт Дондука-Омбо России.
Все притихли, рассматривая оружие. Берек-хан не выдержал, восхищённо воскликнул:
— Такую саблю не держал в руках даже великий Искандер! Арслан, ты пойдёшь на Кубань и возвратишь Дондука-Омбо!
В глазах Арслана засверкали огоньки от вида столь дорогой и изящной сабли, но тут же возникло и сомнение, которое погасил Соймонов, достав из другого футляра точно такую же саблю.
— Джигит, — обратился он к Арслану, — Дондука-Омбо ждёт вторая золотая сабля; он получит её, если вернётся с калмыками.
Калмычка с нескрываемым любопытством смотрела на позолоченную коробочку и дождалась той минуты, когда Соймонов открыл и вынул бриллиантовую брошь.
— Дарма-Бала, если Дондук-Омбо не послушается Арслана, то надежда только на тебя. Великая русская императрица обещает в самое ближайшее время возвести Дондука-Омбо в сан калмыцкого хана и дать ему лучшие земли на Волге.
— Куда же денется Церен-Дондук? — Дарма-Бала перевела взгляд с Соймонова на Волынского.
— Церен лишится ханского звания и будет препровождён в Санкт-Петербург, дабы не мешать правлению Дондука-Омбо, — пояснил Волынский.
На и этого Дарме-Бале показалось мало. Вновь спросила она, мучимая сомнениями:
— Теперь хочу знать, какая русским польза от того, что вернутся калмыки и их уважаемый тайдша Дондук-Омбо?
— Ну, матушка Дарма-Бала… — Волынский развёл руками, и в разговор вмешался всё время молчавший принц Гессен-Гамбургский:
— Уважаемая Дарма-Бала, существуют военные я государственные тайны, вам незачем о них знать, но коли настаиваете, то скажу. С возвращением двадцати тысяч калмыков мы присоединим к ним большой туркменский отряд и отправим к горам Большого Кавказа. Мы отрежем путь назад крымским татарам, которые сейчас направились в Шемаху, воевать с Надир-ханом. Вы что-нибудь поняли из сказанного мной?
— Да, господин генерал, я всё понимаю. Но не знаю, сумею ли поехать в горы Кавказа? Далеко туда, да н высоко.
— Дарма-Бала, это тебя не должно страшить, — отозвался Арслан. — Ты будешь сидеть в тёплой кибитке, а я привезу Дондука-Омбо.
Сговор состоялся, и Берек-хан пригласил всех в юрту на обед. Военные запротестовали, ссылаясь на занятость. Тогда Берек-хан отвёл в сторону Волынского и, умоляюще глядя ему в глаза, попросил:
— Господин генерал-майор, в тот год, когда мы тебе отдали кабардинских коней, сын мой Арслан был у тебя в Казани конюхом-сейисом. Там он по ошибке твою жену немножко целовал-обнимал… Прости ему, господин генерал-майор, дорогой Артемий Петрович. У сына все эти годы душа болит за то несчастье, которое он доставил тебе.
— Ты что, ошалел что ли?! — обиделся Волынский. — О какой жене говоришь! Таких жён у меня в каждом городе по три! Ишь ты, душой заболел! Взял бы её с собой — и дело с концом, а то бежал, а её оставил на произвол судьбы… Ладно, Берек-хан, не ко времени этот разговор, но скажи своему сыну, что я пришлю ему эту женщину…
— Господин генерал-майор, не надо присылать! — испугался Берек-хан. — У Арслана жена есть!
— Да нет уж, пришлю, если мои люди её сыщут. Я человек щедрый — могу чем угодно с хорошими людьми поделиться: хоть саблей, хоть бабой. Но и вы не забывайте обо мне: побьём турок — коней мне ещё подготовьте. Конные заводы теперь учреждаем во всех крупных городах.
Берек-хан отошёл от Волынского с таким ощущением, словно на него вылили из ведра нечистоты. «Ай, дурак! — клял он себя, пока шёл к своей кибитке. — Зачем надо было вспоминать о той женщине?! Если привезут её Арслану — от позора умрёшь!» Арслану о своём разговоре Берек-хан решил не говорить. На другое утро Арслан с сотней джигитов и Дарма-Бала выехали из аула и направились к Кавказским горам…
Войска крымского хана Каплан-Гирея, пройдя к этому времени через русские владения, вышли на Кумыцкую низину и по Каспийскому берегу продвигались к персидским провинциям — Дербенту и Баку. В этих городах, пока ещё занимаемых русскими солдатами, царил хаос, и по всему Кавказу носились вести, что Надир-хан, заключая договор с русским правительством о совместной войне против турецкого султана, вынудил русских покинуть Дербент и Баку, но сам ещё не занял их. Вот и рвались туда крымчане, надеясь, что русские не станут защищать и и Дербента, ни Баку, ни других' поселений по берегу Каспия. Крымские татары, продвигаясь русской степью, прорвались сквозь штыки царского войска под Кумой, но на Тереке встретили отчаянное сопротивление. Другой крымский предводитель Султан провёл свои боевые сотни со стороны Кубани, вступил в Кабарду и тоже завязал сражение с русскими солдатами…
Арслан с отрядом продвигался к горам Кавказа и воочию видел следы недавних боёв на предгорной равнине. Трупы лошадей и верблюдов валялись тут и там, и стаи хищных птиц пировали на местах побоищ. Ближе к горам завиднелись юрты. Дарма-Бала безошибочно определила:
— Это кибитки калмыков. Я хоть и старая, но глаз у меня острый, как у орлицы.
— Дарма-Бала, одного глаза мало, надо ещё иметь волчий нюх, дабы не оказаться в капкане. Если попадём к татарам, ты первая скажешь им, что бежала от русских, чтобы встретиться с внуком Дондуком-Омбо. А меня наняла, чтобы я с джигитами привёз тебя к нему.
— Ты молодой, но хитроумный, это хорошо, — польстила калмычка. — Дондук тоже, как ты, не обдумав дело, ни за что за него не возьмётся. Еду вот, а сама всё время думаю: «Зачем ему через горы в Персию ехать? Каплан-Гирей — магометанин и данник турецкого султана, а Дондук-Омбо кланяется Ламе да и шерт давал не на верность России. Не пойдёт Дондук-Омбо е татарами. На Церена обиделся… но одной обиды мало, чтобы совсем бросить и забыть свою Калмыкию.
Уверившись в своих мыслях, Дарма-Бала не сомневалась, в удаче. И когда отряд Арслана, миновав несколько оврагов, выехал на дорогу и сразу столкнулся с крымчанами, Дарма-Бала даже не поверила в их появление.
