— Ты об овцах, Берек-хан, а мы о лошадях потолковать приехали, — остановил сладкоречивого хана Кудрявцев. — Познакомься вот, это мажордом казанского губернатора, Кубанцем зовут… Но ты кличь его Васей, ибо при слове «кубанец» калмыки и туркмены за сабли хватаются. Кубанские ханы — недруги ваши и наши, но Василий Кубанец никаких связей — ни родственных, ни приятельских — с ними не имеет. Приехал он от самого казанского губернатора, и потому сам скажет, что от тебя надо.
— Губернатор наш после того, как воцарилась на престоле российском императрица Анна Иоановна….. — начал Кубанец, пронзив туркменского хана чёрными глазами.
— Вах-хей! — воскликнул Берек-хан. — Оказывается, уже есть, а мы и не знали! Как же так?
— А так, что живёте в дикой степи и ни о чём не ведаете. Ладно, молчи и слушай, что будет сказывать господин мажордом! — приказал Нефёд Кудрявцев.
— Ну, так, с воцарением Анна Ивановны решил наш благодетельный губернатор заняться коневодством. Но желает разводить коней не каких попало, а только чистых арабских и кабардинских кровей. Десятка два таких скакунов не мешало бы раздобыть на первый раз. Надобно подобрать жеребцов помоложе, а ещё лучше — жерёбых кобыл. Вы, туркмены, — великие лошадники, разбираетесь в породах, вот Артемий Петрович и приказал шге! «Езжай к Берек-хану, он тебе нужных скакунов раздобудет».
— Вах-хей, — почесал затылок Берек хан. — Арабских жеребцов очень мало. На всём Кавказе их не больше десятка… А с кабардинцами у нас вражда. Джигиты их постоянно нападают на наших чабанов… Двести— триста овец за один год мы потеряли.
— Ну, Берек-хан! — уныло произнёс Кубанец. — Мне рекомендовали тебя как самого храброго джигита и верного друга России, а ты не очень-то дорожишь своим именем. Отбрось к дьяволу всякие предрассудки! Да и непонятно мне, для чего тебе жалеть Кабарду, если она за твоими овцами с гор спускается?
— Ладно, Вася, мы подумаем, как найти тебе двадцать кабардинских коней. А пока ешь-пей, и ни о чём не думай…
Оставив гостей с Церен-Дондуком, туркменский хан вышел и велел собраться джигитам в соседней юрте. Сошлись по неписанному закону он-беги — десятники, среди них сын хана Арслан, ему недавно исполнилось восемнадцать, но с отца ростом, степенный и малоразговорчивый. Слово у него — на вес золота. Джигиты, гораздо старше его, сразу поняли, что замена растёт Берек-хану достойная. Да и хан, едва Арслану исполнилось пятнадцать и появился пушок над верхней губой, стал брать его с собой в поездки. Арслан за это время успел побывать не только на Куме и в Астрахани, но и на Святом Кресте и в Дербенте. Три года, постоянно вращаясь среди русских казаков, среди каспийских мазуров[8] и калмыков, Арслан научился свободно объясняться с офицерами и солдатами. Оружие — пистолеты я фузеи — знал в совершенстве, саблей владел не хуже опытного джигита и на спине неосёдланного коня держался, словно на ковре. Берек-хан мечтал увидеть сына в треуголке и кафтане, в звании прапорщика, но знал, что некрещёному среди царского офицерства вряд ли найдётся место. Католиков цари к себе принимали, а людей магометанской веры — нет: всё от того, что беспрестанно велись войны с турками. Садясь на ковёр перед джигитами, Берек-хан посмотрел на Арслана и подумал: «Если соберём двадцать кабардинских коней, попрошу Васю поговорить с губернатором, может, возьмёт Арслана в военную школу». Берек-хан выждал, когда успокоятся и смолкнут джигиты, возбуждённые встречей с русскими казаками, засучил рукава, поднял ладони, скользнул ими по бороде:
— Помолимся, правоверные, Аллаху, и благословит он нас на праведные дела… Казанскому губернатору Артемию Петровичу, о котором вы много слышали, потребовалось двадцать кабардинских скакунов или жерёбых кобыл. Сумеют ли мои джигиты взять коней в табунах, пасущихся в горах Кавказа?
В ответ раздался одобрительный гул множества голосов; и Берек-хан, удовлетворённый, широко улыбнулся:
— Тогда завтра же отправляйтесь в горы и пригоните двадцать самых лучших коней! Отряд поведёт Нияз-бек, помощником у него будешь ты, Арслан… Аминь…
Берек-хан поднялся и вновь отправился в белую юрту.
Здесь между подполковником Кудрявцевым и Церен-Дондуком шёл нелёгкий разговор о защите правителя калмыков. Нефёд с кислой миной на морщинистом лице втолковывал калмыку:
— Сложно всё это, Церен… Во-первых, ты, хоть и получил грамоту от Волынского на правление, в ханской достоинство пока ещё не возведён… Да и неизвестно, примут ли тебя все улусы? В наше переменчивое время лучше ничего не начинать. Опять вспыхнут кровавые стычки, а разнимать вас некому. Войскам царским и там жрать нечего, а вклинятся они в калмыцкую степь, вовсе с голода околеют.
— Ай, Нефёд, зачем туда-сюда глазами бегаешь? Дондук-Омбо заплачет — ты его защищаешь; Церен-Дондук заплачет — ты Церена защищаешь, а надо защищать правду, — обиженно проговорил, словно пропел, калмыцкий правитель. Дай мне тысячу солдат — я наведу такой порядок в степи, что все русские барыню запляшут.
— Ладно, Церен, передам твои просьбы куда надо, там рассмотрят, а пока давай почивать — утро вечера мудренее.
На рассвете джигиты седлали коней и набивали хурджуны[9] съестным: десяток каточков кислого сушёного молока, два-три фунта холодного жареного мяса — ковурмы, две-три лепёшки — и этого с лихвой хватит дней ка десять. Суровая жизнь туркмен, занятых издревле перекочёвкой, выработала в них такую неприхотливость, что русские казаки, и особенно офицеры, только диву давались, каким ничтожным запасом еды они обходятся. И сейчас Кудрявцев с Кубанцем, стоя у входа в кибитку, говорили об этом.
— До чего ж неприхотлив сей народ! — удивлялся Кудрявцев. — Наших бы волжских холопов научить такому скудному житью — сколько бы прибыло того же верна в государевы закрома.
— Непонятно, для чего они с собой тыквы берут? — озадачился Кубанец. Раньше я не замечал, чтобы туркмены тыквами в дороге харчились; плоды тяжёлые и неудобные для перевозки…
Джигиты собрались и уже сели на коней, когда к гостям подошёл Берек-хан.
— Господин подполковник, джигиты хотят знать — сколько заплатишь за двадцать кабардинских коней.
Кудрявцев ответил неохотно:
— Иди, Берек-хан, скажи своим джигитам: каждому, кто отправляется за лошадями, я отдаю в вечное пользование его казённую фузею, а за кем числится пистолет, то и пистолет…
— Вах, господин подполковник, мои люди будут помнить тебя в седьмом поколении! Спасибо за щедрость твою! — Берек-хан сообщил джигитам о подарке царского офицера, после чего разнёсся дружный одобрительный клич, и туркмены неспеша выехали из аула в степь, подёрнутую по горизонту серебристой полоской восходящего утра.
— Если вернутся с удачей и впредь будут исправно поставлять лошадей для конного завода Артемия Петровича, то и налоги поубавим, — пообещал Кубанец. — Барину моему, казанскому губернатору, шустрые да исполнительные люди, вроде ваших джигитов, очень надобны. Дай-то Бог, пришлись бы по душе кабардинские кони, он и в конюхи мог бы взять твоих джигитов, Берек-хан.
— Ай, Вася, хорошим конюхом любой джигит может стать, но разве заставишь джигита, вольного, как птица, стать конюхом?! Не оскорбляй нас, бесправных, перед русским государем… — обиделся Берек-хан.
— Государыня ныне на российском престоле, — подсказал Берек-хану Нефёд Кудрявцев.
— Вася, ты передай мои слова Артемию Петровичу, скажи ему, Берек Третий хочет послать своего сына в доенную школу, но не знает к кому посылать. Хочет прислать сына Арслана к его высокопревосходительству губернатору Волынскому.
Кубанец улыбнулся:
— А крещён твой сынок?
— Ай, не можем мы крестить магометанина! — с обидой воскликнул Берек-хан, ожидая именно этого вопроса.
— Ну, тогда и говорить об этом нечего. — Кубанец отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Между тем Нияз-бек и Арслан, то и дело пуская коней вскачь, приближались к кавказским предгорьям. Благодатный степной край был наполнен ароматом диких цветов и трав. На пути попадались курганы и небольшие речки, и неизвестно было туркменам, кому принадлежит эта щедрая земля — может, кабардинцам, может, черкесам или лезгинам. Ведали джигиты лишь о том, что эти степи принадлежат не им, и любая встреча в этих просторах с чужаками может кончиться ссорой и кровопролитием. Дымок от селения, раскинутого возле пяти вершин — Бештау, заставил джигитов спешиться и завести коней в овраг. Нияз-бек рассудил:
