— У вас есть документы? — спросил жандарм.

— Конечно! — ответил Плюме, вынимая паспорт, оформленный по всем правилам на имя Поля Желябера, сержанта в отставке.

Жандарм задумался, что показалось бандиту дурным признаком. Он приятно удивился, когда жандарм спросил:

— Поль Желябер? Постойте-ка! Из шестнадцатого пехотного?

— Так точно.

— Я слышал где-то ваше имя, когда был на войне.

— Ваше лицо мне тоже как будто знакомо, — сказал Плюме. — Но видите, я настолько обезображен, что вам трудно меня узнать.

— Как это вас угораздило?

— Мы взорвали пороховой погреб, не желая оставлять его неприятелю. Я зажег фитиль и, плохо рассчитав, не успел отбежать достаточно далеко, когда раздался взрыв.

Жандарм опять задумался.

— Где это произошло?

— Увы, сударь, память мне изменяет. Лишь только начинаю припоминать, как называлось это место, — точка! Все подробности выскочили из головы. К тому же прошло столько времени…

— Это верно, — заметил жандарм. — Мне тоже все это кажется теперь сном, даже грохот канонады. — Он угостил отставного сержанта вином. — Это ваш сынок?

— Да, он у меня один остался, его мать умерла.

— Гм! Вот как? Помнится, Желябер из шестнадцатого пехотного был холост.

— Вы спутали меня с кем-нибудь другим.

— Возможно. Он очень мил, этот паренек! Глаза у него ваши, об остальном судить трудно.

— Увы, я изуродован… Мое лицо так безобразно.

— Есть люди еще более отталкивающие на вид. Вот, посмотрите! — Он вытащил из кармана фотографию и показал Плюме. — Это бежавший убийца, своего рода знаменитость. Вся жандармерия брошена на его розыски.

— Как его зовут?

— Габриэль, он же Санблер. Он укокошил одного богача, делавшего немало добра; помогал Санблеру другой преступник, только что вышедший из тюрьмы, Огюст Бродар, сын коммунара. На счету этого Огюста уже немало жертв. Он-то и оказался главным главарем шайки; даже находясь в тюрьме, он сумел поддерживать связь с целой кучей бандитов. Посудите сами, что было бы, если бы его выпустили?

Чем больше жандарм пил, тем общительнее становился.

— Куда едете, старина? — спросил он.

— У меня есть родные в Дьппе и Гавре, хочу их отыскать.

— Какое совпадение! Я тоже еду в Дьепп. Предполагают, что преступник, о котором я говорил, попытается сесть на пароход; но все порты под наблюдением, так же как и вокзалы. Его подстерегают везде.

— Это предусмотрительно! — заметил Плюме.

— Вы едете, сейчас?

— Нет, моя лошадь устала, выеду завтра.

— Хотите, поедем вместе?

— С удовольствием. Быть может, вам посчастливится встретить этого злодея на шоссе; вряд ли он сел в поезд. Если понадобится, я вам помогу.

Через несколько часов Плюме уже был с жандармом запанибрата и, выманив у него разные сведения, успел уверить своего собеседника, будто у них немало общих знакомых.

Вот каким образом Плюме, он же Санблер, приехал в Дьепп — неслыханное дело! — в одной двуколке с жандармом. Оставив лошадь и повозку на постоялом дворе, он осведомился о часе отплытия парохода и, уплатив за проезд, взошел на борт уже под именем Франсуа Меню, рабочего-механика, едущего с сыном в Лондон. Он выбрал на палубе местечко поукромнее и улегся спать, укрывшись за спиной Пьеро от любопытных взглядов.

Жандарм несколько раз заходил на постоялый двор. Убедившись, что его нового приятеля там нет, он решил, что произошло несчастье, и велел хозяину присматривать за лошадью и повозкой. Вскоре в местных газетах появилась заметка о трагическом происшествии с отставным сержантом Желябером, который исчез вместе с маленьким сыном. Убийц долго разыскивали. По указанию жандарма, в заметке было даже упомянуто, что пропавший говорил о своих родных. Последние, таким образом, могли узнать о горькой участи бедняги.

Все складывалось неблагоприятно для Огюста, но он не падал духом и не терял надежды, что ему удастся одолеть злой рок. Молодой Бродар находился в строжайшем одиночном заключении. Каждый раз, когда тетушка Грегуар просила разрешения повидаться с ним или хотя бы передать ему что-нибудь из съестного, ей неизменно отвечали, что это невозможно, так как против юноши выдвинуты весьма серьезные обвинения.

После того как Лезорна выпустили, он ни разу не заходил к торговке птичьим кормом. Смерть Обмани-Глаза, его бывшего соучастника, напугала его: теперь все нити, ведущие к совершенным им когда-то убийствам, находились в руках Санблера, одинаково страшного, где бы он ни был — за решеткой или на воле. Единственное, что могло обеспечить Лезорну безопасность, — это служба в политической полиции, поначалу так его пугавшая. Приходилось играть роль Бродара до конца, несмотря на недоверие, с каким к нему отнеслись у тетушки Грегуар, и на неприятности, которые могли возникнуть при встречах с другими амнистированными. Все полагали, что Лезорн убит; но требовалось, чтобы никто не усомнился в личности Бродара. Вот почему, желая избежать страшившей его встречи с Огюстом, Лезорн написал второе письмо префекту полиции:

«В Париже ежедневно совершается немало преступлений, — рассуждал Лезорн, — и, конечно, можно приписать какое-нибудь из них этому сынку коммунара. А если нет, то надо самому создать такой случай!»

Жан-Этьен заметил угрюмый вид Лезорна.

— Эй, Бродар, дружище! — спросил он. — Жалеешь ты, что ли, о тулонской похлебке?

— Нет, — ответил мнимый Бродар. — Я тоскую по детям! — добавил он патетическим тоном.

— Глупец, ты сделался таким же рохлей, как покойный Лезорн! Когда-то большой ловкач, он вздумал, вернувшись, таскать лоток разносчика, вместо того чтобы приняться за те мокрые дела, которые попадались ему под руку.

Лезорн решил вступиться за честь Бродара.

— Но я-то не преступник! — воскликнул он.

— Гм!

— Чего ты гмыкаешь?

— Конечно, ты не преступник, как и я, хотя люди, арестованные по твоим доносам, твердо убеждены в обратном. Впрочем, слежка за ними не приносит дохода. Служба в полиции хороша, по-моему, лишь тем, что позволяет выжидать, пока не подвернется подходящая оказия.

Лезорн был того же мнения.

— Если хочешь, Бродар, — продолжал Жан-Этьен, — я буду руководить тобой!

Он не подозревал, что по этой части лже-Бродар куда сильнее его… Сначала поломавшись и даже разыграв довольно правдоподобно негодование, а затем нерешительность, Лезорн сказал наконец:

— Ладно, я подумаю.

— Заметь хорошенько, — продолжал Жан-Этьен, — что мы рискуем жизнью; стало быть, эта затея — не для робких людей. Хотя может случиться, что мы дешево отделаемся, если нас и застукают. Вспомни-ка про того хитреца, что в банке Ротшильда золотые слитки подменял бронзовыми. Он выкрал таким манером целый миллион, а бордоский суд дал ему всего шесть лет тюрьмы — сущие пустяки!

— Так-то оно так, — заметил Лезорн, отлично знавший не только эту историю, но и много других, — но ведь он был начальником монетного двора, а мы кто?

— Быть может, и мы станем важными птицами!

Лезорн отрывисто засмеялся.

— К тому уже, — продолжал Жан-Этьен, — посмотри, скольких не застукали совсем. Дураки — те обязательно попадутся, если не в первый раз, так во второй. Но разве нашли тех, кто пришил Леклерка в Сен-Манде? А героев Аржантея и Медона? А убийцу Мари Феллерат в переулке Сонье?

Лезорн не подозревал, что его собеседник так сведущ. «Неужели я нашел подходящего сообщника?» — пришло ему в голову. Но он чуть не вцепился в горло Жан-Этьену, когда тот добавил:

— К сожалению, Бродар, ты всегда был олухом!