С этими словами иезуит открыл дверь в другую комнату; там тоже горела лампа.

Из трусости или из хитрости (а быть может, и по той и по другой причине), мать и дочь вошли без пререканий. Девис-Рот бесшумно запер за ними дверь и опустил ключ в карман. Теперь осталось отделаться от мужчин. Он не сомневался, что, не будь здесь Гренюша, Жан-Этьен, не удовлетворившись обещанным, попытался бы силой завладеть всем, что у священника было при себе.

Бандит действительно предпочитал заполучить весь бумажник целиком. Но он боялся, как бы этот болван Гренюш не принял сторону незнакомца. Тогда пришлось бы бороться с обоими… Лучше уж удовольствоваться меньшим. И зачем только этот дурень затесался сюда?

Девис-Рот подозвал Жан-Этьена и сунул ему пять тысячефранковых билетов.

— Проверьте! — велел он.

Гренюш ничего не заметил.

— Теперь, — продолжал иезуит, — я вам кое-что объясню. Эти дамы принадлежат к очень знатной семье. Дело идет ни больше ни меньше, как о том, чтобы помешать браку, который может привести к войне между тремя странами. Таким образом, вы узнали важную государственную тайну и должны ее хранить. Ваше молчание будет щедро вознаграждено.

«А правду ли говорит незнакомец?» — подумал Жан-Этьен. Может быть, он и поверил бы словам иезуита, если бы не увидел, как тот осторожно оттесняет Гренюша в глубь комнаты. Бандит и сам был не прочь спровадить товарища; но, очевидно, хозяин дома собирался расправиться с ними поодиночке.

Ни о чем не догадываясь, Гренюш позволил увести себя в последнее помещение. Бедняга был настолько туп, что не разглядел ловушки. Когда же наконец он понял, в чем дело, дверь за ним захлопнулась, и ключ от нее тоже очутился в кармане Девис-Рота.

— Кроме этого человека, никто не видел, как вы вошли? — спросил иезуит, осветив фонарем лицо Жан-Этьена.

— Никто.

Противники с ненавистью глядели друг на друга; враждебные мысли словно каким-то током передавались от одного к другому. «Не пора ли напасть на него?» — спрашивал себя бандит. «Не успел ли он донести на меня?» — думал Девис-Рот.

Священник недолго пребывал в неуверенности. Жан-Этьен, вооруженный тростью со свинцовым набалдашником, ринулся на него, весь собравшись в комок, как тигр перед прыжком. Но иезуит был гораздо сильнее и, главное, более ловок. Не обращая внимания на удар, полученный им, он по самую рукоятку вонзил свой кинжал в грудь Жан-Этьена.

Бандит рухнул как подкошенный; кровь фонтаном хлынула из его раны, забрызгав лицо иезуита. Тот, как всегда спокойный, нагнулся над своей жертвой. Жан-Этьен лежал бездыханный.

Священник еще раз проверил, заперты ли комнаты, где находились Гренюш и женщины, обмыл холодной водой синяк от удара и неторопливо переоделся, раздумывая, что делать с пленниками дальше? Во всяком случае, интересы церкви требовали, чтобы эти люди не вышли отсюда живыми. Больше они не должны были ей вредить. Это убеждение заменяло иезуиту совесть.

Жан-Этьен не подавал признаков жизни. Девис-Рот тщательно запер комнату, где лежало тело бандита, и уселся в кресло, погрузившись в размышления. Вскоре он крепко заснул: удар несколько оглушил его.

Когда горилла, этот «лесной человек», потревоженная охотником в своем логове, оглушительно бьет себя в грудь огромными кулачищами и испускает хриплое рычание, наводя ужас на весь лес, ею владеет такая же дикая решимость расправиться со своими преследователями, с какою иезуит пытался одержать верх над прогрессом.

Второе «дело Руссерана» принимало скверный оборот для г-на N. Главные обвиняемые ускользнули от правосудия; мало того, судебное разбирательство грозило досадными разоблачениями. Следователь решил любою ценой покончить с этим кошмаром. Но когда он наконец собрался взять быка за рога, дело осложнилось еще больше. Рога оказались чересчур длинными…

Сначала он сетовал, что подсудимых мало: вместо трех преступников — Санблера и его соучастников, то есть Огюста Бродара и лакея, виновность которых была очевидна, в распоряжении г-на N. остался лишь один лакей. Но вскоре обвиняемых стало много; они посыпались как из мешка.

Прежде всего — те, кто освободил Огюста. Хотя парни эти и не имели прямого отношения к делу Руссерана, они, очевидно, были заодно с убийцами. Полиция устроила облаву, и всех этих мальчишек переловили в Сент-Уэнских укреплениях, где они ночевали «парами или в одиночку», как поется в песенке. Главарями шайки были: Шифар, его помощник Рене, по прозвищу «Фанфрелюш», и любовница последнего, Туанета, по кличке «Муслина». Однако эти аресты ничего не дали следствию.

Надсмотрщика Соля (тюремного Вийона) посадили в отдельную камеру. Что касается Бродара-отца, то есть Лезорна, то префект полиции, по совету автора анонимных писем, счел возможным оставить «доброго малого» на свободе, ограничившись лишь наблюдением за ним. Зато целую кучу переодетых шпиков отрядили следить за домом, где жила торговка птичьим кормом, однако все их старания, как мы увидим, ни к чему не привели.

Тетушку Грегуар и Клару Буссони сперва арестовали за соучастие, но потом освободили, рассчитывая заманить Огюста в ловушку. Бедные женщины надеялись, что юноше удалось найти приют в какой-нибудь мансарде. Они уныло коротали дни, едва осмеливаясь делиться друг с другом своими мыслями, так как ворчание Тото поминутно напоминало о близости соглядатаев.

Письма из Сент-Этьена по-прежнему подшивались к делу. Старушка и девушка ничего не знали о них, пока г-ну N., который вел следствие, не вздумалось пропустить одно из писем, столь же безобидное по своему содержанию, как и остальные послания родственника из Сент-Этьена.

Вот что оно гласило:

Тетушка Грегуар и Клара чуть с ума не сошли от радости, получив это письмо. Потом их начали одолевать тревожные мысли. Стало быть, Карадеки до сих пор ничего не слыхали? Разве в Сент-Этьене не читают газет? Но как подать о себе весть?

Торговка птичьим кормом не лишена была хитрости и долго размышляла, как бы ответить покороче и обмануть «черный кабинет»[48]. Ей удалось добиться своего, ибо это старорежимное учреждение, подобно другим, пришло в упадок. Вот что сообщила старушка:

«„Черный кабинет“ пропустит это письмо в надежде узнать, что я напишу в другом, более подробном, — рассуждала она. — А Бродар, который, очевидно, не знает о том, что случилось, будет осторожен и не напишет лишнего».

Через несколько дней Клара Буссони, по-прежнему торговавшая с помощью Тото цветами и птичьим кормом, увидела на улице оборванного мальчишку, проворного и живого как белка. Подбежав к ней на глазах у шпиков, которым уже надоело следить за цветочницей, он словно невзначай споткнулся и упал, опрокинув ее корзинку. Когда она помогала ему подняться, мальчишка незаметно сунул ей в руку клочок бумаги и кинулся прочь.

Клара решила развернуть записку лишь после того, как тетушка Грегуар прислонилась спиной к замочной скважине — ведь к отверстию мог прильнуть глаз сыщика. Вот что они прочитали: