— Вам надо подышать свежим воздухом, — сказал он. — Кстати посмотрим на совиные гнезда при лунном свете.

— До чего вы сентиментальны, старина! — воскликнула Олимпия. — Не то, что этот изверг де Мериа!

Накинув плащи, чтобы не простудиться, они отыскали в темноте тропинку, которая вела к замку. Проходя через старинную часть города, где рядом с убогими хижинами возвышались дома богачей, они услышали рыдания: в одной бедной лачуге ребенок жалобно просил хлеба. Подруги поспешно вошли. При свете коптящей лампы молодая женщина шила; девочка лет двенадцати пыталась успокоить малыша, плакавшего от голоса.

— Вот вам на хлеб, вот и на пирожные!

И бывшие проститутки, порывшись в карманах, выложили на стол все, что у них было: золото, серебро, медь. Ребенок протянул ручки за монетами, а женщина и девочка в испуге встали. Жизнь их не баловала, и они привыкли всегда ждать беды…

Олимпия и Амели выбежали так же поспешно, как вошли. Лезорн, державшийся в тени, последовал за ними. Вскоре они достигли тропы Поншет, где в этот поздний час никого не было. Ветер шумел в ветвях и гулко завывал в расщелинах скал.

— Я хочу вернуться, — сказала Амели.

— И я, — заявила Олимпия. — Холодно!

— Может быть, вы боитесь? — спросил Лезорн.

— Вовсе нет! Чего нам бояться?

— Ведь уже поздно, и мы здесь, к сожалению, совсем одни. Но мне бы хотелось дойти до конца мыса; тут все напоминает пустынный каледонский пейзаж.

— Ну что ж, пойдем!

Они отправились дальше. Ветер бесновался; подруги взялись за руки и шли молча. Погода была словно на заказ для Лезорна. На оконечности мыса ветер дул со скоростью урагана и мог не только сорвать шляпу, но и унести человека. Слышно было, как внизу ревело море. Женщины испуганно попятились.

— Посмотрите-ка, что это такое? — спросил бандит. — Видите, вон там?

Когда его спутницы подошли к обрыву, Лезорн прыгнул и что было силы толкнул их сзади. Амели сразу упала в пропасть; Олимпия же уцепилась за выступ скалы и повисла над бездной. Схватив большой камень, бандит начал бить ее по рукам; пальцы несчастной разжались, и она, испустив пронзительный вопль, полетела вслед за подругой.

Сохраняя спокойствие, Лезорн спустился вниз по тропке, огибавшей скалы. Он хотел убедиться в том, что его жертвы погибли. Но вода преградила ему путь: он не рассчитал, что наступил час прилива. Олимпия и Амели, очевидно, не разбились о скалы, а упали в море. Это встревожило бандита. Он безуспешно попытался измерить глубину у подножия утесов. Волны поднимались очень высоко и, с шумом разбиваясь о скалы, уходили сквозь трещины.

Мысль, что обе женщины могли остаться в живых, мучила Лезорна даже после того, как он вернулся в Париж. Но местные газеты молчали, и он успокоился. Плавать ни Олимпия, ни Амели не умели, и если даже они не разбились, то неминуемо должны были утонуть. Море, без сомнения, далеко отнесло их трупы.

В конце концов он перестал думать об этом: у него было много хлопот с имуществом Олимпии, которое надо было превратить в деньги. Хотя она истратила огромные суммы на «истинно христианские» школы, на газету «Хлеб», на приют, на графа де Мериа и так далее, для Лезорна все еще оставался немалый куш.

Ему и в голову не приходило, что Олимпия и Амели были спасены рыбаком, чья лодка, быстрая и легкая, как тень, покачивалась на волнах неподалеку от места происшествия. Заметив, что женщины, которых он вытащил из воды, еще живы, рыбак и его жена оказали им необходимую помощь, и вскоре подруги пришли в себя. По непостижимому стечению обстоятельств они очутились в той самой лачуге, где за несколько часов до этого великодушно опустошили свои карманы…

Трудно сказать, отчего, но ни художники, ни Керван, ни дядюшка Гийом, ни Малыш, ни его старый прадед (тоже своего рода ребенок) — никто не мог свыкнуться с Филиппи. Эти честные люди инстинктивно чуяли в аббате преступника и никогда не говорили при нем ничего лишнего. Оба старика уже раскаивались, что поторопились дать мнимому учителю приют, — настолько он был им чужд, хотя Филиппи из кожи вон лез, стараясь внушить доверие.

Первым, кто сумел сорвать личину с лже-Микаэли, оказался, как это часто бывает, человек, о существовании которого тот не подозревал, а именно — Гренюш.

Проведя несколько дней в своем чулане, Гренюш от скуки начал заглядывать в щели. Стараясь не шуметь, он следил за своим соседом. Щель, служившая наблюдательным пунктом, была расположена довольно высоко, и Филиппи не мог ее заметить. Бывший бродяга обнаружил эту щель случайно, в долгие часы вынужденного досуга. Другие дыры, через которые сосед, в свою очередь, мог бы за ним подсматривать, Гренюш позаботился тщательно заткнуть тряпками. Чтобы добраться до щели, он ставил на стол табуретку. Аббат не знал, что за ним наблюдают: Гренюш никогда не зажигал света.

Правда, ничего особенного Гренюш не увидел; но все же можно было заметить, что занятия итальянца не имели ничего общего с педагогикой.

Чем же занимался «учитель»? Он перелистывал книги по фармакологии, приготовлял какие-то микстуры и пилюли; затем вытаскивал из ящика морскую свинку или же крысу и пробовал на ней действие лекарства. Когда животное издыхало, аббат вскрывал его и проверял, остались ли следы отравления. Собственно говоря, в этих занятиях не было ничего предосудительного: ведь лже-Микаэли неоднократно распространялся о своей любви к наукам. Однако такое поведение не сулило ничего хорошего. Дядюшка Гийом решил поскорее отыскать для экспериментатора какое-нибудь место, чтобы он наконец покинул их дом.

Гренюш, по-собачьи преданный людям, давшим ему возможность жить спокойно, оказал им, сам того не зная, огромную услугу.

Наблюдения за жизнью хозяев ровно ничего не давали аббату; однако он заметил, что ему не доверяют. Значит, в этом доме есть какая-то тайна. Как бы ее разгадать? Долго ли будет молчать старый граф, проникнутый религиозным фанатизмом? Не припрятаны ли у него еще какие-нибудь ценности, позволяющие им жить не нуждаясь? Что бы там ни было, но мальчик не менее опасен, чем его прадед. А бывший тряпичник уж конечно самый опасный из троих! Как разделаться со столькими врагами? Разумеется, аббату было далеко до Девис-Рота; тем не менее он решил избавиться от всех сразу.

Он пришел в немалое замешательство, когда дядюшка Гийом сообщил ему:

— Мне удалось найти для вас место учителя химии. — Заметив смущение собеседника, старик продолжал: — Жизнь, какую вы у нас ведете, вряд ли подходит для человека с вашими способностями. Нужен преподаватель, знакомый с естественными науками и умеющий демонстрировать ученикам химические опыты. Дело идет об изучении ядов: надо отравлять морских свинок и кроликов, а затем вылечивать их с помощью противоядий.

Замешательство мнимого учителя все росло.

— Платят там неплохо, — прибавил дядюшка Гийом. — Мне кажется, что это предложение вам подойдет.

— Увы, — ответил лицемер, — мои познания в химии очень слабы. Я, кажется, говорил вам, что опыты у меня не получаются.

— Нет, вы мне этого не говорили! — возразил сын гильотинированного, пристально глядя на аббата. — Значит, вы отказываетесь?

— Да-да, — ответил тот неуверенно, избегая взгляда собеседника (Девис-Рот смело посмотрел бы прямо в глаза).

— Ну, как хотите.

Старый граф ничего не понял из разговора, но дядюшке Гийому и аббату стало ясно, что каждый из них чует в другом врага. Малыш, присутствовавший при этой беседе, лукаво ухмыльнулся, чем бывший тряпичник остался очень доволен: мальчуган и теперь проявлял такую же сообразительность, как и в дни нужды.

«Пора приступить к делу!» — с испугом подумал Филиппи (Девис-Рот, наоборот, охотно вел борьбу в открытую, ту свирепую борьбу, где одного из противников неизбежно постигает смерть).

Аббат догадался, что о его опытах с ядом пронюхали, нужно было применить другое средство. Но ему не хотелось отказаться от этого оружия, самого удобного для убийцы; у него были те же повадки, что и у вдовы Марсель. Он плохо спал ночью и утром встал в дурном настроении. Как бы найти сообщника? (Девис-Рот никогда об этом не подумал бы. Фанатизм явно шел на убыль, потеряв своего главного адепта.) Однако, поразмыслив, аббат решил, что все-таки, пожалуй, лучше прибегнуть к яду. Нужно было действовать быстро, наверняка и дать тягу сразу же после того, как он избавится от тех, кто ему мешал. Но как продолжать опыты, если за ним поглядывают? Филипп внимательно осмотрел свою комнату, но щели, через которую Гренюш вел свои наблюдения, не заметил. Он хотел было вновь заняться составлением микстур, но в нерешительности остановился: если его манипуляции видели раньше, то увидят и теперь… Вместо того чтобы открыть шкафчик с зельями, аббат уселся в кресло и погрузился в раздумье.