— Почему ты ничего этого мне раньше не говорила?

— А ты почему ничего мне не говорил о своей болезни?

— Я не болен.

— Прекрати, Фрэнк. Если ты пытаешься меня от этого уберечь, перестань. Я уже научилась командовать парадом. А тебе теперь придется научиться немного уступать. Слушаться меня. Я приехала, чтобы быть с тобой, но, если честно, мне бы очень хотелось, чтобы ты меня об этом попросил, дал мне возможность самой сделать выбор.

— Может, я боялся, что ты скажешь «нет»…

Оба в ужасе уставились друг на друга. Они и сами не заметили, как оказались на краю пропасти. Крессида обняла мужа:

— Ох, дорогой мой, любовь моя! Мы же через все можем пройти вместе, не правда ли?

В постель они отправились, держась за руки, и впервые за несколько последних месяцев занялись любовью. Неспешно, нежно. После этого они еще несколько часов лежали без сна и тихонько разговаривали — о предстоящей операции Фрэнка, о том, куда они поедут после нее.

— Я тебе кое-что хочу рассказать, Фрэнк, — сказала она, уже почти засыпая. — После чего намерена окончательно выбросить все это из головы и сосредоточиться на том, чтобы вывести нас всех на путь истинный. Всех. — Она тесно прижалась к нему. — Я все это время как будто сидела в глубокой яме, не только последние несколько лет, а все время. А ты был очень терпелив со мной.

— Я был просто эгоистичной свиньей.

— Это точно, но, может быть, ты имел на это право, а? В любом случае мы оба были хороши.

Фрэнк сел, включил настольную лампу и провел пальцем по лицу жены, обводя его по контуру. Поцеловал ее в нос.

— А ты изменилась. Здорово изменилась.

— И что, нравится?

— Более чем. — Он прижал ее к себе. — Ну, рассказывай.

— Это насчет Алкионы. На похоронах кое-что произошло… Я боялась, что О’Дауд там появится, но он не приехал. На заупокойной мессе присутствовало всего несколько человек. Муррей, Грейс, я и моя старая приятельница, Роза О’Фаолейн.

— Роза?

— Ты знаешь ее?

— Я… э-э-э… встречался с ней. Симпатичная женщина. А как она там оказалась?

— Подожди, про Розу я потом расскажу. Месса была в маленькой часовне в монастыре, на ней присутствовали две оставшиеся там монахини, обе старухи. Очень трогательно это было — они вроде как считали Алкиону своим ребенком. Такие добрые! И как им, должно быть, одиноко торчать в этом старом монастыре, когда все у них уже кануло в прошлое. Они казались такими иссохшими, хрупкими, когда садились в такси, чтобы ехать домой. Все остальные вернулись потом в гостиницу, Муррей напился и пустил слезу. Бедная Грейс! А когда он начал распускать сопли по Эванджелин, она просто ушла в спальню. А я осталась.

— Зачем?

— Хотела его кое о чем спросить. О чем на трезвую голову он ни за что не стал бы говорить. Я хотела точно знать, чем страдала Алкиона и какое отношение к этому имел Вэл Суини.

— И теперь знаешь? — тихонько спросил Фрэнк.

— Да. Он как начал, так уж не смог остановиться. Такое впечатление, что все это сидело в нем, спрятанное внутри, и только и ждало случая, чтобы вырваться наружу. Фрэнк, Муррей присутствовал при том, когда девочка повредила голову. Вэл и Эванджелин тогда жили в Нью-Йорке, а Муррей оканчивал Корнелльский университет. Он как раз гостил у них. Алкионе тогда было около двух лет — уже ходила, болтала без умолку и вообще доставляла массу хлопот. То и дело кричала и плакала. Они ведь никогда не собирались заводить детей, Суини говорил, что они оба совершенно для этого не годятся. Слишком нетерпеливые, они то исполняли любой каприз дочери, то вообще не обращали на нее внимания, так что она без всякого присмотра болталась по квартире.

Это случилось в воскресенье. Они с какими-то друзьями отправились в Центральный парк на пикник. Три или четыре пары. Алкиона была с ними — единственный ребенок. Все много выпили, а потом валялись на солнышке, и тут девочка принялась плакать и визжать. Родители не обратили на это никакого внимания. Муррей сменил ей подгузник и пошел к мусорному контейнеру, чтобы выбросить испачканный. Идти было довольно далеко, но пока он туда шел, все время слышал, что Алкиона орет все громче и громче. А потом он увидел, как Вэл тащит ее куда-то за руку, а она надрывается. Муррей отступил за дерево. Он знал, что если Вэл его заметит, то наверняка подкинет ребенка ему. — Крессида закрыла глаза и тяжело вздохнула.

— И что было дальше?

— Вэл дергал девочку за руку, потом стал подбрасывать вверх, как обычно делают, чтобы отвлечь и успокоить. Она сперва перестала кричать, но он продолжал ее подбрасывать все выше и выше, пока она снова не начала визжать. Он же был здоровенный и мощный мужик, а она — совсем крошка, так что он подбрасывал ее почти на высоту собственных плеч. А потом просто отпустил ее — и она упала на бордюрный камень. А Вэл стоял и смотрел. Подошла какая-то женщина, хотела помочь, но с ребенком вроде бы все было в порядке. Она просто тихо лежала там, но глаза были открыты. Муррей поднял ее, и они пошли назад, к Эванджелин, которая уложила дочку на траву, дала ей бутылочку — и та заснула. Но когда они вернулись домой, она начала хныкать, и они обнаружили на лбу ссадину и большую шишку. Эванджелин хотела тут же отвезти Алкиону в больницу, чтобы ее осмотрели, но Вэл заявил, что на это нет времени, потому что ей пора везти его в аэропорт, иначе он опоздает на самолет.

У него был билет на рейс в Лондон на тот самый вечер. Это была одна из причин, по которой Муррей задержался у них — чтобы помогать Эванджелин, пока Вэл отсутствует. Эванджелин считала, что вылет в восемь, но Вэл все твердил, что рейс «в восемнадцать ноль-ноль, моя милая, а не в восемь». В итоге Эванджелин с Вэлом уехали в аэропорт, а Муррей остался с ребенком.

Алкиона ничего не хотела есть, так что он уложил ее в кроватку с бутылочкой. А она прохныкала, но потом все же заснула. Когда спустя два часа Эванджелин все еще не вернулась, Муррей проверил, как там ребенок, и обнаружил, что с ней творится что-то непонятное. Девочка громко хрипела, лицо все пылало. Когда он повернул ее на бок, ее вырвало. Муррей был очень молод, он растерялся. Мобильных телефонов тогда еще не было, так что он никак не мог связаться с Эванджелин, а по опыту уже знал, что она вполне могла поехать навестить каких-нибудь друзей или в кино. Он оставил ей записку, завернул ребенка, выскочил на улицу и поймал такси. Когда добрался до больницы, девочка уже была без сознания, а на лбу у нее красовалась шишка с куриное яйцо и ссадина.

В больнице, конечно, не поверили тому, что он рассказал. И решили, что Муррей и есть отец, который ее избил. Прошел еще час, Эванджелин не появилась. Медики продолжали нападать на Муррея, обвиняя его в том, что он либо побил девочку, либо уронил ее на землю. Угрожали вызвать полицию. — Тут Крессида тихо заплакала.

Фрэнк еще крепче прижал ее к себе.

— Успокойся милая, — прошептал он. — Дальше рассказывать вовсе не обязательно. — Но он знал, что она должна выговориться, что они оба сейчас вспоминают, как Алкиона напала на Кэти-Мей.

— А что началось, когда обнаружили, что у ребенка трещина в черепе! Сущий ад! Муррея подвергли допросу и держали, пока не объявилась Эванджелин — четыре часа спустя. Потом их допрашивали обоих, день за днем вызывали почти неделю, пока наконец не нашли ту женщину, которая предлагала свою помощь в парке. Алкиона была без сознания недели две, и все это время Вэл оставался в Лондоне. В сущности, Эванджелин его больше не видела. Муррей тоже свалил к чертовой бабушке. Ее он после этого не видел лет семь или восемь, а к тому времени Уолтер уже села Вэлу на хвост. — Крессида покачала головой, словно сама не в силах поверить тому, что говорит. — Она следила за ним еще до того, как я с ним познакомилась.

— Гнусная тварь, вот кто он был!

— Да уж. Я-то думала, это что-то во мне вызывает у него такую реакцию. — В голосе Крессиды звучало изумление. — А он, как оказалось, всегда был склонен к насилию.

— Да, она отомстила ему. Всем нам отомстила, — произнес Фрэнк как бы про себя.