Джо Бойлен был слеплен из более прочного материала.

— Боюсь, что вам все же придется это сделать, потому что операцию больше откладывать нельзя. Извините, Фрэнк, вам здорово не повезло, но у вас было несколько лет после предыдущей. Сколько именно?

— Четырнадцать, — промямлил Фрэнк. — В ноябре исполнится. — Тогда ему было тридцать восемь — слишком молодой возраст для того, чтобы тебе ставили шунт. Теперь пришло время ставить еще один. Доктор предложил это семь или восемь месяцев назад, но тогда Фрэнк даже слышать об этом не хотел. Более трудным оказалось сопротивляться приступам стенокардии, а также сопутствовавшим им жизненным неприятностям все последующие месяцы. От его либидо вообще не осталось следа. Фрэнк перестал совершать длительные пешие прогулки, а вскоре уже не мог без одышки одолевать даже короткие расстояния. Он резко снизил активность, стал меньше пить, меньше есть, меньше спать. Не поднимал никаких тяжестей, не летал самолетом без крайней необходимости. И перестал доверяться Крессиде. Да и как он мог, когда сам себе был не в силах признаться в том, насколько все у них развалилось? Однако в последние три-четыре недели — приступы начали случаться даже во время отдыха — тревожный сигнал наконец был им услышан.

— У вас осталось всего две еще не заблокированные артерии. И одна из них тоже под сомнением.

— Это мне уже говорили, — сухо заметил Фрэнк. Как выразился тогда тот кардиолог? Ага, «требуется немного подремонтировать ваш трубопровод».

— Так когда?

— Я уже все это проходил, Джо. И вас, видимо, не очень удивит, что я несколько побаиваюсь этой операции.

— Нет, не удивит. Перспектива не слишком отрадная, однако техника здорово продвинулась вперед. Сами увидите, такие операции стали теперь гораздо менее травмирующими. А когда все сделают, вы просто себя не узнаете.

«Да, но узнает ли меня моя любимая? Gra mo chori[30]?»

— После операции вас продержат в больнице четыре или пять дней, — жестко добавил доктор Бойлен. — Значит, ложитесь во вторник, операция в четверг утром. К середине будущей недели уже дома будете. Если ваша жена захочет… со мной поговорить, скажите, пусть позвонит. В любое время.

Фрэнк поблагодарил его и повесил трубку.

Е-мейл от Фионы Мур Шону Брофи

Шон, ты псих! Вентри — ирландец. Хотя и не из болтливых. По всем признакам — в некотором роде затворник. Я моталась в Уотерфорд, поговорила с этим молодым кинопродюсером Иеном Уайтом. И что ты думаешь? Он не только закупил опционы на все oeuvre[31] Вентри, но уже экранизирует первый. На ходу подметки режет, это уж точно. Съемки запланированы на октябрь, будут идти в Соединенном Королевстве, а потом, через месяц, здесь. Может, он уже продал свою продукцию дальше — во Францию, в Штаты. Весной начинает снимать второй фильм. Это хорошие новости. А вот и плохие: Вентри живет где-то в Оксфордшире и отказывается давать интервью. Такой вот Джером Д. Сэлинджер[32] de nous jours[33]. Идеи есть? В пятницу вечером, как договорились.

Фи

Е-мейл от Шона Брофи Фионе Мур

Фи, не в Оксфорде, а в Дублине. Я звонил Вентри, договорился об интервью. Он пытался сделать вид, будто живет в Лондоне. И опять хотел отложить встречу. Но я все же ухитрился его прижать. Расскажу вечером.

Шон

P.S. С. немного унялась — дала мне время до следующей недели. Только подумаю об этом — голова болит. Интересные идеи есть?

Ш.

Во сне его все время преследовал назойливый образ Эванджелин. Фрэнк вертелся, думал о собственном здоровье, о Крессиде, о детях, о прошлом, о будущем — короче, обо всем. Больше всего его тяготило то, что он никак не мог помочь Гилу примириться с прошлым, со своим происхождением. Усыновив мальчика, он добровольно взял на себя ответственность. Фрэнк любил его как своего собственного ребенка и тем не менее никогда даже не касался этой темы. Хуже того, он не оставил себе никакого простора для маневра. Что они с Крессидой намеревались сделать, чего желали, так это создать обстановку доверия и любви, в которой Гил мог бы освоиться, а потом и как-то примириться с ужасающей жестокостью, которую пережил в раннем детстве. Не было смысла обвинять Крессиду: она-то могла потерять гораздо больше — даже в самом лучшем случае получила бы полное отчуждение со стороны собственного сына. Конечно, и Фрэнк, и Крессида нервничали и переживали по этому поводу все эти годы, и еще как! Но, пребывая в состоянии полного замешательства, Крессида позволила себе пойти на поводу у мужа, а он, бедолага, и сам блуждал в потемках. И все окончательно испортил.

На следующее утро, встав с постели в крайне возбужденном состоянии, Фрэнк просто рассвирепел, увидев на кухонном полу кучки, оставленные Рафферти, которые бедная малышка Кэти-Мей неумело пыталась убрать.

Он отобрал у дочери тряпку.

— Выведи это Божье наказание на улицу! Прямо сейчас. И не впускай обратно, пока я не скажу.

Сам вымыл кухню и, слегка успокоившись, приготовил завтрак. Потом продиктовал Кэти-Мей список того, что надо купить, она старательно все это записывала, а Рафферти, свернувшись клубком, лежал у хозяйки на коленях.

Когда девочка кончила записывать, они со щенком одновременно подняли головы и посмотрели на Фрэнка с одинаковым жалостным выражением, почти со слезами на глазах.

— Ты на нас больше не сердишься, а, папочка? — спросила Кэти-Мей.

«На нас»? Фрэнк посмотрел на нее и улыбнулся:

— Нет, милая, ты же так старалась… Извини, что я взорвался. Плохо спал ночью, но теперь все в порядке. Почему бы вам теперь не поиграть, пока я поработаю? А потом поменяем постельное белье и все уберем к приезду мамочки. Как тебе такой план?

Кэти-Мей привязала к ошейнику Рафферти шнурок.

— Хочу научить его ходить на поводке, — уверенно заявила она, и ее вовсе не смутило то, что щенок тут же устроил сидячую забастовку, и его пришлось на пузе волочь по влажному полу через всю кухню. У двери она взяла песика на руки и вынесла в сад на его первое в жизни учебное занятие.

Фрэнк несколько минут наблюдал за Кэти-Мей через кухонное окно, а потом, не в силах справиться с собой, снова сел за компьютер и вытащил из «корзины» файл «Наследие». Он все пытался убедить себя, что теперь, спустя добрый десяток лет, вряд ли кто помнит детали того убийства, разве что два-три человека в Пэссидж-Саут или на Трианаке. Однако сам он уже много лет жил в совершенно сумасшедшей обстановке, так что его мозги тоже были несколько набекрень. Псевдоним надежно скрывал настоящее имя Рекальдо, да и сам он всегда был чрезвычайно осторожен, когда речь заходила о паблисити. Теперь он жалел, что не последовал совету Фила Макбрайда сменить не только фамилию, но и имя, избавиться от Фрэнка. Но кому в голову взбредет связать крайне популярного и знаменитого Фрэнка Вентри с ничтожным сержантом полиции Фрэнком Рекальдо, каким он был когда-то? Или с тем давнишним убийством? Шум вокруг этого происшествия тогда быстро утих, интерес публики через неделю переместился на серию ограблений банков в Дублине, связанных с террористами. Нетрудно было прийти к выводу, что всеобщая амнезия продлится долго, хотя вывод этот вряд ли можно было назвать обоснованным.

«Ну, и кто увидит в этой истории что-то знакомое?» — спрашивал он себя. Никто, кроме Фила Макбрайда, внимательного читателя и старого друга. Правда, его реакцию затруднительно предсказать, как и все, что касалось Фила. Кресси? Крессида — совсем другое дело. Она придет в ужас. Может быть, даже решит, что муж пытается наказать ее, — только вот за что? За нежелание вернуться домой? Фрэнк отбросил эту мысль.