Именно в это время на сцене появился Фрэнсис Ксавье Рекальдо, бывший инспектор уголовного розыска в Дублине, музыкант-любитель и начинающий писатель, автор путевых заметок об Ирландии. После раннего инфаркта он перевелся в тихий и сонный Пэссидж-Саут в качестве местного полицейского. Высокий, красивый, чувствительный и легко ранимый, он был тем типом человека, который мог вызвать интерес у застенчивой и оставленной в небрежении молодой женщины. Они влюбились друг в друга, но роман свой хранили в тайне. По крайней мере так им казалось.

А потом в тихом местечке разразилось несчастье. Ранней осенью старый Джон Спейн обнаружил Эванджелин в ее собственном саду мертвой. Убитой. Суини бесследно исчез, подпав под подозрение. Будучи любовником его жены, Рекальдо понял, что оказался в скверном положении — детективы, прибывшие из города и занявшиеся расследованием убийства, несомненно, подозревали и его. К тому времени, когда были обнаружены неопровержимые улики, уличающие в убийстве Суини, и супруг Крессиды, и Джон Спейн уже погибли в море. Утонули. Крессида с Гилом бежали из устья реки, оставаясь под защитой Фрэнка Рекальдо.

Имя Суини как убийцы прессе не открыли, он навсегда остался «подозреваемым, погибшим в море». Полиция же, заполучив имя преступника, дело закрыла. В газетах, вопреки всем ожиданиям, имена Рекальдо и Крессиды не упоминались, не появилось ни намека на их причастность к этому делу, хотя все знали о гуляющих по округе сплетнях. Это и послужило причиной того, что они сложили вещички и уехали оттуда. Была и еще одна причина: связь Суини с Эванджелин была всем известна, так что о его преступлении здесь еще долго продолжали бы судачить. И кто-нибудь однажды непременно вывалил бы все это, а одна мысль о том, что ее сына станут называть ребенком убийцы, приводила Крессиду в ужас.

Несколько месяцев спустя Корибин был продан за крайне низкую цену: мало было желающих жить в доме, связанном с недавним убийством. В глубине души Крессида понимала, что ее старый друг Джон Спейн никогда не посоветовал бы ей продавать дом в панике и столь поспешно. Но Фрэнк настаивал, а когда она поняла, что в полиции ему уже ничего не светит, особенно в Западном Корке, то решила: выбора нет, надо уезжать. «Однажды, — сказал ей когда-то Джон Спейн, — тебе придется научиться самой принимать решения — за себя и за своего сына. Помни об этом. Никто другой, как бы он тебя ни любил, не сумеет поставить интересы Гила на первое место. И тебе, Крессида, придется взять на себя ответственность и за свою, и за его жизнь».

Мудрое то было решение или нет, но они переехали. А накануне рождения их общей дочери Кэтрин-Мери — в просторечии Кэти-Мей — поженились тихо, без особой огласки. Вскоре после этого Фрэнк усыновил Гила, официально зарегистрировав мальчика на свою фамилию. Как ни странно, Гил никогда не вспоминал вслух о тех местах в устье Глара, разве что поначалу еще продолжал спрашивать про Джона Спейна. Никогда он не вспоминал и про отца. Через год или около того Крессида и Фрэнк решили, что ребенок позабыл всю свою предыдущую жизнь. Выглядел он вполне счастливым, этакий очаровательный малыш, застенчивость которого понемногу уменьшалась по мере того, как улучшался его слух.

Семья устроилась в Дублине, в небольшом «полуотдельном» доме в пригороде, откуда было нетрудно добираться пешком до гор. Дублинский дом, еще маленький летний коттедж в графстве Керри, неподалеку от места жительства семьи Фрэнка, стоили Рекальдо больше, чем Крессида выручила от продажи Корибина. Недостающие деньги внес Фрэнк — это съело большую часть его сбережений. Остальное он пустил на различные инвестиции, рассчитывая, хотя и не вполне обоснованно, за счет поступлений от них оплачивать образование Гила. Но по крайней мере им не пришлось закладывать дом. Путевые заметки Фрэнка — «Под музыку по Ирландии» — расходились неплохо, а его статьи в журналах и поступления от арендной платы за сданный коттедж давали возможность, не влезая в долги, сводить концы с концами.

Со временем семейство Рекальдо вписалось в новое окружение; они даже убедили себя в том, что выглядят именно тем, чем и являются на самом деле: обыкновенным, ничем не примечательным семейством. Крессида втайне никогда не переставала опасаться, что ее и Гила прошлое однажды выплывет наружу, но шли годы, и ей начало казаться, что ничто не может вторгнуться в их маленький мирок. Может быть, так бы оно и было, если бы Фрэнк, которому надоели мизерные гонорары за путевые заметки, не обратился к криминальному жанру, взяв себе псевдоним Фрэнк Вентри. Его первый детективный роман имел скромный успех, а вот второй оказался настоящим джекпотом. Слава манила, а семейство Рекальдо оказалось к этому совсем не готовым.

«Данкреа лиснинг пост» (архив)

Местный рыбак обнаружил возле реки тело мертвой женщины. Ее имя не разглашается до того, как будут поставлены в известность родственники. Полиция подозревает криминальную подоплеку этого происшествия.

Сразу после того, как мне исполнилось четырнадцать, дедушка, проживавший в Оксфордшире, серьезно заболел и вытребовал к себе мою мать, чтобы она играла при нем роль Флоренс Найтингейл[3]. Мать полагала, что это всего на несколько недель, но старому хрычу понадобилось целых четыре года, чтобы наконец сыграть в ящик. Мы с Фрэнком все это время оставались в Дублине: мне не хотелось менять школу, а Фрэнк продолжал обшаривать самые отдаленные уголки Ирландии и публиковать свои путевые заметки о них. Были и другие причины: не так уж много было свободных денег, дом в Оксфорде оказался слишком мал, ни один из нас не находил с дедушкой общего языка. Но самым главным было то, что на второй год маминого отсутствия Фрэнк опять поступил на службу в полицию, на полставки. Это ему устроил его старый приятель, главный инспектор Фил Макбрайд — у нас в семье его звали Брайди.

Получив аттестат о среднем образовании, я устроил себе годичные каникулы. Несколько месяцев прожил в Оксфорде, работая официантом, чтобы сделать приятное Кресси. Особого успеха, правда, не добился. Она все время пребывала в стрессовом состоянии, а дедушка вечно ворчал по поводу бедной маленькой Кэти-Мей. Общение очень походило на сумасшедший дом, так что я смылся в Германию с парочкой приятелей, бывших одноклассников. Через несколько месяцев мы перебрались во Францию, я нашел себе там работу на верфи в Ла-Рошели. Сначала просто рабочим — мыл и чистил чартерные яхты, занимался мелким ремонтом. Но ведь я умел управляться с судами, еще ребенком плавал с Фрэнком по дублинской бухте и уже рассчитывал на нечто большее, когда умер дедушка. После его похорон я хотел вернуться во Францию, мне обещали работу в крупнейшей компании по прокату яхт в Пор-де-Плезанс.

На похоронах дедушки случилась одна странная вещь. В церкви я вдруг начал вспоминать, а была ли заупокойная служба по моему отцу. Мне говорили, что его яхта затонула, попала в ужасный шторм, а Джон Спейн погиб, пытаясь его спасти. Но в этой истории концы как-то не сходились с концами. Правда ли, что он действительно погиб? Я бросил тайком взгляд в сторону Фрэнка и матери, которые выглядели очень напряженными и несчастными, как закоренелые грешники, и тут понял, что я очень мало знаю о собственном происхождении. Как будто я вдруг появился на свет мальчишкой восьми лет от роду, Гилом Рекальдо. Странно, правда?

Пока викарий бормотал что-то о якобы имевшихся у дедушки достоинствах и добродетелях, у меня в голове уже забурлил настоящий водоворот догадок. Этот момент и стал мгновением принятия решения, хотя подозреваю, что я, должно быть, неосознанно уже некоторое время шел к этому, потому что планы вернуться во Францию внезапно открыли передо мной широкий спектр разных возможностей. Что, если с месяц поработать там на верфи, а потом смотаться в Западный Корк? Я подумал, ведь, если меня возьмут в судовую команду, будет затруднительно выяснить, в порту я или в море, а стало быть, никто и не заметит моего отсутствия, даже если я буду не очень регулярно выходить на связь с родственниками.