Плотникова нервно махнула рукой.

 - Мой муж объелся груш! – пошутила она и пояснила: – Мы с ним и до войны плохо жили, а уж теперь…

 Накануне выписки Радионова Нина устроила небольшую вечеринку. Она хотела плакать от скорой разлуки с любимым, но крепилась и даже шутила:

 - Жаль, что так быстро тебя вылечили.

 - Когда после ранения мы тащились семь суток до Туапсе, я подумал, что больше никогда не встану на ноги…

 - Советская медицина творит чудеса!

 - Медицина или любовь? – Возмужавший старший лейтенант обнял Плотникову.

 - Скажешь тоже… - игриво отмахнулась женщина.

 Радионов засмеялся явно довольный и сказал:

 - Когда я только попал к вам в госпиталь, то вспомнил о своем деревенском роднике.

 - Почему?

 Я подумал тогда: «Промыть бы той водой мою рану - она сразу бы зажила».

 - А мы и без водички тебя на ноги поставили!

 Хмель развязал понемногу языки и растопил некоторую первоначальную сдержанность. Плотникова, чему-то про себя усмехаясь, довольно откровенно посматривала на Родионова, что было с её стороны безусловной ошибкой: по его убеждению, наступать полагалось мужчине, а женщинам следовало только обороняться; к тому же он не признавал в жизни ничего лёгкого, достающегося без труда и усилий.

 - Чего смотришь? – спросил он улыбающуюся женщину.

 - Запомнить хочу…

 - А чего меня запоминать, - засмеялся старший лейтенант, - я чай не стихотворение!

 Вечеринка закончилась танцами под трофейный патефон, который притащил жизнерадостный майор, раненый в руку. Подвыпив, он начал вспоминать детство, с надрывом рассказывал как мама первый раз пекла хлеб.

 - Это случилось в 34-м году. До этого хлеба у нас никогда не пекли. А мука оказалась плохо размолотой, и буханки расползались… Получались погоревшие коржи. Мама вытащила этот хлеб из печи, – а нас семь детей, – в руках его подержала, поцеловала и разломила на несколько частей, чтобы всем досталось...

 - Голод тогда был страшный, – поддержал собеседника Родионов. - Я только в четырнадцать лет в первый раз хлебушка досыта покушал...

 - Хватит вам ерунду вспоминать! – остановила их подвыпившая Плотникова. – Лучше поцелуй меня...

 Радионов чмокнул её в румяную щёчку.

 - А ты целоваться не умеешь...

 - Почему это я не умею? – обиженно спросил старлей.

 - А кто же в щёчку-то целует?!

 Этой ночью Юле пришлось остаться на ночь в госпитале, Нина попросила не возвращаться домой. На следующий день Радионов выехал на передовую, которая проходила уже в непосредственной близости от Туапсе. Через неделю он умер без мучений от множественных ранений осколками близко упавшей мины…

После начала массированного наступления немцев в городской черте Сталинграда обстановка для 62-й Армии РККА значительно усложнилась. 71-я , 76-я и 295-я пехотные дивизии Вермахта атаковали от Гумрака центр города. В это же время южнее 29-я моторизованная и 14-я танковые дивизии прорвались через пригород Ельшанка и вышли к Волге. Противник значительно оттеснил обескровленные советские части, а небольшие группы фашистских автоматчиков захватили здание Госбанка, Дом специалистов, железнодорожный вокзал и таким образом взяли под контроль центральную переправу через Волгу. Форсировать реку в дневных условиях стало невозможно.

 - Теперь будем переправляться только ночью! – решил командир 13-й гвардейской дивизии полковник Родимцев.

 С учётом этого обстоятельства было принято решение перебросить в Сталинград в ночь с 14 на 15 сентября передовой отряд в составе 1-го батальона 42-го гвардейского отдельного стрелкового полка с ротой автоматчиков и ротой противотанковых ружей. Отряд под командованием старшего лейтенанта Червлякова на бронекатерах успешно переправился через Волгу и сразу вступил в бой.

 - Необходимо оттеснить врага к железной дороге и овладеть вокзалом, таким образом обеспечить переправу основных сил дивизии. – Поставил перед командиром полка боевую задачу Александр Ильич Родимцев.

 - Будем стараться!

 - Без этого дивизия потеряет слишком много людей на переправе.

 Однако передовой отряд смог лишь частично выполнить свою задачу, поскольку встретил превосходящие во много раз силы противника. И все-таки благодаря отваге бойцов отряда переправиться под прикрытием сумели основные силы 13-й гвардейской стрелковой дивизии, за исключением артиллерии, которая осталась на левом берегу и подавляла основные огневые точки противника, обстреливавшего переправу.

 - Бог войны, - вызвал Родимцев главного артиллериста дивизии. - Как хочешь, но подави гадов!

 - У них вдвое больше пушек…

 - Значит стреляй в два раза точней!

 Главные силы дивизии переправлялись средствами Волжской военной флотилии и понтонных батальонов на катерах, буксирах, баржах и рыбачьих лодках под непрекращающимся пулемётным и миномётным огнём. В таких сложных условиях советские части несли большие потери.

 - Быстрее, быстрее! – торопил подчинённых взволнованный комдив.

 - Солдаты и так делают всё возможное. – Вставил начальник штаба Самчук.

 - Чтобы остановить немца нам всем нужно сделать невозможное…

 Немногочисленные подразделения переправившихся войск с трудом сдерживали натиск немцев. Враг стремился занять центральную часть города, прорваться к Волге и расчленить советские войска.

 - Необходимо вырвать у врага инициативу, - по телефону накручивал Чуйков, - уничтожить противника, прорвавшегося к реке.

 - Понимаю. – бодро ответил Родимцев.

 - Тем самым мы улучшим тактическое положение всех войск 62-й Армии…

 - Сделаем товарищ генерал!

 Рядом с устьем реки Царица полностью переправился 42-й стрелковый полк. В районе Соляной пристани действовала основная переправа, через которую не только доставляли резервы с левого берега на правый, но и отправляли в тыл раненых.

 - Что там, у Червлякова? – спросил Александр Ильич своего начштаба.

 - Первый батальон 42-го гвардейского стрелкового полка удерживает вокзал, а остальные силы вместе с 133-й танковой бригадой вышли на площадь 9 Января и Республиканскую улицу.

 - Ах, какие молодцы!

 Положение двух полков переправившихся за передовым отрядом становилось с каждым часом всё более трудным. Гвардейцы вышли на рубеж проходящей по городу железной дороги, но закрепиться там до того, как противник возобновил наступление, времени не имели.

 Пока Григорий догонял ушедшую вперёд роту сына, начался робкий рассвет.

 - Часов пять утра, – определил он на глаз.

 Едва брезжила заря, но фронт в эту ночь даже не засыпал. Били пушки, далёкий горизонт горел пожарами и разрывами, повсюду клубился дым. Огненные зигзаги чертили реактивные снаряды «катюш». Громко икала немецкая «корова». Кругом шум, грохот, скрежет, вой, бабаханье и уханье…

 - Адский концерт. 

 В этой картине было столько обобщающего смысла, столько апокалиптического ужаса, что люди остро ощущали непрочность бытия, безжалостную поступь истории. Большинство почувствовали себя жалкими мотыльками, которым суждено сгореть без следа в адском огне войны.

 - Как сказать Михаилу, што я его отец? – гадал Григорий, когда увидел, как красноармейцы впереди рассыпались цепью и попадали на железнодорожную насыпь.

  Он тоже укрылся в ближайшей воронке. Справа от него примостился молодой, сухонький на вид узбек. Он чрезвычайно внимательно рассматривал своё оружие и что-то бормотал по-своему. Григорий вытянул шею и понял, что у соседа рассадило пулей приклад винтовки. Виднелась сквозная дыра не больше пятачка.

 - Вай, плохо!

 - Чего говоришь? – поинтересовался Шелехов.

 - Жаль, не в ногу, к жене бы поехал! – с обидой сказал узбек на плохом русском.

 Слева от себя Григорий увидел мрачного сержанта, крупного мужчину лет тридцати пяти.

 - Кого-то он мне напоминает…