- Не шибко они рады нашему отступлению!

 11 августа остатки 33-й дивизии, разбившись на маленькие группки, стали с боями прорываться к Дону. Одну из таких групп, которую до этого вёл Шелехов, встретил растерянный комдив.

 - Лично я сам пять раз перезаряжал свой пистолет, - рассказывал Утвенко на вечернем привале. - Многие наши командиры предпочли застрелиться, чтобы не попасть в плен и уберечь своих родных от клейма "семья предателя".

 - Я в плен в любом случае не сдамся! – негромко сказал Григорий, тщательно грызя варёную кукурузу.

 - Боишься?

 - Чего боятся? – ухмыльнулся Григорий и признался: – Недавно чудом вырвался оттудова.

 - Вот как! – насторожился адъютант комдива, бывший гинеколог. – Как там?

 - Ничего хорошего…

 - А как вырвался?

 - Знакомый казак отпустил.

 - Так бывает!

 - Как видите...

 Сидящие вокруг костра напряжённо затихли, примеряя на себя подобную ситуацию. Страх смерти и опасность пленения сглаживали различия в служебном положении и званиях.

 - Все мы одинаково беззащитны перед врагом. – Злорадно подумал Григорий. – Немцам без разницы кто попался в их лапы…

 Косой на правый глаз боец, в рваной гимнастёрке протянул к огню заскорузлые руки и сказал:

 - Ишо неизвестно примут ли немцы пленных.

 - Это ты к чему?

 - Прошлой осенью пехота, всё больше смоленские, в плен пошла сдаваться. Умирать не хотят - думали, немцы их домой отпустят. А немцы их, сердешных, человек триста, прикончили из пулемётов - чтоб не возиться, что ли… Сам видел огромную яму, полную мертвецов.

 - А у нас другой случай был, - поддержал тему худющий сержант. -  Вышли из леса наши, тоже человек триста. Вооружённые, одетые, обутые, сытые. Только что из тыла - пополнение. Немцы в штаны наклали - гарнизон в деревне всего десятка три солдат. Тогда обер-лейтенант, комендант гарнизона, приказал пленникам сложить оружие в кучу, снять полушубки и валенки… Затем храброе воинство отвели на опушку леса и перестреляли: «Кому нужны такие, своих предали и нас предадите…»

 Молодой боец, с густыми тёмными бровями заикаясь, спросил командиров: 

 - Что теперь делать-то?

 - Будем пробиваться к Дону.

 - Лишь бы немцы не помешали…

 Час и два и три молчаливая группа под покровом ночи двигались на восток. Шли, разумеется, не по прямой. Направление давали балки, а в большей степени сами же немцы, выпускавшие ракеты в равные промежутки времени всю ночь.

 - Я вот кумекаю, товарищ Шелехов, - нарушил молчание Илья, - когда у «фрицев» ракеты кончаться?

 - Хрен их знает! – мрачно ответил Григорий.

 Ракеты взлетали слева, и редкая колонна резко поворачивала вправо, переходя на другую балку. Когда виднелись вспархивающие вражеские ракеты прямо по курсу, все замирали по команде.

 - Стой!

 Часто немцы выпускали ракеты так близко, что Григорий слышал их характерный сухой треск, похожий на шипение змеи.

 - Вот зараз резанёт пулемётная очередь и меня переломит пополам! – с омерзением подумал он. 

 Но ракеты, повиснув в тёмном небе, угасали, и в балке вновь воцарялась жуткая темень. Движение тотчас возобновлялось, появлялась надежда на скорый выход из окружения. Поближе к рассвету они были готовы поверить, что самое страшное позади.

 - Оторвались? – гадал каждый из них.

 С востока наплывал нежеланный рассвет. Полковник Утвенко передал бинокль адъютанту и сказал:

 - Посмотри вон туда, у тебя зрение острее...

 - Вижу колонну!                             

 Худобкин посмотрел, и его сердце испуганно заколотилось от увиденного: бесконечно длинная колонна крытых брезентом грузовиков, выползая из-за горизонта, в открытую, ничего не боясь, катилась по степи с запада на восток.

 - Может, это наши? - вырвалось у него скорее просто так.

 - Какое там наши! - Комдив взял из трясущихся рук бинокль.

 Вскоре и без бинокля колонна грузовиков, перебиваемых приземистыми бронетранспортёрами, была хорошо видна. Один боец, с азиатской внешностью вытащив из кармана листовку, бросился навстречу немцам. Галя, штабная переводчица, изумлённо закричала:

 - Да вы только посмотрите! - Она выстрелила в него из своего пистолета. - Гад, сдаваться собрался!

 - Немцы же услышали! – буквально простонал Худобкин.

 - Так он же предатель!

 - А теперь и мы погибнем…

 Бой вспыхнул, как сухие дрова в костре. Последние очаги сопротивления советских бойцов на прибрежной территории были подавлены. Утвенко и оставшиеся в живых красноармейцы спрыгнули с обрыва в топкое болотце, где полковника ранило в ногу шрапнелью от разорвавшегося рядом снаряда.

 - Только не бросайте меня братцы! – прохрипел истекающий кровью комдив. – Если потеряю сознание, лучше добейте…

 - Дотащим! – пообещал Григорий и крепче обнял командира.

 Кое-как выбравшись из болота, Утвенко с двадцатью случайно прибившимися солдатами весь день прятались на засеянном пшеницей поле.

 - Обложили нас как зайцев!

 - А мы и есть зайцы… - горько сказал полковник. - Немец пугнул нас,  мы и побежали.

 - Подготовиться, как следует, не успели…

 - Хорошо, что хоть успели окопаться. – Признался Утвенко, поправляя окровавленные повязки на ногах. - Солдаты вермахта покончили бы с нами быстрее, если бы мы заранее не вырыли глубокие окопы.

 - На войне лопата иногда поважнее винтовки… 

 … Ночью они встретили ещё нескольких оставшихся в живых красноармейцев и готовились переплыть на другой берег Дона.

 - Ты точно знаешь, куда нам плыть?

 - Я родился в энтих местах.

 - Как твоя фамилия боец?

 - Шелехов, товарищ полковник.

 - Веди нас! – приказал обессиленный комдив. – Я запомню твою фамилию… Живы будем, награжу медалью.

 - Я не за награды воюю… - подумал Григорий и повёл группу к знакомому броду.

  При переправе, однако, пара солдат утонуло, не все умели плавать. Советские солдаты тонули молча, боялись привлечь внимание противника. Только один молоденький украинец не выдержал. Нахлебавшись воды, он в последнем предсмертном движении вынырнул на поверхность и гортанно выкрикнул:

 - Мамо!

 Раненого Утвенко перетащили на себе Григорий и лейтенант Худобкин, с которым случился эпилептический припадок после того, как они уже выбрались на берег.

 - Тебе повезло, что припадок не случился в то время, когда мы были  в реке. – Сказал благодарный командир дивизии.

 - Утоп бы и нас на дно утащил… - устало подтвердил Григорий.

 - Ну, если уж мы здесь не погибнем, значит, всю войну переживём. - Заметил молочно белый Худобкин.

 - Почему же?

 - У меня особая причина верить в то, что останусь жив. – Признался лейтенант, крупно дрожа от пережитого припадка. - Моя мать осенью получила «похоронку», хотя я был только ранен.

 - Бывает…

 - Она устроила мне заочное отпевание в церкви.

 - По казачьим поверьям отпевание живого человека означает для него долгую жизнь. – Невесело заметил проводник. – Верно говорю.

 - Я и говорю, что не погибну… 

 После форсирования Дона группа разделилась. Командир дивизии отправился искать свой штаб, а рядовым бойцам приказали прибиться к любой части собственной дивизии.

 - Прощевайте, славяне! – попрощались случайные попутчики.

 - Теперь немец нас не достанет.

 Утром солдаты вышли к грунтовой дороге, вившейся в безразличной степи. Илья заметил столб пыли вдалеке: по грунтовке ехали советские ЗИСы.

 - Кажись наши. – Прищурившись, сказал он.

 - Погляди лучше…

 Гайнутдинов подобрался поближе и разглядел на лобовом стекле первого в колонне автомобиля нарисованную конскую голову. В горле у Григория застрял горький комок.

 - Энто знак родного корпуса, – обрадовался он. – Таки вышли к своим…

 - Точно наши!

 Они вышли на дорогу, обуреваемые сильными чувствами, которые может испытывать лишь человек, побывавший на чужбине, в плену или в тылу врага.