Глава восьмая

После поездки в лагерь повстанцев Решид никак не мог прийти в себя. Ужасающие разрушения, страдания людские саднили сердце. Чего стоил один этот сумасшедший! Его смех преследовал Решида всюду. Теперь около него нет ни одного человека, которому можно было бы доверить свои мысли и смятенные чувства. Не в силах сдержать их, Решид сел за дневник. Решид больше всего любил этот поздний вечерний час, когда на улице темным-темно, дома всё затихло, и можно посидеть одному при свете настольной лампы, собраться с мыслями.

Он писал строку за строкой. «Я смалодушничал, наверно, надо было остаться. Я дал клятву не пить, но не дал клятвы бороться до победы. В чём же состоит долг врача — ждать, когда тебя позовут или самому кинуться на помощь? Кажется, все мои прежние представления о долге и о своём назначении в жизни — рухнули…»

— Сынок, — тихо позвала Ахмеда Джамиле-ханум.

Решид положил ручку и оглянулся: у порога, сложив руки на животе, стояла мать.

— Сынок, Фатьма пришла.

— Кто пришёл? — не понял доктор.

— Фатьма. Мать Малике.

— Что ей надо в такое позднее время?

— Не знаю… Говорит, хочет тебя видеть.

Ахмед подошёл к матери. Он знал, что со времени его отлучки мать беспрестанно тревожится, живёт в ожидании чего-то недоброго, и, как умел, старался поддержать её, успокоить, хотя и сам находился во власти дурных предчувствии. Ахмед обнял Джамиле-ханум за сухонькие плечи:

— Фатьма-ханум редкая гостья, мама. Иди, приготовь угощение и скажи, что я сейчас…

Но Фатьма-ханум уже сама входила в комнату.

Решид, конечно, понимал, что с обычными визитами в такой час не ходят. Однако, ничем не выдав своего удивления, как всегда, любезно поздоровался:

— Добрый вечер, ханум. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.

И уловил в ответе гостьи нотки не то смятения, не то неприязни:

— Рассиживаться особенно некогда.

Оставив этот, пока ещё скрытый, выпад без внимания, доктор попросил мать принести чай, сам подошёл к столу, не торопясь собрал исписанные листки, аккуратно сложил их, запер в стол и только после этого спросил:

— Какое дело вам угодно поручить мне, ханум?

Мать Малике смотрела на него с горьким укором. Она собиралась говорить с доктором резко и зло, но при виде этого человека, который чуть не стал её зятем и которого она в глубине души по-прежнему считала достойным человеком, решимость её значительно убавилась, и непримиримое требование прозвучало как мольба:

— Мне угодно… Я хочу… Оставь в покое Малике…! Забудь дорогу к нам!..

Доктор видел, до какой степени она взволнована, как трудно ей говорить. Тем большая сдержанность и деликатность требовалась от него самого:

— Не сердитесь, ханум, но такие вопросы сгоряча не решаются. Я поговорю с Малике… Но прошу вас, объясните, что произошло?

— И ты не знаешь, что произошло?!

— Поверьте слову — нет.

Фатьма-ханум окончательно растеряла все те гневные упрёки, которые приготовила дорогой. Ей, учтивой, отлично воспитанной женщине, не приходилось ещё попадать в такие ситуации… Она хотела бы выкрикнуть в лицо доктору, что он связался с бандитами, что хочет погубить не только себя, но и всю их семью тоже, а вместо этого вдруг рванула с головы чадру, соскользнула с кресла на колени и заплакала.

— Взгляни на мои седые волосы! Я старая женщина, и я на коленях умоляю тебя: оставь в покое моё дитя! Умоляю!.. — она схватила со стола свою сумку, раскрыла её и высыпала на стол драгоценности. — Вот, возьми, всё это — твоё! Всё возьми, уезжай куда-нибудь, оставь мою дочь!..

Доктор Решид растерялся. Первым движением его было поднять гостью с пола. Однако её минутная слабость уже прошла. Фатьма-ханум с досадой оттолкнула протянутую руку и поднялась, оправляя чадру.

— Не горячитесь, ханум. Давайте поговорим спокойно. Вы об этом Малике сказали? Она согласна?..

Сердито утирая остатки слёз, гостья кивнула.

— Тогда чем же вызваны ваши переживания, ханум? Если Малике не желает меня видеть, значит, нет и причины для ваших волнений. Любовь силой не завоевать, это вы знаете не хуже меня.

Доктор стал собирать драгоценности, чтобы положить их обратно в сумку.

Вдруг послышался какой-то шум, невнятные грубые голоса, и раздался крик Джамиле-ханум. Она кричала так жалобно, что у доктора подкосились ноги. Роняя на ковёр драгоценности, он бросился из комнаты, но не успел миновать приёмную, как дверь широко распахнулась, пропуская майора Жубера. Вслед за комендантом вошли три французских автоматчика.

— Добра вечер, са'аб тохтор! — нарочито ломая язык, произнёс Жубер. Его губы кривились в усмешке.

Борясь с охватившим его волнением, доктор Решид попытался выдавить из себя ответную улыбку.

— Вы случайно не заблудились, господин майор?

— Военным это не свойственно, — снова усмехнулся Жубер. — Я пришёл именно к вам.

— Чем могу служить?

— Вы не слишком гостеприимный хозяин, доктор. Не кажется ли вам, что в кабинете нам было бы удобнее разговаривать?

— Прошу, входите.

В этот момент мимо них, кутаясь в чадру, проскользнула к выходу Фатьма-ханум.

— Задержать! — коротко бросил через плечо Жубер и шагнул вслед за доктором в кабинет.

Ни на столе, ни на полу драгоценностей уже не было.

Комендант по-хозяйски расположился в кресле за столом. Доктор остался стоять.

— Присаживайтесь, — сказал Жубер, но доктор словно не слышал. Первая растерянность как будто прошла, но мысли ещё метались как в горячке, мешали сосредоточиться, найти такое необходимое в этот момент равновесие.

Двое солдат втащили в кабинет упиравшуюся Фатьму-ханум, Жубер смотрел на неё с профессиональным интересом.

— Прошу вас, мадам, открыть лицо, — потребовал майор.

Фатьма-ханум продолжала упираться.

— Может быть, вам помочь?

После этого, заданного угрожающе-вежливым тоном, вопроса она приоткинула чадру.

— Как вы сюда попали, мадам?! — В голосе Жубера слышалось неподдельное удивление.

Фатьма-ханум метнула на доктора уничтожающий взгляд — только что пережитый стыд погасил в её сердце искорку сочувствия:

— Вот у этого безумного спросите, как я сюда попала! — Она повернулась к Решиду. — Ну, чего тебе не хватает, скажи? Живёшь, слава богу, хорошо, всё у тебя есть. Так нет же, спутался с разными смутьянами, и себе жизнь портит, и другим! Дождался вот на свою голову!

— Вы же умная, чуткая, ханум, — тихо сказал доктор Решид. — Вы сами испытали настоящее чувство, почему вы отказываете в этом другим? Настоящая любовь не приходит и не уходит по желанию.

В лице Фатьмы-ханум что-то дрогнуло. Но тут манор Жубер решил, что пора вмешаться в разговор.

— Вы свободны, мадам. Мы сами объясним господину доктору, что такое любовь. Можете быть спокойны.

Фатьма-ханум глубоко вздохнула. Встретившись глазами со взглядом Решида, она потупилась, опустила чадру и пошла к выходу со смешанным чувством исполненного долга, негодования и… жалости.

Майор Жубер приказал солдатам начинать обыск, потрогал запертые ящики стола и бросил:

— Ключи!

Возражать было бесполезно. Решид вытащил из кармана связку ключей и бросил на стол.

Генерал Ришелье нервничал. Приближались события, которых он ждал давно. Собственно, первый шаг уже был сделан, иначе генерал не арестовал бы доктора Решида. Он отлично понимал, что подобная акция неизбежно вызовет большие волнения среди алжирцев. И всё-таки отдал этот приказ. Нарочно отдал. А тетрадь, изъятая у доктора при аресте, подтверждала, что он поступил совершенно правильно и своевременно. Опоздай он только на один день, это строки с быстротой моровой язвы распространились бы среди населения. Но, однако, доктор и стишками баловался?

— Что же вы, полковник, не сказали мне, что наш доктор вдобавок ко всему ещё и поэт? — обратился генерал к сидевшему в кресле полковнику Франсуа: