— Так, не поеду… Пусть без меня живут.

— А куда же ты собираешься?

— Найду куда… Не беспокойся.

— Под конвоем отправим. Лучше поезжайте, — пригрозил Жубер.

— Не поеду! Считайте меня партизанкой, сажайте в тюрьму.

— Сумасшедшая! Готова даже быть партизанкой, лишь бы… — Лила не договорила. — Соедините меня, пожалуйста, с Абдылхафидом, — повернулась она к майору.

Он сразу же исполнил её желание.

— Поздравляю! Малике нашлась, — сказала она Абдылхафиду, добродушно улыбаясь, будто и не было никакого спора с Малике. — Приезжайте! Только скорее… Да, да… Скорее!

Она положила трубку на рычаг.

— Недаром говорят, что любовь сильнее смерти. Как вы считаете, майор Жубер?

Жубер усмехнулся:

— Ей-богу, мадам, такому испытанию никогда не подвергался, так что ничего не могу сказать…

Глава девятая

Доктор Решид содержался в специальной тюрьме для политических заключённых — в одиночной камере. Он мужественно встретил удар и старался не поддаваться унынию. Не у него одного такая судьба, он разделил участь тысяч, нет, десятков тысяч невинных людей.

Решид стоял под узким, забранным железной решёткой окном и, запрокинув голову, смотрел на маленький, чуть не с ладонь, голубой лоскутик неба. Глядя на него нельзя было себе представить, что мир огромен и где-то шумит морской прибой, светит солнце, дует свежий ветер. Откуда быть здесь свету и воздуху? В тюрьме специально предусмотрена темнота и сырость, очевидно для того, чтобы человек почувствовал себя преступником… Трудно было Ахмеду. Он сосредоточил все свои силы на одном: держаться с достоинством, какие бы испытания ему ни пришлось претерпеть — не унизиться перед грубой силой. Но молодое сердце нелегко было усмирить. То его захватывала волна гнева, то оно сжималось, как в тисках. В такие минуты Ахмед старался уйти в воспоминания. Горькие и сладостные, они раздвигали перед ним стены тюрьмы и переносили в прошлое.

Железная дверь камеры со скрежетом отворилась. Раздался окрик:

— Выходи!

Решид вспыхнул от этой бесцеремонной грубости, по сдержался — что толку спорить с каменной стеноп?

В длинный коридор выходило множество дверей. Двери, двери, двери… И за каждой бьётся чьё-то сердце, рвётся на вольный простор. Сколько же здесь несчастных, думал доктор.

Его привели в комнату, расположенную в самом конце коридора. Здоровенный лейтенант с повязкой на левом глазу и трое рослых солдат сидели за столом и пили пиво. Едва дверь отворилась, лейтенант поднялся и показал на место за столом:

— Пожалуйте, мсье доктор…

Решид остался стоять. Конвоир чувствительно двинул его кулаком в затылок:

— Садись, если приглашают!

Доктор сел.

Лейтенант протянул ему кружку с пивом.

— Пейте.

Пить хотелось немилосердно, он бы с наслаждением выпил холодное пиво, но вспомнил клятву, которую дал в доме Бенджамена.

— Спасибо, — сказал он, — я не пью пива.

— А-а, вы же мусульма-анин! — протянул лейтенант. — Хмельное пить вам аллах запретил. Ну, тогда умойтесь. — И он плеснул пиво в лицо доктору.

— Умывать — так уж по-настоящему! — поддержал один из солдат, опрокидывая на голову доктора весь жбан.

Комната огласилась хохотом.

Решид вскочил на ноги.

— Кто вам дал право издеваться!

Лейтенант тоже поднялся.

— Какое же это издевательство? — лениво процедил он. — Мы просто хотим тебя освежить — разве это издевательство? Тебе же добра желают, дурак, — и деловито, почти не размахнувшись, ударил доктора в подбородок.

Решид качнулся, с трудом устояв на ногах.

— Раздеть! — приказал лейтенант.

Солдаты мгновенно сорвали с доктора одежду и втолкнули в смежную комнату. Она была просторнее первой, но совершенно без окон, зато под потолком ярко горела лампа. Два стула стояли посередине комнаты. А в углу, в ванне, тяжело дышал какой-то человек. Его обросшее бородой лицо едва-едва виднелось над поверхностью воды.

— Садись! — велел лейтенант доктору, указывая на один из стульев.

Доктор послушно сел и тут же с криком вскочил, ужаленный током. Солдаты захохотали. Лейтенант криво усмехнулся.

— Не нравится, господин доктор? Ну, тогда иди садись на этот стул. Иди, иди, не бойся, этот — удобнее.

— Вы не имеете права так издеваться над человеком! — гневно сказал Решид. — Вы ответите за свои поступки!

— Ответим, — согласился лейтенант и тяжёлой ладонью наотмашь хлестнул доктора по щеке.

У Решида потемнело в глазах.

— Посадить его!

Солдаты схватили доктора под руки. Он весь сжался, ожидая удара тока, но стул и в самом деле оказался обычным. Доктор перевёл дыхание.

Лейтенант приказал вытащить человека из ванны и вышел.

Решид сидел оглушённый, не в силах собрать растрёпанные мысли. Это только начало, — билось в висках, — это только начало. Что же ещё предстоит вынести? Достанет ли сил? Без следствия, даже не предъявив обвинения, так мучают. Закон!.. Справедливость! Вот он — закон!

Солдаты выволокли человека из ванны. Доктор всмотрелся — и похолодел. Всмотрелся пристальнее. Неужто он? Сомнений не оставалось, это был действительно Бенджамен. Он лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша, прикрученный верёвками к широкой доске. Его измождённое лицо было жёлтым, как у покойника, беспомощно болталась культяпка левой руки.

Солдаты отошли в сторону, с любопытством наблюдая за доктором. Один кивнул в сторону Бенджамена.

— Узнал, что ли, своего учителя?

«Мерзавцы! — мысленно выругался Решид. — Бешеные собаки!»

Вернулся лейтенант, дымя папиросой, осведомился:

— Ну, как? Узнал?

— Что это за ученик, который не узнаёт своего дорогого наставника. Узнал, конечно, — ответил один из солдат.

Лейтенант не спеша подошёл к небольшому столику и нажал скрытую под крышкой стола кнопку. Закричав от неожиданной режущей боли, доктор вскочил со стула: его снова ударило током.

Сердце у Решида колотилось так, будто хотело выскочить из груди. Неимоверным напряжением воли он подавил охвативший его дикий ужас: предстояло ведь подготовить себя к чему-то ещё более страшному.

Лейтенант невозмутимо курил. Докурив, он сказал:

— Придётся вам всё-таки искупаться, господин доктор, только как бы и ванна наша не пришлась вам не по вкусу.

Солдаты притащили что-то похожее на металлическую лестницу и велели доктору лечь на перекладины. Сопротивляться было бесполезно, и он лёг навзничь, как ему приказали. Его накрепко привязали к «лестнице», заткнули рот кляпом и положили в ванну. Потом открыли кран. Ледяная струя больно ударила по телу, в мгновение вода наполнила ванну и добралась до рта и носа. Воздуха не хватало. Стало трудно дышать. Доктор бессильно метался, стараясь поднять голову выше, но вода всё прибывала. Захлёбываясь, он из последних сил рванулся всем телом, но кожаные ремни не пускали. Силы оставили его, черноволосая голова погрузилась в воду.

Один из солдат подбежал и перекрыл кран, а двое других вытащили безжизненное тело и стали откачивать.

Решид пришёл в себя только глубокой ночью. Сознание возвращалось медленно. Всё тело ныло, в ногах и руках он чувствовал тупую боль, в голове свинцовую тяжесть. Не отрывая взгляда от потолка в сырых потёках, он стал вспоминать все муки этого ужасного дня: смех солдат, Бенджамен, ванна… По телу пробежали мурашки. Доктор с трудом приподнял голову, огляделся. На железной двери блестела какая-то точка. Стоило немалых трудов сообразить, что это глаз часового, засматривающего в волчок.

Напрягая все силы, превозмогая слабость и боль в измученном пыткой теле, Решид перевернулся на живот. Передохнув, встал на четвереньки и наконец выпрямился. Пошатываясь, он шагнул к двери, но голова закружилась, ноги отказались слушаться, и он едва не упал. Прислонился к стене, долго стоял, прижавшись грудью к холодному влажному шероховатому камню, и тяжело дышал. В груди ощущалась давящая тяжесть, хотелось пить.