— Я на минуточку, — сказал Орлов, зябко потирая руки. — Гулял после обеда, шел мимо и вдруг вспомнил ваше объявление... адрес... Думаю, дай зайду. Гляжу — приема нет. Ну ладно, думаю, приема нет, но, может, есть глава фирмы?
— Проходите сюда. — Дружиловский посторонился, пропуская гостя в кабинет. Орлов качнулся, и хозяин подхватил его под руку. — Сюда, сюда.
Орлов тяжело плюхнулся в глубокое кресло.
— Это, значит, ваш штаб? — спросил он, оглядывая комнату.
— Скромное рабочее помещение, — улыбался Дружиловский, садясь в кресло напротив гостя.
— Летит времечко, летит проклятое, — не то весело, не то огорченно произнес Орлов, оглядываясь по сторонам. Он видел вполне приличный кабинет, какого не было у многих эмигрантов с громкими именами. Смазливый подпоручик, которого он видел в Ревеле, имеет в Берлине какие-то козыри. Весь вопрос: кто ему сдает карты?
Они припомнили ревельские времена, и Орлов сказал задумчиво:
— Беспечны мы были, глупо беспечны. Еще не понимали, что трагедия свершилась не только с нами, но и со всем миром. А потом всех втянуло в эту воронку, — он махнул рукой.
Дружиловский промолчал, он не мог понять, пьян Орлов или трезв, а знать это было крайне важно.
— Но одна наша болезнь не прошла и по сей день, — продолжал Орлов. — Мы так и не научились действовать вместе, все норовим каждый сам по себе и частенько мешаем друг другу, вместо того чтобы помочь.
— Нас объединяет одно — наша ненависть к большевикам, — солидно произнес Дружиловский, глядя на гостя.
— Это верно, — кивнул Орлов. — Но зачем забивать один гвоздь сразу двумя молотками? Вот вы напечатали в объявлении, что работаете по Коминтерну. А я-то тоже хожу вокруг этого. Почему бы нам не действовать заодно? А?
— Не выпить ли нам по случаю встречи? — спросил Дружиловский, остерегаясь влезать в этот разговор без одобрения доктора Ротта.
— Я-то уже принял обеденную дозу, но по такому случаю грех отказаться.
Дружиловский принес из столовой бутылку коньяку, печенье, наполнил рюмки. Наблюдая за ним, Орлов думал о том, что подпоручик наверняка знает о его солидном деле и для него должно быть заманчивым предложение объединить усилия. Но подпоручик сразу же ушел от этого разговора, значит, он сам это решить не может. С кем же ему надо советоваться? С поляками или немцами? Все-таки скорей всего с немцами.
— Прошу не сетовать, — сказал Дружиловский, показывая на скромный стол. — Живу по-холостяцки, без особых разносолов.
— Ко мне приходите, — ответил Орлов. — У меня и в Берлине открытый русский дом, семейный очаг и все такое прочее...
Они выпили за встречу. Потом — за скорейшее освобождение России из-под большевистского ига.
Орлов посмотрел на письменный стол, заваленный газетами.
— Как идут дела?
— Только учимся ходить, хвалиться пока нечем, — улыбнулся Дружиловский.
— Хвалиться будем сообща, когда вернемся в нашу первопрестольную, — вдруг со злостью сказал Орлов. Он взял бутылку, сам налил себе коньяку и выпил. — Черт бы все побрал, — произнес он про себя, и было непонятно, к чему это относилось. — А у меня дело поставлено давно и прочно. Катится как по рельсам. Даже когда я сплю, оно катится. Могу неделю за стол не садиться. Вот как надо работать!
«Он пьян, если так хвалится», — решил Дружиловский и наполнил рюмки.
— За ваши успехи.
— И за ваши, — поднял рюмку Орлов. Быстро и жадно выпив, он продолжал: — Работать надо с размахом, а то лавку лучше и не открывать. Я в прошлом году имение купил. Ну, конечно, не какие-то там безбрежные нивы, как в России, но все-таки... Каменный дом, два этажа, по-немецки — с башенками. Отдельно дом для челяди. Конюшня. Сад. И все за каменным забором. Крепость!
— Зачем это вам? — спросил Дружиловский без всякого интереса, он в это время обдумывал, как начать разговор о своем деле.
— Зачем? — Орлов смотрел на него со снисходительной улыбкой. — Недвижимая, голубчик, собственность. Не-дви-жи-ма-я! Ничто и никто ее не сдвинет! Вы не знаете, какое это удовольствие — хоть на денек вырваться из берлинской нервотрепки и оказаться там, зажечь камин, взять из погреба бутылочку. — Он мечтательно помолчал и добавил неожиданно: — У меня жена княжеского рода. Ну а княжне тоже положен замок.
— Я о таком и мечтать не могу, — тихо и печально проговорил Дружиловский.
— Э-э-э, голубчик, тут надо не мечтать! — Орлов поднял палец. — Действовать надо! И еще — нельзя мельчить. Запомните это. Я лично берусь только за масштабные дела. Тогда и интерес большой, и куш большой, и с большими людьми дело имеешь. Вот только что я завершил дело. Работал с одним англичанином из солидной фирмы. Голова министерская! Знает всю подноготную любой страны, а Россию как свои пять пальцев. Работать с ним одно наслаждение. И сработали мы такое, что мир ахнет. Вот как надо работать, голубчик!
— Не могли бы вы мне, только начинающему дело, оказать маленькую помощь? — спросил Дружиловский.
— Смотря какую, — деловито ответил Орлов.
— Мне нужен какой-нибудь советский документ, а лучше — чистый советский бланк.
— Очень нужен? — Орлов хитро прищурился.
— Да... очень... и вы же сами говорили — надо действовать заодно.
Орлов энергично поднялся с кресла, застегнул пиджак на все пуговицы.
— Когда будем заодно, тогда и поговорим, — сухо сказал он.
— Ну что ж, обойдусь, — сказал Дружиловский.
— Обиделись? Зря. Так дела не делаются: здравствуйте и давайте документ. Заходите как-нибудь ко мне в контору. Расскажете толком, что к чему. Подумаем. Обсудим. Может, что и сообразим. — Орлов говорил и держался так, словно и рюмки не выпил. Да, Доктор Ротт был прав, строго предупреждая, что Орлов — лиса и с ним каждую минуту надо быть начеку.
— Спасибо, я обойдусь, — пробормотал Дружиловский.
— Ну и хорошо. А пока будем считать, что мы возобновили наше знакомство, и давайте иметь друг друга в виду, — весело говорил Орлов, надевая пальто.
Дружиловский вяло пожал протянутую ему руку, а когда дверь за Орловым закрылась, сказал злобно:
— Зажрался, сволочь.
На другой день он доложил Ротту о визите Орлова. Он знал: если доктор Ротт начинает двигать тонкими губами, будто конфетку сосет, значит, он чем-то доволен. Но чем? Может, зря он умолчал, что просил у Орлова помощи и получил отказ?
— Прекрасно... прекрасно... — рассеянно сказал доктор Ротт. Сейчас он получил подтверждение, что Сидней Рейли в Берлине и каждый вечер бывает у Орлова. Теперь следовало узнать, что они там делали.
Дружиловский вдруг осмелел.
— Господин Ротт, у меня плохи дела с поляками. Помогите.
— Что случилось? — спросил немец.
— Они требуют от меня советские документы, а где я их могу взять? Грозят расправой.
Доктор Ротт посмотрел на него удивленно и сердито:
— Вы абсолютно не умеете мыслить аналитически, обратите на это внимание! Неужели вы не знаете, что с Москвой у нас дипломатические отношения? Ах, знаете? И пытаетесь к польским делам против Советов пристегнуть меня, вполне официальное лицо Германии!
— Я думал...
— Меня не интересует, господин Дружиловский, что вы думали. Важно только то, что вы думали неправильно.
Дружиловский челночил между всеми своими хозяевами, со страхом ожидая встречи с Перацким.
И вот этот день наступил. Будь все на свете проклято. И доктор Ротт в том числе. Сам сунул его к полякам, а теперь отворачивается, он, видите ли, официальное лицо. Зиверт тоже хорош, ему всех дел — только пальцем шевельнуть, а тоже воротит рожу.
Перацкий, не ответив на приветствие, спросил:
— Принесли?
— Еще не готово, — ответил он.
— Мне все ясно, — зарычал Перацкий, закусив изжеванную сигару. — Вы просто не хотите работать для Польши. Это, конечно, ваше дело, но я вам не завидую.
— Очень трудное задание... — начал Дружиловский.
— Замолчите, пся крев! — вместе с сигарным дымом яростно выдохнул Перацкий. — Легко только деньги получать. Но, может, вы решили, что я должен платить вам за одну возможность видеть вашу унылую физиономию? Вы, как проститутка, предпочитаете тех, кто больше платит!