— И все-таки, если бы у меня были деньги, я бы знал, как начать одно большое дело, — снова вернулся к своему Дружиловский.

— В миллионеры захотелось? Ну-ну... — покачал головой Ляхницкий, явно думая о чем-то другом.

— А вы послушайте, не отмахивайтесь. — Дружиловский наклонился к нему и продолжал, быстро оживляясь: — Вот вы гонитесь за тем, чтобы успеть втиснуть в номер хотя бы одно интересное и свежее сообщение. И все равно многое и очень интересное в завтрашнюю газету не попадет. А ведь можно к самому вечеру выпускать что-то вроде сводки интересных сообщений, только сообщений. Бюллетень сенсаций.

— Не хватит, — сказал редактор, ковыряя во рту зубочисткой.

— Чего «не хватит»?

— Сенсаций.

— Во-первых, бюллетень должен быть небольшим — две-три тетрадочные странички, — все более увлеченно говорил Дружиловский, он видел, что редактор слушает его с интересом. — Во-вторых, если не хватит, можно кое-что и выдумать, да еще и с пользой для местных политиков. В обмен, так сказать, на льготы и прочее.

— Слушайте, Сергей Михайлович, а это действительно неплохая идея, — удивленно сказал Ляхницкий. Он наполнил рюмки коньяком. — Давайте-ка выпьем за нее и подумаем...

Они чокнулись.

— Меня если потрясти, я еще не то могу придумать, — подмигнул Дружиловский и опрокинул рюмку.

— Знаете что? — энергично произнес Ляхницкий. — Я завтра же иду к министру внутренних дел Хеллату. Если он даст лицензию и бумагу, мы начинаем большое дело.

— О каком деле речь? — послышался скрипучий голос, и за спиной Ляхницкого появился высокий мужчина лет сорока пяти, с косматыми бровями, черными остроконечными усами и массивным носом. На нем был дорогой пиджак из грубой шерсти, стоячий крахмальный воротничок, обхваченный черным галстуком с жемчужной булавкой.

— Наконец-то! — воскликнул Ляхницкий, показывая на свободный стул. — Прошу знакомиться. Пан Дружиловский, пан Богуславский...

Подбежавший метрдотель сам принимал заказ от нового гостя и называл его «пан полковник».

— На улице мразь, — скрипел Богуславский, зябко потирая красные руки. — Не то снег, не то дождь, не то черт знает что. А с моря ветер, с ног валит. Здешняя зима — это сплошное безобразие. Ну а что за дела вы тут обсуждали?

— Да так, шевеление воздуха, — весело и беспечно ответил Ляхницкий. — Пан Дружиловский фантазировал, как из рубля сделать сотню.

— Пан Дружиловский поляк? — вдруг спросил сердито полковник Богуславский, взглянув на подпоручика из-под косматых бровей. — Впрочем, по внешности вы мало похожи на поляка.

Дружиловский объяснил, что, кажется, прадед у него был поляк.

— Уж если польская кровь у кого есть, то, мало ее или много, значения не имеет, важно, что она есть, и тогда перед нами человек особого покроя, — сказал Богуславский. Из-за его скрипучего голоса казалось, что он все говорит сердито и раздраженно.

Разговор зашел об инициативе Москвы заключить мир с Прибалтийскими странами и о предстоящей в Риге мирной конференции этих стран... Дружиловский был не очень в курсе всей этой истории и знал только, что против прибывшей в Ревель советской делегации ведутся интриги.

— Суета сует, — сказал он важно.

Богуславский посмотрел на него удивленно из-под косматых бровей.

— К счастью, такой взгляд на историю не имеет успеха у государственных деятелей, — сказал он. — Может, вам захотелось сесть с большевиками за один стол и сыграть в покер?

Ляхницкий поспешил объяснить, что его приятелю приходится туго.

— Если человек хочет чего-то добиться, у него должен быть более твердый взгляд на современные дела, — сердито проворчал Богуславский, опустив массивный нос к тарелке.

— Моя ненависть к большевикам всегда со мной, — с достоинством сказал Дружиловский, понявший свою оплошность. Он заметил, что редактор одобрительно смотрит на него, и продолжал, заносчиво вскинув голову: — И никто не имеет права подозревать меня в желании мириться с ними. Однако, чтобы всецело думать о борьбе, я должен высвободить свою голову, не думать о средствах для существования.

Теперь редактор перевел беспокойный взгляд на жующего полковника, ожидая, что тот ответит.

— О да, о да. Я согласен, — миролюбиво проговорил полковник.

Как только было покончено с десертом, Ляхницкий сказал, обращаясь к полковнику:

— Я думаю, мы извиним моего друга, ему надо уйти...

— Какой может быть разговор, дело прежде всего, — под усами Богуславского шевельнулась благосклонная улыбка.

— Да, прошу извинить, — торопливо сказал Дружиловский и откланялся. Его выпроваживали как бедного родственника или надоевшего нахлебника! Как страстно хотел бы он сейчас небрежным жестом положить на стол крупную купюру. Но, эх!..

Ляхницкий проводил его до двери и, вернувшись к столу, спросил:

— Какое у вас впечатление?

Полковник расправил усы.

— Пригодится.

— Вполне, вполне.

— Хотя не из прочных... но изворотлив.

Наклонившись над столом, они заговорили тихо, без выражения, как люди одного дела, понимающие друг друга с полуслова.

— Он сказал, что его жена лезет к русским.

— Не удивительно. Вы уверены, что он не знает о ее английских связях?

— Уверен. Он говорил, что это у нее такая блажь — познакомиться с красными земляками. Нет, нет, и она и англичане достаточно умны.

— Как она ест наши конфеты?

— Глотает.

— Подбросьте ей: поляки договариваются с французами тайно, за кулисами мирной конференции, выяснить возможности торговли с русскими. Может, тогда, наконец, в Лондоне стукнут кулаком по столу и обуздают прибалтов.

— Сделаю завтра.

— А его вербуйте.

— Он сейчас предложил стоящее дело — выпускать бюллетень сенсаций и использовать его для дезинформации.

— Смотри-ка — не ожидал. Будете выпускать вместе?

— Естественно.

— А для него это станет хорошей крышей. Надо все-таки вербовать и жену.

— Торопиться опасно... неглупа...

— Неужели англичане хорошо ей платят?

— Думаю — да. Они вернули мне долг, оплатили счет за бумагу. К ней нужен очень тонкий подход.

— У них любовь?

— Вряд ли... Я как раз об этом думаю.

— Думайте поскорее. Что говорит министр Хеллат?

— Все то же: деловой мир жмет на правительство, хотят торговать с русскими.

— Напечатайте-ка у себя статейку... нет, лучше фельетончик... как, скажем, глупые овечки решили дружить с голодным волком и что из этого вышло.

— Сделаю.

Вышколенный официант с давно подготовленным счетом не позволял себе даже показаться в зале — в этом ресторане деловым людям никогда не мешали. Оркестр стал играть чуть громче, но это только для того, чтобы гости знали, что уже вечер.

«Бюллетень экстренных сообщений» поначалу имел успех. Обыватель рассудил просто: зачем покупать утром газету без самых последних новостей? Лучше вечером взять, да еще за полцены, бюллетень, полный сенсаций.

Деньги хлынули в руки издателей бюллетеня. Дружиловский снял для редакции помещение на одной из главных улиц Ревеля и даже завел секретаря. Пока бюллетень выходил только по-русски, но они уже распустили слух, что скоро начнется издание на эстонском языке. Впервые в жизни он был по-настоящему увлечен делом и считал, что вошел в мир политики, где все отмечено особой значительностью.

Ляхницкий оказался прав — сенсаций не хватало, и приходилось их сочинять, а это оказалось совсем не таким легким делом.

Возвращаясь ночью после работы в ресторане, Юла не раз заставала мужа за письменным столом в густом табачном дыму. Отношения их последнее время стали получше.

Теперь он всячески подчеркивал свою самостоятельность и причастность к важным делам политики. Юла делала вид, что не замечает этого, и даже сама подогревала его честолюбие. Теперь она и от него получала полезную информацию, во всяком случае, могла регулярно сообщать своему пастору, что в бюллетене, который делал ее муж, правда, а что его выдумки.