Болгарская земля становится плацдармом и для нападения на Советский Союз. Достаточно напомнить, что все болгарские черноморские порты были превращены в военно-морские базы гитлеровской Германии. В распоряжение немцев были предоставлены все аэродромы Болгарии. Так началась самая постыдная страница в истории буржуазных правительств Болгарии, так начался конец царя Бориса.

Подлейшая хитрость правителей Болгарии была в том, что открыто они не объявили войну Болгарии против СССР и даже продолжали поддерживать со Страной Советов дипломатические отношения, сведя их, правда, к чистой проформе, — советские дипломаты были поставлены в Софии в такое положение, при котором никакой нормальной работы вести было нельзя.

И снова на борьбу за честь своей Болгарии поднялись коммунисты. Они становятся организаторами всенародного антифашистского движения. Коммунисты создают вооруженные партизанские отряды, которые ведут борьбу с гитлеровцами не на жизнь, а на смерть. Правители Болгарии, теперь уже с прямой помощью гестапо, ведут беспощадную борьбу против антифашистов, против коммунистов в первую очередь. За первый год войны военно-полевые суды Болгарии вынесли около тысячи суровых приговоров, однако террор уже не мог погасить пламя борьбы народа за свою честь и свободу. Именно в это время Владимир Заимов оказывается рядом с коммунистами в их беззаветной борьбе с фашизмом, за честь и свободу Болгарии.

Все это было с Владимиром Заимовым в час перед судом в это раннее летнее утро сорок второго года. И было не памятью о прочитанном в учебнике истории, а его судьбой, судьбой его близких. История не раз грозно врывалась в жизнь этой семьи.

Сегодня он предстанет перед судом уже во второй раз. Первый раз его судили шесть лет назад, и тогда его тоже обвиняли в измене и ему грозила смерть.

Приближалась середина тридцатых годов.

Мир лихорадило. В центре Европы возникла и набухала черной кровью национализма гнойная опухоль — немецкий фашизм, но это была не только немецкая болезнь. В конце концов, болгарского фашиста Цанкова можно считать даже старшим духовным братом Гитлера.

Мир, потрясенный небывалым экономическим кризисом, только-только выбирался из-под обломков этой катастрофы, и люди думали, что ничего более страшного, чем пережитое ими во время кризиса, быть не может. Но как раз болгары к этому времени уже знали, что страшнее фашизм.

Владимир Заимов тоже понимал это. Но это понимание пришло не сразу.

Молодой офицер, уже успевший прославиться в войнах и быстро продвигавшийся по службе, воспринимал поначалу все происходившее в стране как бы отраженно, в той мере, в какой это сказывалось на любимой им армии.

Для него солдат был прежде всего человеком, который принял на себя священную обязанность защитника родины и, значит, стал его боевым товарищем по ратной службе, самой, как он считал, высокой службы из всех. Он не уставал говорить своим офицерам, что солдат — главная фигура в армии, что даже военный гений ничего не сделает, если солдат не будет сознательным исполнителем замыслов и приказов полководца. Солдат первый идет на смерть, и его командиры ответственны за то, чтобы он не погиб напрасно, хорошо воевал... «У каждой солдатской могилы нам следует строго думать о себе», — говорил он офицерам. Он никогда не пытался снискать к себе солдатскую любовь поблажками или заигрыванием, не прощал малейшей нерадивости в службе, и строгость его всегда была справедливой. Он говорил офицерам: всякая несправедливость оскорбляет достоинство человека, как же можно оскорбить, унизить, а потом приказать этому человеку идти на смерть и думать, что он сделает это с пониманием своего, высокого долга перед отчизной?

Его высказывания и действия вызывали пересуды в кругах офицеров, его считали непоследовательным либералом: то он требует железной дисциплины, а то оберегает солдат от наказаний. Однако на всех смотрах и маневрах подчиненная ему воинская часть неизменно показывала образцы умения и дисциплинированности, и сам царь Борис неоднократно и публично благодарил его за отличную службу отчизне.

Но фашисту Цанкову нужен был совсем не такой солдат, какого воспитывал Заимов. Ему нужен был солдат, который, не задумываясь, стрелял бы не во врага, а по своему же народу. Он объявил, что главный враг Болгарии находится внутри страны. Фашизация страны не могла проходить без фашизации армии. Правительство террора не могло чувствовать себя уверенно, пока армия не стала его опорной силой. Многие офицеры, исполняя волю правительства, участвовали в этой постыдной войне против народа.

Заимов не хотел верить происходящему, продолжал действовать по совести — ни он, ни его солдаты к кровавым расправам внутри страны не были причастны. Но прежней радости от военной службы он уже не испытывал, он видел, как растаптывают главную сущность понятия о воинском долге. Когда он, служа в военном гарнизоне города Сливена, помешал кровавой расправе над большой группой коммунистов, он сделал это, считая, что армия должна быть на страже законности. И только потом, когда его поступок был назван преступлением против закона о чрезвычайном положении в стране, он начал понимать, кому и зачем нужна была беззаконная расправа над коммунистами. Он понял и был потрясен — оказывается, коммунистов уничтожали за то, что они хотели видеть Болгарию страной свободной, демократической и дружащей с Россией. Но разве он сам не хотел того же своей Болгарии? Однако это открытие не привело его к коммунистам, он только утвердился в мысли, что в стране плохо, неблагополучно. Самое страшное, что он был очень одинок со своими мыслями. Он знал только двух, может быть, трех офицеров, с которыми мог говорить откровенно. Многие его недавние товарищи по службе с упоением делали карьеру на «внутренней войне», а другие считали, что приказ есть приказ и его следует выполнять...

Однажды он поделился своими мыслями с отцом, и тот сказал ему: «Правительство, которое воюет со своим народом и даже с памятниками истории, воздвигнутыми тем народом, — обречено...»

Отец был прав: после этого не прошло и года, как Цанкова устранили, и всем было ясно, почему это произошло, — его кровавая война с народом вызвала всеобщее отвращение, она стала опасной даже для монарха.

Однако свержение Цанкова не изменило положения внутри страны. Террор продолжался, ему только старались придать видимость законности. Продолжалась враждебная Советской России политика. Одновременно все более ясным становился курс на сближение с Германией, где к власти уже прорвались фашисты. Заимову предстояло понять и всю лицемерность устранения Цанкова, и всю страшную опасность для Болгарии «нового курса». Он понял это. События в стране, в мире заставили его видеть далеко за пределами армейской жизни. Хотел он этого или не хотел, но он становился все ближе к политике.

Нацисты захватили в Германии власть и возвестили всему миру о наступлении эры возрождения немецкой нации и государства. В болгарских газетах стали появляться статьи о том, сколь дальновидна была политика Болгарии, давно взявшей курс на сближение с Германией. Заимов раньше иных политиков понял, что это значит для его страны. В основу нацистской идеи о создании великой Германии заложено обещание немцам военного реванша, а это значило, что политическая демагогия Гитлера рано или поздно завершится войной. Будучи высокообразованным военным, Заимов с цифрами в руках анализировал все возможные варианты практического осуществления немецкого реванша и приходил к выводу, что при любом направлении удара Германия, подкошенная прошедшей войной и Версальским договором, не сможет начать войны, не решив предварительно проблемы резервов: людских и всяких иных. А для этого она неизбежно должна будет привлечь на свою сторону Балканские страны.

То, что происходило в Болгарии, подтверждало эту мысль — страна испытывала все усиливающийся нажим Германии. И экономический, и политический. Самое тревожное было в том, что в Болгарии этому нажиму не сопротивлялись. Наоборот, прогерманский курс сменявшихся правительств и неизменного царя Бориса становился все более откровенным. Все это могло кончиться для Болгарии катастрофой.