Худощавый, с реденькими, аккуратно приглаженными золотистыми волосами, с маленькими руками, обсыпанными веснушками, с улыбчивым тонким ртом, суетливый в движениях, быстрый в речи, Зиверт поначалу производил впечатление несерьезного человека, но это впечатление было обманчивым. Он был умным и хитрым дельцом, отлично понимающим обстановку, умевшим вовремя увидеть и использовать малейшее ее изменение. Всеми своими потрохами принадлежа немецкой разведке, он так сумел поставить себя, что немцы сочли за благо предоставить ему полную свободу действий, включая сюда и связи с другими разведками. Немцы не прогадали — благодаря Зиверту они знали многое.

Позже, когда вокруг Зиверта разразился публичный скандал, берлинская газета напишет о нем, что это был «своеобразный гений политической проституции, сумевший флагом борьбы против большевистской России прикрыть свою службу многим богам политики, причем он информировал всех, и все информировали его. Но не пострадал ли больше всех наш «немецкий бог», который в этой ситуации оказался в роли сутенера?»

Но до поры, когда разразился этот скандал, еще далеко.

Самым сильным и опасным конкурентом Зиверта был Орлов, бывший русский офицер, врангелевский контрразведчик, который тоже имел в Берлине свою контору. Но если Зиверт напрямую был связан с немецкой разведкой, у Орлова главной была связь с англичанами. Немцы об этом знали хотя бы потому, что Орлов работал и на них. И все же они постоянно беспокоились, так как связь с Англией делала Орлова в известной степени независимым и он не торопился сообщать немцам о делах британской разведки в Германии.

Были еще деятели рангом пониже, они не имели собственных контор и поодиночке верно служили своим разноплеменным хозяевам. Князь Оболенский был элементарным немецким шпиком. Петербургский артист Самарин служил курьером в берлинском представительстве английской газеты «Таймс». Главной же его работой было собирать для английской разведки адреса советских граждан, чьи родственники оказались в эмиграции. Бывшему владельцу московской фотографии Мануйлову французская разведка сняла комнату в доме вблизи советского полпредства, и он с утра до темноты фотографировал всех, кто входил или выходил из представительства... Как правило, все эти «одиночки» находились и под контролем немецкой разведки, в это время в его структуре был специальный «отдел русской агентуры», одним из руководителей которого явился уже известный нам доктор Ротт.

Доктор Ротт и его сотрудники занялись и Дружиловским... Он в своем дневнике называет себя необъезженным жеребенком, который надеется набрать иноходь. Он еще не понимает, что от него уже мало что зависит — он включен в строгий по-немецки план, и от него требуется только быть послушным и точным исполнителем.

Немцы учли, что Дружиловский уже занимался изданием газеты, и решили, что в ближайшее время он откроет в Берлине «свое» русское информационное агентство, для которого было придумано даже название — «Руссина». Непосредственный контроль за деятельностью «Руссины» возлагается на Зиверта, для которого новое агентство станет и своеобразным громоотводом — он будет передавать туда свои наиболее рискованные дела. Об открытии агентства в газетах появится объявление — по расчету доктора Ротта, оно привлечет внимание Орлова, тот наверняка заинтересуется конкурентом. Не позволит ли это внедрить Дружиловского в английские дела Орлова?..

Но пока в отношении Дружиловского действует предыдущий параграф немецкого плана — доктор Ротт все еще надеется, что поляки отзовутся на статью Дружиловского об их разведке, поэтому с агентством «Руссина» ему придется подождать.

Статья Дружиловского, как и рассчитывал доктор Ротт, встревожила польскую разведку. Майор Братковский пророчил появление новых его статей и требовал самых радикальных мер против проклятого подпоручика. Полковник Матушевский занимал более спокойную позицию — он не без яда говорил, что, если тебя обвиняют в воровстве, стрелять в клеветника опасно, выстрел прозвучит почти признанием вины. По его мнению, следовало не торопиться, посмотреть, как отзовется статья подпоручика, а затем спокойно подумать, как его проучить. Но в это время дефензиву постигла новая неприятность, на этот раз в связи с Юлой Дружиловской. Англичане провели с ее помощью успешную «игру», завершившуюся дипломатическим скандалом. Английский посол в Польше заявил официальный протест против наглых попыток польской разведки проникнуть в архивы посольства. Польская контрразведка без особого труда установила, кто их предал, но Юлы в Варшаве уже не было. Английский резидент заблаговременно переправил ее в Ревель.

Чаша терпения польской разведки переполнилась, и было решено немедленно нанести удар по Дружиловскому. Польский агент в Берлине Моравский получил приказ подстроить подпоручику несчастный случай на улице и денег на это не жалеть. Однако Моравский, получив приказ, немедленно выехал в Варшаву. Он знал, как точно работает берлинская полиция, был уверен, что немецкая контрразведка мгновенно разгадает подоплеку «несчастного случая» и разразится новый скандал. Моравский предложил другой неожиданный ход.

Доктор Ротт меж тем недоумевал, почему поляки ничего не предпринимают после появления статьи. При этом он не исключал предположения, что автора не пощадят: ну что ж, он готов потерять этого среднего агента, получив взамен сильный козырь против польской разведки. Так или иначе нужно было ускорить события, и доктор Ротт отдал распоряжение: Дружиловского изъять из конторы Андреевского, вернуть в общежитие «Станица» и устроить в качестве буфетчика в ресторан «Петербург», где часто бывают поляки.

Уже вторую неделю все вечера Дружиловский торчал в табачном дыму за стойкой, лаялся с официантами, выслушивал печальные исповеди эмигрантов. Но нужно было ждать, и он внимательно присматривался к полякам. Он боялся и ждал этой встречи. Если она нужна доктору Ротту, то, значит, нужна и ему. Он записал тогда в своем дневнике: «...Я рисковал уже не раз, и это был риск особо опасный, потому что я действовал один. А сейчас я рискую, будучи связан с большим делом и солидными людьми, и от этого не так боязно. В политике для каждого весь вопрос, кто у тебя за спиной. Ведь когда раньше у меня за спиной был майор Братковский, моя судьба была что заяц под дулом охотника и не стоила гроша ломаного. Сейчас у меня за спиной доктор Ротт, а с ним вся Германия — не так-то легко взять меня за горло, не задев всех, кто позади меня. И если польская разведка — это банда мелких жуликов без стыда и совести, то здесь это государственное, серьезное дело. Любому понятно, что большая политика делается не в Варшаве, а здесь. Зиверт правильно учит: немцы знают, что делают, а ты только выполняй их приказы, и тогда пойдешь в гору...»

Стоя за прилавком, Дружиловский подолгу смотрел в окно, где в свете уличного фонаря кружился и падал большими хлопьями снег. Он не любил осень и зиму, не переносил холода, но сегодня был доволен — публики мало, кто в такую погоду выйдет из дому. Можно даже присесть и, когда хозяин уйдет в свою конторку, выпить рюмку коньяку.

С улицы вошел невысокий мужчина в желтом кожаном пальто. Он, не раздеваясь, подошел к дальнему концу буфетной стойки. Захватив с полки водку и рюмку, Дружиловский подошел к гостю.

— Нет, нет, этого не требуется, — сказал гость по-русски с польским акцентом. Он вынул из кармана визитную карточку. — По указанному здесь адресу я жду вас завтра в одиннадцать утра. Это нужно в одинаковой степени и вам и нам. До свидания.

«Вацлав Моравский — представительство польского Красного Креста в Берлине. Гарденштрассе, 7», — было напечатано на визитной карточке по-польски и по-немецки.

Когда Дружиловский закончил читать и поднял голову, человека в кожаном пальто уже не было.