Сару привели домой совсем без чувств. Около нее находился доктор. В это время в калитку постучали. Слуга отворил и увидел двух незнакомых молодых людей и священника, стоявших у калитки.

— Кого желаете? — спросил он.

— Нам сказали, что в этом доме живут две женщины из Алашкерта, — начал Вардан, — одна из них пожилая, а другая — молодая девушка.

— Да, они здесь, но девушка…

— Что случилось с ней?

— Умерла…

Подобно дереву, пораженному грозой, Вардан упал на руки Мелик-Мансура.

Стояла мрачная ночь. Дышалось тяжело. Теплый летний воздух был напитан парами и пылью.

В ночной тишине не слышно было ни звука, ни шелеста, точно все вымерло. Раздавались только глухие стоны в одном конце кладбища св. Гаянэ, где, распростершись над свежей могилой, горько рыдал молодой человек. Слезы ручьем лились из его глаз, смачивали сухую землю.

Он то целуя землю, обнимал могилку, то припадал к ней и оставался в таком положении. «Лала… несчастная Лала!..» — шептал он, и вместе с этими словами из груди его вырывались мучительные вздохи.

После долгих скитаний он наконец нашел могилу любимой девушки. — Что оставалось ему в жизни?

В борьбе с трудностями и житейскими неудачами у него была одна-единственная сияющая звезда, приковавшая к себе все его взоры, звезда, которая вела его к спасительной пристани. А теперь погасла и она. Что же оставалось? Разбитое, израненное сердце, для которого одна капля целебного бальзама могла бы исцелить все раны.

Потеря была невозвратима. Вардан никогда не любил раньше. В холодном, закаленном в борьбе юноше не было нежности, но перед любовью Лала, как восковая свеча, растаяла его холодность и сдержанность. И вот ангел-утешитель был под этой землею, которую он обнимал и орошал своими слезами. Под нею же было похоронено навеки и его сердце.

Долго мучился он, борясь с горем и рыдая, пока, наконец, всеми его членами не овладело какое-то онемение. Разгоряченная голова его опустилась на могилу, и глаза закрылись. Начались тревожные сны. Страшные видения наводили на него ужас; сменявшие их отрадные картины приводили его в восторг.

Казалось, время ушло далеко вперед, и он видел Армению, разрушенную, опустошенную Армению совершенно обновленной. Что это за чудесное превращение! Неужели потерянный рай возвратился на землю? Неужели опять настал золотой век, когда зло и неправда не оскверняли еще этого невинного божьего мира? Нет, рай, виденный теперь Варданом, не был, тем раем, который основал Иегова у истоков четырех рек Армении, где первая пара людей жила в полном неведении и невинности. Это не был тот рай, в котором человек жил не работая, не производя, питаясь плодами со щедрого стола чудесной природы. Это был другой рай, созданный человеком, его усилиями и честным трудом; вместо неведения в нем господствовало мудрое знание, а вместо патриархальной жизни — разумная цивилизация.

Казалось, сбылись слова, сказанные создателем первому человеку: «В поте лица своего добывай свой хлеб». Теперь человек намного облегчил труд, и ему больше не нужно добывать себе хлеб «в поте лица», Он работает для своего благоденствия. Труд его не присваивается угнетателями.

Вот видит Вардан деревню. Разве это не село О… провинции Алашкерт? Знакомые окрестности; те же горы и холмы, та же река и зеленая долина, все — старое, знакомое. Течение веков ничего здесь не уничтожило, ничего не унесло, а только видоизменило. Но как неузнаваемо стало село! Не видно больше жалких землянок, которые походили больше на звериные берлоги, чем на жилища людей. Вместо них каменные, белые как снег дома, окруженные роскошными садами. Ровные, широкие улицы осенены тенью вечнозеленых деревьев, а подле них струятся прозрачные, как хрусталь, ручьи.

Утро. Из домов выходят группами деревенские ребята, здоровые, веселые и чисто одетые. Мальчики и девочки — все вместе, с книгами в руках спешат в школу. Вардан глядит на них с восхищением. Как здоровы эти милые дети! Сколько веселья на их лицах! Вероятно, школа и учитель не страшат их. Неужели это те самые полунагие, болезненные дети, которых Вардан видел здесь раньше?

Он стоял одиноко на улице и растерянно глядел вокруг, не зная, куда идти. Вдруг слух его уловил звуки церковного колокола. Как видно, ранняя обедня еще не отошла. С того дня, как он оставил монастырь, в первый раз приятно подействовал на него звук колокола. Окаменелое сердце Вардана наполнилось святым чувством, и он поспешил в церковь, где не бывал больше десяти лет.

Он был поражен, увидев простую, лишенную всякого блеска церковь. В ней не было ни разукрашенного алтаря, ни иконостасов, ни золоченных образов, ни серебряных крестов, ни дорогих одеяний. Она лишена была роскоши армянской церкви. Не видно было дьяконов, дьячков и прочих служителей церкви. Ему бросились в глаза только два простых образа: один изображал Христа, а другой св. Григория Просветителя; оба помещались в простых черных рамках.

Находившиеся в церкви мужчины и женщины сидели на длинных скамьях, и каждый имел в руках молитвенник. Священник, одетый, как и другие, стоял на амвоне и, держа в руке библию, читал проповедь, которая была так ясна и понятна, что Вардан понимал все, что он говорил. Божьи слова лились из его уст, как ручей из чистого источника. Он разъяснял смысл следующих слов библии: «В поте лица своего добывай свой хлеб». Вардана удивило объяснение проповедника. До сих пор он понимал смысл этих слов как проклятие, данное господом в напутствие первому человеку, которое затем перешло на весь род людской. Теперь только понял он, что это было наставление, чтобы отвлечь человека от лени и приучить его к трудолюбивой жизни.

Проповедь кончилась. Из толпы поднялся простой крестьянин и, согласно смыслу проповеди, прочел молитву. Он просил бога даровать им здоровье, разум и силу, чтобы иметь возможность действовать, работать над возделыванием сотворенной им земли, которая хранит в себе неизмеримые богатства. «Что это за молитва?.. — подумал Вардан. — Какие они материалисты! Они ничего не просят для души. Разве они не ждут ничего после смерти?..»

После этой молитвы все присутствующие, не исключая женщин, стариков и детей, пропели другую, взятую из книги псалмов. «Многие сказывали — кто укажет нам доброту господа? Свет, исходящий от твоего лица, осветил нас, наполнив наши сердца радостью. Ты даровал нам в изобилии хлеб, вино, масло и разные плоды».

— «Опять материализм… — подумал Вардан, — опять ничего о душе… Работник воспевает плодородие земли, дарованной богом и обрабатываемой рукою его же, работника. Удивительно, как эти люди сумели согласовать отвлеченность религии с насущными потребностями и условиями практической жизни!..»

Но что это за чудесное пение, которому вторит орган? Какой приятной божественной мелодией звучит пение сотни людей! Вардану казалось, что голоса поющих сливаются с гимнами бесчисленных херувимов и возносятся к престолу предвечного. Первый раз в жизни слышал он подобную божественную музыку.

Богослужение окончилось. Народ начал расходиться. Место на амвоне, где стоял раньше проповедник, занял учитель, а на скамьях, где молились родители, теперь разместились дети.

Тут были и мальчики и девочки — все они слушали учителя. «Неужели это школа? — думал Вардан. — Как видно, они соединили школу с церковью — заключил он. — Однако какие экономные люди, не выстроили отдельного здания для школы! И здесь опять на первом плане материализм».

Между тем, лицо учителя показалось Вардану знакомым. Разве это не отец Марук? Черты лица, рост и даже голос — все его. Да, точь-в-точь он, — священник, но в светском платье.

Вардан не верил своим глазам. Неужели это тот самый враг школы, который причинил столько забот и горя Салману? А теперь он сам управляет образцовой школой! Разве это тот священник, который брал деньги за церковные обряды и думал только о своих должниках? Это так озадачило Вардана, что он, не в силах побороть своего любопытства, подойдя к учителю, спросил: