— Осман угнал за свою жизнь столько овец, сколько у него волос на голове, — говорил Омар.

— А ты, Омар, тоже хорош, — отвечал Осман: — сколько я угнал овец, столько же ты похитил армянок.

— Шабан не любит армянок, — вмешался другой, — говорит, они плаксивые.

— Это правда, — подтвердил Шабан, — у этих баб сердце хрупкое, как стекло. Но у наших женщин, клянусь богом, каменные сердца; брось их хоть в волчьи когти — не заплачут. Терпеть не могу, когда женщина плачет.

— А хуже всего то, — перебил их пожилой курд — что эти неверные никогда не изменяют своей проклятой вере. Вы же знаете, что у меня целых три, и хотя я бью их очень редко, все же вижу, как они молятся тайком. Но есть у них одно достоинство: все они хорошие хозяйки и работницы, работают как волы и не спят так много, как наши женщины.

— А какие милые невестки у этого старого Хачо! — с особенным восторгом заговорил молодой курд, — не будь старик другом нашего бека, непременно похитил бы одну из них.

Разговор слуг был прерван лаем собак, вслед за которым послышались голоса пастухов. Некоторые из слуг схватились за оружие и побежали туда, откуда доносились голоса. В темноте послышались вопли: «Ради бога, ведите нас к беку, мы имеем к нему просьбу…» Несчастные с трудом были спасены от собак подоспевшими сторожами (опасно проходить мимо кочевки курдов в ночное время: нередко достается прохожим от острой пики огорожа).

Пришедших было несколько человек. Их повели к палатке, где сидел бек с гостем. При свете фонарей, висевших перед палаткой, стало видно, что это купцы и перевозчики грузов. У одного была разбита голова, у другого — рука, третий был ранен в бок, раны были перевязаны кое-как, из них сочилась кровь. Услышав шум, бек позвал одного из слуг и спросил:

— Что случилось?

— Явилось к тебе несколько купцов с просьбой, говорят, что ограбили их караван.

Веселое лицо бека приняло выражение недовольства, но он велел позвать просителей.

— Странно, — обратился он к мюдиру, — никогда ничего подобного не случалось на моей земле; каким образом ограбили их?

Бек имел привычку называть ту местность, на которой кочевало его племя, своей землей, хотя ни одна пядь земли курдам не принадлежала, и сами они, как бродячие цыгане, кочевали с места на место.

— Разбой везде случается, — ответил мюдир спокойным тоном, — нет страны, где не было бы разбойников; даже на небе и то появились дьяволы. У нас в Эрзеруме не проходит дня, чтобы не поступило несколько жалоб к вали.

Воодушевленный словами мюдира, бек сказал:

— Уверяю тебя, мюдир, клянусь головой шейха, что я храню вверенный мне край так, что без моего ведома и птица не пролетит по моей земле. Удивляюсь, какой сатана мог ограбить этих несчастных.

В палатку вошли раненые купцы. Один из них, раненный легко, прошел к беку.

— Пришли целовать следы твоих ног, милостивый бек, мы признаем бога на небе и тебя на земле. Во имя пророка помоги нам. Мы бедные купцы, у нас отняли все, многих товарищей убили, остальных, видишь, сами недолго проживут и они. Ничего у нас не осталось, все [потеряли].

Раненые не могли стоять на ногах, одни сели, а другие еле держались.

— Где вас ограбили? — спросил бек.

— Недалеко от этих гор. Напали на нас и, угнав караван в глухое ущелье, связали и бросили нас в глубокий овраг. А сами раскрыли тюки и взяли все, что было ценного.

— В котором часу это случилось?

— В полдень. До вечера мы оставались связанными, наконец, бог сжалился над нами: одному из наших удалось освободиться от веревок, и мы были спасены, а не то умерли бы с голоду и сделались добычей зверей.

— Откуда вы, и куда шел караван?

— Слуги твои из Персии. Мы приняли груз из Трапезунда, куда прибыл наш товар из Константинополя. От Эрзерума прошли благополучно и направились через Баязет в Персию, но вот тут настигло нас несчастие. Караван наш был нагружен дорогим товаром, но все хорошее унесли, а остальное сожгли.

— Клянусь головой шейха, первый раз слышу о таком безобразии, — обратился бек к мюдиру, который с любопытством слушал рассказ купца.

— Вы не могли узнать разбойников? — спросил мюдир, вмешиваясь в допрос.

— Как можно было узнать, если все они были в масках, виднелись одни глаза. Когда поймали нас, сейчас же завязали нам глаза, потом уже начали вскрывать тюки, мы успели только заметить, что это были курды.

— Много их было? — спросил мюдир.

— Около пятидесяти.

— Куда они направились?

— Мы не видели. Я же сказал, что глаза у нас были завязаны, и мы связанные лежали в овраге.

— Довольно! — закричал бек сердито, прервав допрос мюдира. — Я понял. — Затем он обратился к купцам:

— Теперь идите и успокойтесь. Если разбойники окажутся из наших курдов, я постараюсь разыскать их, и ни соринки вашей не пропадет. Если даже они из другого края, то и тогда я могу их указать вам. Будьте покойны; я не позволю, чтобы на моей земле совершались подобные беспорядки.

Купцы поклонились и пожелали беку многие лета.

— Крпо, — позвал бек одного из слуг, — уведи этих людей в свою палатку и прими их, как приказал бог принимать гостей. Позови сейчас же знахаря, чтобы перевязал им раны. Поручаю их тебе, и если будет какая-нибудь жалоба, ответишь головой.

Купцы снова поблагодарили и, поклонившись, вышли.

— Видишь, уважаемый мюдир, какие бывают случаи! Иди теперь разыщи, какой сатана ограбил их! Я уверен, что это не из наших курдов. Я жестоко наказываю разбойников, а потому из страха никто не осмеливается на такие дела. Но очень часто приходят разбойничать в нашу сторону из Персии и из других мест Кто может узнать перса, если он одет курдом? Это часто бывает и причиняет нам немало хлопот; однако я постараюсь изловить их, авось, удастся.

— Ахме, — обратился он к своему двоюродному брату, все время молча сидевшему в палатке. — Возьми с собой двадцать всадников из наших храбрецов и прежде всего отправляйся на место ограбления каравана. Разыщи там следы лошадей, расспроси соседних пастухов, — словом, сделай все, что нужно. Ты ведь не нуждаешься в советах, опытен в таких делах. Я не потерплю, чтобы на моей земле был грабеж. Это позорит мое имя.

Ахме сейчас же отправился в путь для исполнения приказания бека.

— У Ахме собачье чутье. Если разбойники не ушли далеко, то он их накроет, — сказал бек.

— Это видно… — заметил мюдир многозначительно.

Была уже поздняя пора. По приказу бека, подали ужин; наелись, напились, и бек, пожелав своему гостю спокойной ночи, отправился в свою палатку. Он не забыл сделать нужные распоряжения к отъезду мюдира.

Последний долго не мог уснуть и о чем-то думал.

Палатка бека состояла из двух отделений. В одном помещались женщины, а другое служило приемной бека.

Устройство палатки было просто и мало отличалось от бедных палаток курдов пастухов; она была сшита из черной материи, сотканной курдианками. Войдя в приемную, бек приказал слуге, сопровождавшему его, опустить занавеси и уйти. Он сел и стал кого-то ждать; фонарь, висевший на потолке, коптел и тусклым светом освещал палатку. На женской половине было тихо: видно, там все спали.

Вошел Крпо, тот самый курд, которому были поручены ограбленные купцы.

— Успокоились твои гости? — спросил бек, пристально глядя ему в лицо.

— Благодаря милости господина моего… — ответил лукавый курд. — Они поужинали, выпили и, благословив твое имя, легли спать. Авось, приснится им, что товары их найдены…

— «Мертвец не вернется из ада»… — сказал бек насмешливо. — Где спрятали награбленное?

— В нашей деревне, у хромого Ало.

— Хорошие вещи?

— Никогда бог не посылал нам такого добра, бек: золото, серебро, шелковые изделия — словом, найдешь все, что захочешь.

— Никто вас не видел, когда входили в деревню?

— Некому было и видеть — все крестьяне отправились со своими стадами на пастбище, осталось только несколько семейств армян, но и они, как слепые куры, как только смеркается, ложатся спать, боясь выйти из своих лачужек.