— Кто этот чужестранец? — спросил офицер.

— Молодой парень из России. Нужно вам сказать, он слишком опасный человек и большой враг нашего правительства. Он скитается в этих краях под видом купца, но на самом деле это русский шпион.

— Если он русский подданный, то арестовать его будет немного трудно, — ответил офицер.

— В военное время всегда можно арестовать его как шпиона, а как вам известно, война будет скоро объявлена.

— Да, я знаю…

— Об этом молодом человеке я говорил уже с, его превосходительством военным генерал-прокурором. Разве он не дал вам никаких приказаний?

— Паша приказал мне только исполнить все ваши распоряжения.

— Прекрасно, — сказал эфенди с радостной улыбкой, — я сделаю все, что нужно, а потом скажу вам что-то по секрету.

— Говорите сейчас, я не люблю ждать, — ответил офицер.

— Тогда я скажу вам на ухо.

Офицер подставил ухо, хотя в комнате, кроме них, никого не было, и эфенди прошептал:

«Старикашка довольно богат! Надо содрать с него как можно больше».

Хорошо зная турецких чиновников, Томас-эфенди был уверен, что они интересуются не столько сущностью дела, сколько возможностью содрать с обвиняемого побольше денег. Эфенди на этом строил свои расчеты.

Поэтому он обрадовался, когда офицер немедленно спросил:

— Следовательно, что же нам теперь делать?

— У вас с собой достаточно людей, господин офицер, установите надзор за стариком и его сыновьями — Айрапетом и Апо. Кроме того, прикажите арестовать русского шпиона Вардана.

Офицер записал имена Апо, Айрапета и Вардана.

— Ваши сегодняшние обязанности ограничились обыском, — продолжал эфенди, — но следствие еще не окончено. На основании этого вы должны взять этих людей под надзор, пока окончится допрос у паши.

— Понимаю, — ответил офицер.

— А я должен играть роль посредника, притворяясь защитником обвиняемых, чтобы узнать от них побольше тайн, понимаете?

— Понимаю… — ответил офицер.

В то время как Томас-эфенди и офицер строили свои планы, во дворе между солдатами происходил такой разговор.

— Мухамуд, — спросил один из них своего товарища, — если останемся здесь ночевать, какую из невесток этого армянина ты выберешь себе?

— Мне очень понравилась та маленькая, краснощекая, — ответил он.

— А меня совсем свела с ума эта черноглазая, — сказал первый.

Во время обыска в женской половине дома солдаты, видно, обратили внимание больше на женщин, чем на обыск. Где женщина, там магометанин забывает все.

Впрочем, были и такие, которых скорее заинтересовало богатство Хачо.

— С каких пор грызет меня жена, чтобы купил ей медный котел для молока, просто покою не дает, — сказал пожилой солдат, — а здесь я как раз наткнулся на такой точно, какой ей нужен. Когда буду уходить — непременно унесу.

— А я заметил красивый коврик, — вмешался другой, — хорошо бы отдыхать на нем после сытного обеда и курить кальян, приготовленный рукой женушки.

Пожилой солдат, человек практичный и религиозный, заметил:

— Такие коврики более удобны для намаза[35]. Другой солдат, видно более завистливый и злой, сказал:

— Отчего это у гяуров должны быть такие красивые жены, такой богатый дом? А у нас дома нет и куска старого ковра, чтобы детям было на чем спать… Гяур должен быть подпоясан старым тоненьким кушаком, который при кашле может разорваться на десять кусков.

Эта обыкновенная поговорка магометан. На Востоке владелец толстого и роскошного кушака считается богачом и почетным человеком. По мнению мусульман, армянин, или гяур, должен быть так беден, что кроме старого кушака, который не выдержит даже малейшего напряжения от кашля, у него ничего быть не должно… Армянин не должен иметь и красивой жены, потому что он гяур; все ценное, красивое должно быть собственностью мусульманина.

Некоторые из солдат вышли в густой, тенистый сад, заботливо выращенный Хачо и его невестками. Солдаты ломали ветки деревьев, срывали зрелые плоды, а зеленые бросали на землю и топтали ногами. Старик видел все это, и сердце его разрывалось на части. Он вспомнил старинную персидскую поговорку: «Если начальник возьмет у садовника яблоко, то его солдаты вырвут все деревья с корнем». Турок способен на такое варварство. Кто не имеет жалости к живому растению, тот не может чувствовать жалости и к людям. Турок съест плод, а само дерево уничтожит. Турок отнимет у человека деньги, добытые трудом, а его самого убьет… Как безжалостно уничтожил он прекрасные леса на своей земле, так же безжалостно убивает он и своих подданных других наций…

Старик вошел в кухню, где шли приготовления к обеду. Несчастный человек! Он был уже арестован в собственном доме и, находясь в тюрьме, исполнял святой долг гостеприимства по отношению к своим тюремщикам.

— Что это за люди? Чего они ищут? Зачем разрушают наш дом? — спросила Сара со слезами на глазах.

— Бог их знает… — печально ответил старик и приказал скорее подать обед.

Женщин охватил ужас: они скрывались в комнатах от наглых взоров солдат. Для них было ясно, что случилось что-то особенное, позволявшее солдатам относиться к их дому с таким неуважением, тогда как раньше при наезде таких же гостей честь дома старика Хачо была всегда уважаема.

Айрапет и Апо, ушедшие утром с Варданом на поиски Салмана, еще не возвращались. Остальные сыновья Хачо, услышав о безобразиях, творимых турками в их доме, сейчас же прибежали с поля домой.

Они были очень разгневаны, но не на турок, а на отца: люди с рабской психологией всегда оправдывают поступки тирана, считая их естественными, и обвиняют себе подобных за то, что те «разгневали своего господина»… Сыновья Хачо возмущались отцом, и упрекам их не было конца. Они обвиняли его за то, что он оказал гостеприимство таким опасным людям, как Вардан и Салман, и готовы были пойти и рассказать офицеру все, что знали, думая расположить его этим в свою пользу.

— Ты сам своими руками разрушил свой очаг, — говорили они отцу.

— Пусть рушится он… — ответил глубоко возмущенный старик, — раз в нем живут такие недостойные дети, как вы… Вы заслуживаете проклятия и гибели, если у вас нет мужества и чести. Мои настоящие сыновья — это те, против которых вы сейчас говорили. Мне не жалко, если из-за них я потеряю все, что у меня есть…

Последние слова старика еще более ожесточили сыновей. Но рассудительный старик, опасаясь, чтобы они не сболтнули лишнего или не сделали какой-нибудь глупости, постарался успокоить их тем, что ничего опасного нет и что можно подкупить турецких чиновников несколькими золотыми, тем более, что Томас-эфенди обещал помочь. Это несколько успокоило сыновей старика. На подобных людей имена «всесильных» оказывают громадное впечатление — Томас-эфенди обещал, следовательно, он мог сделать все.

В эту минуту в дверях показался сам Томас-эфенди и закричал:

— Старшина Хачо, поторопись, надо накормить этих хищников!

— Обед готов, эфенди, — ответил старшина, — сейчас подадут.

Сыновья старика стали накрывать один стол в приемной, а другой для солдат, которые становились все несноснее. В таких случаях турок в доме армянина слишком нахален: он начинает требовать таких блюд и напитков, о которых знает только понаслышке. Каждое слово — «нет», произносимое хозяином дома, встречается руганью. И хотя в доме старика Хачо всего было приготовлено вдоволь, все же сыновья старика измучились, удовлетворяя требования бесстыдных гостей.

Офицер и Томас-эфенди обедали в приемной, старик в знак особого уважения к гостям сам прислуживал им.

Сыновья Хачо прислуживали солдатам. Увлекшись напитками и вкусной едой, гости на время успокоились. Воспользовавшись этим, старик, подозвав к себе Сару, шепнул ей на ухо:

— Дочь моя, вот тебе ключи, поспеши спрятать все ценное, что есть в доме; ты ведь знаешь, куда нужно прятать.

— Знаю… — ответила несчастная женщина, и глаза ее наполнились слезами; она поняла, что предупреждение старика говорило о близкой опасности.