Одна из женщин обратилась к маленькой Назлу:
— Слышишь, Назлу, с нынешнего дня ты будешь ходить в школу учиться.
— Назлу, дочь Айрапета, довольно смело ответила:
— Ну и что же, буду учиться; потом стану ходить и в церковь петь с мальчиками.
— Провались ты сквозь землю! Этого еще не доставало! — заметила наивной девочке Паришан, начавшая этот разговор, и продолжала:
— Учит же наших детей дьячок Симон, к чему нам другой учитель? Не может быть, чтоб этот господин был умнее дьячка.
— Конечно, он менее учен, — ответила Сара. — Дьячок Симон читал много, но у него есть недостаток — он любит пить и бьет детей. Помните, как сильно он побил сына нашего соседа Каспара, и его принесли на руках домой? Мальчик и двух дней не прожил.
— Чем виноват дьячок Симон? Если не бить ученика, — чему же он научится?
Разговор этот возник не без причины. Салман предлагал открыть в селе две школы — для мальчиков и для девочек. Он уговаривал крестьян, обещал пригласить учителей и не брать платы ни за учебу, ни за учебники и письменные принадлежности.
Крестьянин смотрит на все даровое с подозрением, а потому Салману стоило большого труда уговорить сельчан, которым особенно не нравилась мысль об открытии женской школы. Народ, привыкший учить своих детей у попов и дьячков, считал не только странным и диким, но даже греховным поручать воспитание своих детей человеку, который не ходит в церковь, не читает псалмов и, как говорят, даже не соблюдает поста.
Старик Хачо, во многом не соглашавшийся с Салманом, в вопросе школы был с ним заодно. Как старшина и глава села, он сумел повлиять на крестьян, и они отвели место, где Салман нашел удобным построить здание школы. Дело уже пошло, начали копать землю, как вдруг среди крестьян поднялось какое-то волнение и они, собравшись, в одну ночь засыпали яму. Наутро никто из них не вышел на работу, хотя Салман увеличил поденную плату.
Мы знаем из разговоров женщин, что в селе был дьячок, по имени Симон, который учил детей грамоте. Он собирал их зимой в сарае и учил читать псалтырь и другие церковные книги, а весною, когда начинались полевые работы, распускал их, — ученики его к будущей осени забывали все, что выучили зимой. Дьячок был женат на дочери приходского попа — отца Марука. Был он пьяница, и увидев, что новая затея подорвет его заработок, уговорил своего тестя Марука помешать этому делу.
Достаточно было одного слова попа, чтобы возбудить предубеждение крестьян и прекратить дело в самом зачатке. Отец Марук так и сделал: в церкви в своей проповеди он объявил, что Салман «фармасон», то есть не признает бога и всех детей может сделать еретиками. Затем он прибавил, что учить девушек грамоте — грех, что мудрый Соломон проклял женщин, ибо по желанию женщины отсекли голову Иоанну Крестителю. Привел он и еще несколько примеров из святого писания смерть пророка Самсона, в которой была замешана женщина, указал на Еву, из-за которой Адам был изгнан из рая. Словом, приведя много таких фактов, он доказал вред грамоты для женщин. Конечный вывод его проповеди был таков: ученая женщина — дьявол.
Вообще сам дьячок Симон пользовался большим уважением среди женщин: он писал им заклинания, гадал, предсказывал будущее. После этого не удивительно, что женщины настроили своих мужей против постройки школы и заставили их помочь дьячку, чтобы он не лишился куска хлеба.
Поп и дьячок Симон, поднявшие волнение против Салмана, нашли поддержку в лице Томаса-эфенди, этого большого врага школ и ученья. Кроме того, дьячок был даровым секретарем Томаса-эфенди; он писал его счета и во время молотьбы обходил с его жандармами местных крестьян для сбора десятины.
Вся эта история причинила много забот старику Хачо, но не пошатнула решимости Салмана. Вечером, придя домой, он сказал Вардану:
— Я решил обращаться с этими негодяями так, как поступают миссионеры. Те, куда бы ни проникли, встречают первых соперников в лице духовенства и местных грамотеев. Спустя некоторое время эти самые господа делаются первыми последователями миссионеров, так как миссионеры поручают им разные дела, хотя те ничего не делают и получают только хорошее жалованье. Таким образом, ярые гонители миссионеров впоследствии превращаются в горячих поборников их ученья.
— Это верно, — ответил Вардан, — но что ты думаешь предпринять?
— Нужно быть практичным, — сказал Салман с самоуверенностью. — Надо уметь привлекать людей. Я хочу узнать, сколько получал этот глупый дьячок от их учеников. Предложу ему вдвое больше, чтобы он находился при школе и ни во что не вмешивался. Увидишь, что после моего предложения он завтра же первый явится с киркой и лопатой строить школу.
— Я тоже так думаю, — согласился Вардан, — но надо подкупить и попа.
— И это будет сделано.
Несмотря на неприятности этого дня, Салман казался веселее обыкновенного. Неудача пробудила в нем энергию, и надежды на светлое будущее наполнили его воодушевлением.
— Знаешь, Вардан, какую широкую будущность обещает нам школа? Она даст нам все, о чем мы мечтаем. Только она исцелит наши вековые раны и вырастит новое поколение для здоровой и обновленной жизни Бездеятельность предков причиняет нам немало забот — нам многое предстоит сделать. Они не облегчили нашего теперешнего положения. Но не беда. Можно еще надеяться, что будущее принадлежит нам. Нужна лишь серьезная практическая работа. Я думаю, недостаточно только развивать ум и облагораживать душу ребенка, надо воспитать его и физически. Ты не заметил, как неуклюжи и медлительны здешние дети? Надо укрепить их нервы и развить мускулы; гимнастика должна входить в программу нашей школы, только тогда дети вырастут здоровыми и крепкими телом и душой…
— Да, должен сообщить тебе приятную новость. Сегодня я был у курдов и говорил с ними о школе и пользе учения. И представь: они изъявили готовность посылать своих детей в армянские школы. Как видно, они и сами не особенно довольны тем, что их дети превращаются в разбойников. И в самом деле, чем виноват этот народ, что остался диким и должен добывать себе хлеб разбоем и убийством? Виноваты мы, что не смогли воспитать их, когда и наши личные выгоды требовали этого. Если мы хотим избавиться от жестокости зверей, то должны приручить их. Нужно стремиться к тому, чтобы курды привыкли к мирной, цивилизованной жизни. Турция нисколько не заботится об их просвещении, и это понятно: в дикости курдов правительство усматривает известную выгоду. Но мы обязаны позаботиться о курдах, потому что вред, который приносят они, ложится на нас. Не будем касаться их веры, а только займемся их воспитанием — и тогда все устроится само собой…
XXIV
Уже начинались открытые приготовления Турции к войне. Признаки этого были особенно заметны в пограничной с Россией провинции Багреванд.
С крестьян требовали недоимки и взыскивали подати не только текущего, но и будущего года. Вздохам и недовольству народа не было границ. Кто не мог платить деньгами, у того продавали домашние вещи, животных, не щадя ни волов, ни буйволов, необходимых земледельцу как средство для обработки полей и перевозки грузов. Не довольствуясь этим, на крестьян наложили заготовление тысячи пудов сухарей и отобрали все припасы: пшено, полбу, лапшу, масло, сыр, крупу и т. д. На все мольбы, слезы и рыдания крестьян давался один ответ: «Государство готовится к войне»…
Новое и широкое поле деятельности открылось для Томаса-эфенди. Как государственный чиновник он был обязан собрать подати и ускорить приготовление продовольствия для армии. Перед ним лежала обильная жатва, и его острая коса энергично работала.
Эфенди получил от правительства открытый лист, по которому мог держать, вместо двух, столько жандармов, сколько ему понадобится.
Все эти поборы падали исключительно на армян, так как магометане собирались на войну, и от них ничего больше не требовалось. Несчастных крестьян грабили, лишая их имущества, приобретенного многолетним трудом. Но страшнее надвигающейся нищеты были носившиеся вокруг слухи. В среде мусульман пробуждалась дикая свирепость к христианам, ко всем «гяурам». Везде слышалось страшное слово — «джагат»[30]. Муллы, мюфты, кадии и шейхи возбуждали фанатизм масс, говоря, что скоро в Константинополе подымут «санджак шериф»[31] и объявят священную войну, и тогда все мусульмане должны поднять меч против христиан…