Эфенди громко расхохотался, взял за руку молодого человека и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Чудак ты, хент! Тысячу раз говорил я тебе, что ты чудак. Скажи-ка лучше, привез ли ты для меня рому?

— Привез я тебе отравы, чтобы ты выпил и несчастные крестьяне избавились от тебя, — ответил он так же насмешливо.

Собралось несколько крестьян, которые помогли снимать тюки с лошадей. Эфенди, найдя неудобным шутить с чудаком при крестьянах, поспешил удалиться, сказав, что торопится в село по делам и что обедать они будут вместе.

— С тобой хлеб есть грешно, — сказал молодой купец.

— Известно, что хвост у осла не убавляется и не прибавляется, точно так же и твой ум, — ответил сборщик. — «Веди осла хоть в Иерусалим, все останется ослом, никогда не будет паломником», — прибавил он злобно.

— Ну, начал ты свои ослиные басни, конца им не будет, — сказал молодой человек и отвернулся от сборщика.

Эфенди удалился.

Все в доме Хачо от мала до велика знали уже о приезде Вардана — так звали молодого человека — и с нетерпением ждали, когда он откроет тюки. Кто только не давал ему поручений. Не успел он притащить товары в комнату, как на него набросилась вся армия дома Хачо. — «Привез мне сапоги?» — спрашивал один; другой требовал заказанную шапку; словом, со всех сторон раздавались голоса, — всякий чего-нибудь ждал, даже дети — и те, схватив купца за полы платья, тормошили его с криком.

— Привез, — отвечал молодой человек, — всем привез, кто чего просил.

— Дай же, дай же, — слышались голоса.

— Ну чертенята! Дайте хоть немного отдохнуть, открою тюки — и каждый получит свое.

— Нет, сейчас, сейчас! — повторяли все в один голос.

В семье Хачо так привыкли к Вардану, что не стеснялись его, и теперь все, не обращая никакого внимания на его слава, бросились сами открывать тюки с товаром, а открыв первый, стали хватать вещи, которых требовали. Молодой человек стоял в стороне, любуясь их радостью, и, добродушно улыбаясь, говорил:

— Чтоб вам добра не было! Даже курды не грабят купцов так, как вы.

Из всех присутствующих только один не подходил к тюкам. Это был Степаник, или теперь уже Лала. Она издали наблюдала, иногда улыбаясь. Молодой человек подошел к ней и спросил:

— Что же ты себе не выберешь чего-нибудь?

— Что же мне взять? — ответила она покраснев.

И в самом деле, что она могла взять? Ее ложное положение давно уже надоело ей, а выбрать вещь к женскому туалету она не могла.

Вардан понял ее мысль и еле слышным голосом оказал:

— Я привез тебе хороший подарок.

— Что такое? — также тихо спросила девушка.

— Отдам потом, но ты никому не показывай.

Лала снова улыбнулась и отошла в сторону.

Вардану было лет двадцать пять. Это был молодой парень высокого роста, крепкого сложения. Крупные черты его лица нельзя было назвать красивыми. Большие черные глаза сверкали диким огнем, а на толстых губах постоянно играла какая-то горькая усмешка. Его быстрые и ловкие движения в работе свидетельствовали о большой физической силе. Откуда он родом, какое все его прошлое, никто в точности сказать не мог. Болтали же много дурного: его считали сорванцом, человеком, прошедшим огонь и воду. Некогда он жил монастыре как послушник и протодьякон. Был где-то и учителем, но никто не знал, почему оставил он школу и монастырь. Из его монастырской и школьной жизни рассказывали разные анекдоты, свидетельствовавшие о странностях его характера.

Однако достоверно было лишь то, что Вардан был известный в этом крае отчаянный контрабандист. Для такого занятия у него были все необходимые качества: храбрость, ловкость и изворотливый ум. В вечной борьбе с опасностями и приключениями у него выработались твердая воля и отвага.

Была еще одна черта у Вардана. Не один Томас-эфенди считал его чудаком, и в селе О… и в ближайших местах — везде он был известен под прозвищем «Хент».

В чем же заключалось его чудачество, или сумасбродство? Вардан не был глуп; он много читал и много знал. Он понимал людей и жизнь и, несмотря на молодость, уже испытал многое и перенес много несправедливостей. Его считали чудаком, сумасбродом, потому что он не мог лицемерить и шел против людских предрассудков. Вардан был слишком правдив: замечая дурное, он говорил правду в лицо.

Он не скрывал даже своих недостатков и рассказывал о них всем, а таких людей принято считать чудаками. Люди требуют, чтобы человек с виду был одним, а в душе другим, и презирают тех, кто говорит правду.

Многих из пророков и философов, и даже известных Пахлула и хаджу Насрэддина, при жизни считали чудаками, хотя в их чудачествах оказалась своеобразная мудрость. Вардан не был ни философом, ни мудрецом, но его суждения, понятия, склад ума и необычное обращение с людьми казались многим дикими и странными.

Сообщив Лала, что он привез хороший подарок, который вручит ей под секретом, Вардан на этот раз должен был изменить своей привычке быть откровенным. Какое-то непонятное чувство заставляло его поступить так, как будто в его сердце скрывалось нечто новое, заветное, что должно быть сохранено в тайне от всех. Он искал случая встретить ее в уединенном месте, чтобы никто их не видел. Наконец такой случай представился.

Уложив свои вещи, Вардан удалился в сад, чтобы отдохнуть под защитой тенистых деревьев.

Мы забыли описать расположение двора старика Хачо. Большая часть его была засажена густыми деревьями и кустарниками. Деревья и кусты росли так густо, что в нескольких шагах ничего нельзя было разглядеть.

Он чувствовал в сердце сладостное волнение. В такие минуты деревья и цветы говорят сердцу больше, чем люди. Вардан лежал на мягкой траве и сквозь густые ветви деревьев глядел на голубое небо, следя за быстро плывущими облаками, которые, набегая одно на другое, сливались в темные пятна. Это предвещало бурю. Нечто подобное совершалось и в сердце Вардана: неопределенные стремления, таившиеся в его душе, слились в то высокое чувство, которое зовется любовью…

Вардану давно было известно, что Степаник девушка, а не мальчик, знал он и причины, которые заставили ее родителей одевать и воспитывать свое дитя как мальчика.

Именно это и возбудило внимание и сочувствие впечатлительного юноши к несчастной девушке. Чувство жалости уступило место чувству любви. Но до этого дня оно было немо и таилось в сердце Вардана. Ни разу он не говорил Степанику о своих чувствах; никогда не относился к ней, как к девушке, напротив, держал себя очень осторожно, чтобы никто не догадался о том, что тайна Степаника ему известна. А Степаник, привыкшая к Вардану, несмотря на всю свою осторожность, иной раз невольно выказывала женские качества.

Долго лежал Вардан в саду, беспокойно поворачиваясь с боку на бок. Вдруг он услышал шелест и, обернувшись, увидел Степаника, идущего к нему. Сердце молодого человека встрепенулось и забилось, как никогда еще не билось это железное сердце. Степаник подошел и, нерешительно остановившись в нескольких шагах, сказал:

— Обед готов, отец зовет тебя.

— Эфенди там? — юноша поднялся и присел на маленький холмик, над которым деревья образовывали нечто вроде беседки.

Степаник ответил с гримасой:

— Ах, чтоб его черти взяли, он там.

— И ты его не любишь, Степаник?

— Кто же его любит?

Вардан подумал, что настал удобный момент вручить привезенный подарок, и попросил Степаника подождать, пока сходит за ним. Он побежал в комнату, где был сложен его товар, и через несколько минут вернулся со свертком в руках. Войдя опять в беседку, он пригласил туда Степаника.

— Но отец ждет тебя, — сказала девушка.

— Успеем, посиди со мной, Степаник, рано еще к обеду. А я принес тебе то, что обещал.

Степаник, обрадованная, присела рядом с ним. Вардан вытащил из свертка шкатулочку из черного дерева, украшенную красивыми узорами. Он открыл ее ключиком, и Степаник увидела принадлежности женского рукоделия, расположенные в порядке; тут были ножницы, игольник, наперсток, — серебряные и изящные. В крышке шкатулочки было вставлено зеркальце, а внизу — органчик, который заиграл, когда Вардан повернул ключиком. Степаник пришла в восторг, она первый раз видела такую красивую вещицу.