Чургин медленно наполнил рюмки цымлянским вином. Ему и хотелось, чтобы у Леона все хорошо кончилось с Аленой, и противно было родниться с Загорулькиными.

На другой день, когда Яшка собрался ехать, недалеко от квартиры Чургиных остановилась подвода. Сидевший на дрогах человек в казачьем картузе подозвал проходившего мимо шахтера, о чем-то спросил его. Шахтер указал на казарму, и подвода вскоре остановилась рядом с извозчиком, нанятым Яшкой.

Яшка узнал в казаке Егора Дубова.

— Не хочешь признавать, станишник? — спросил Егор. — Где тут Илья Гаврилыч квартирует?

— Вот его окно… А что мне с тобой делить? Это ты с отцом дели, а я тут ни при чем, — криво усмехнулся Яшка и заторопил извозчика.

Егор привез сына, чтобы определить в больницу. Варя уложила мальчика на кровать, пошла в контору и попросила вызвать мужа из шахты. Вскоре Чургин пришел и вместе с Егором поехал в земскую больницу. Доктор Симелов, осмотрев больного, пригласил старшего врача, и после некоторых колебаний они согласились оставить мальчика в больнице. Симелов отозвал Чургина в сторону, тихо сказал:

— Сепсис, общее заражение крови. Может умереть завтра, а может годы тянуть, если острая форма перейдет в хроническую.

Когда возвращались из больницы, Егор вдруг высказал вслух то, о чем не раз сожалел:

— Эх, не встретил я тогда Нефадея. Зарубал бы, как ту собаку!

— И гнил бы теперь где-нибудь в Сибири, в каторжной тюрьме, — сказал Чургин.

Егор безнадежно махнул рукой:

— Один конец для меня, Гаврилыч. Я теперь нагляделся на жизнь эту, как самого она прихватила, на живоглотов наших — Загорулькина да атамана. Сибири не миновать мне.

Чургин молчал. Второй казак из Кундрючевки восстал против атамана и Загорулькина. Сколько еще будет таких?

Яшка вернулся в хутор к вечеру, а уже утром следующего дня Нефед Мироныч повез его к поезду на Новочеркасск. Неодобрительно посматривая на его дорогое пальто с бобровым воротником и такую же, в один цвет, бобровую шапку с бархатным верхом, он то и дело пожимал плечами, недоумевая: «Сплю я мертвецким сном, чи в глазах чертики на старости бегают. В толк не возьму: Яшка или боярин какой?» Но тут же с гордостью отвечал себе: «Нет, это Яков, Загорулькина кровь». Продолжая свои наставления он сказал:

— Ты к Игнатовой дочке, гляди, не вздумай заезжать. Еще возомнят, вроде мы перед ними хвост поджимаем.

— Обязательно заеду, — невозмутимо ответил Яшка. — Она может помочь заарендовать землю. Ведь полковник Суховеров — родственник ее воспитателя и при наказном служит. Понимаете вы, что это значит?

— Тогда другое дело, — согласился Нефед Мироныч, — тебе виднее, сынок. А до купцов, с какими у нас дела были, наведайся. — И стал подробно рассказывать, к какому купцу как надо подойти, какие у кого слабости и как следует пользоваться этими слабостями.

Кое-что Яшке показалось заслуживающим внимания, и он записал в книжечку, остановив лошадей: «Купец Крутояров боится своей жены», «Евгения Павловна, жена биржевого маклера Строгова, любит дорогие подарки». Остальное надеялся помнить без записи.

В Новочеркасске Яшка остановился в гостинице «Европейская». Он позавтракал в ресторане и, наняв извозчика, отправился по делам. А дел у него было достаточно. Надо было повидаться со знакомым агентом страхового общества, с новочеркасскими купцами, разведать положение с землей и войсковыми лошадьми в канцелярии наказного атамана, узнать, как обстоит дело с кредитом в банке. Да еще съездить в другие города предстояло. Полмесяца потребовалось ему, чтобы сделать все это. А когда он выяснил, что земли можно приобрести, сколько ему захочется, что лошади Войску Донскому нужны, и казна будет покупать их в любом количестве, он вызвал парикмахера к себе в номер, чтобы привести себя в должный вид перед свиданием с Оксаной.

Оксана только что вернулась из гимназии и поливала цветы, когда горничная Феня доложила, что ее хочет видеть господин Загорулькин.

«Яков?! Не может быть! Я же не ответила ни на одно его письмо. Он не осмелится», — подумала Оксана, а у самой сердце затрепетало от радости.

— Проси, — равнодушным тоном сказала она, делая вид, что гость для нее неинтересен, и удалилась в свою комнату.

Тут лишь она дала себе волю.

— Честное слово, у меня щеки горят. Ну да! — глянула она в зеркало. — Но почему? Что такое случилось? Пустяки, просто от неожиданности, — тихо, сама с собой говорила она и опять подошла к зеркалу. — Нет, я волнуюсь. Зачем он приехал? Что ему от меня нужно? Ах, и зачем я познакомилась с ним! Теперь он не оставит меня в покое, — тревожилась она, охваченная предчувствием чего-то неизбежного, неотвратимого, что надвигалось на нее с неодолимой силой.

А Яшка, узнав, что Оксана одна, разделся и смело вошел в гостиную. Феня, приняв от него пальто, котелок и черную трость, вернулась к нему:

— Пожалуйте, проходите. А перчатки отдайте, — улыбнувшись, сказала она и взяла у него из рук лайковые перчатки.

Оглянув тонкую подвижную фигуру горничной, Яшка подумал: «Под хозяйку сделана».

Феня ушла, сказав, что Оксана сейчас будет, и он с любопытством стал рассматривать богатую обстановку. «Ковры, бархат на мебели, как в ресторане. А картин! А цветов!» — удивился он, обводя глазами гостиную.

Вошла Оксана. Она была одета в форменное темносинее шерстяное платье с белым крахмальным воротничком и такими же обшлагами. Платье сидело на ней хорошо, было ей к лицу, и Яшке показалось, что она стала еще красивее, чем была прежде.

— Здравствуйте, Оксана Владимировна! — несмело сказал он, поклонившись. — Извините, что не предупредил.

— О, да вы настоящий городской щеголь, Яков! — воскликнула Оксана, назвав его, по привычке, только по имени, и быстрым взглядом окинула его с ног до головы. «Откуда это у него появилось вдруг?» — подумала она, видя, что неожиданный гость был одет безукоризненно.

— Странно вам кажется? — спросил Яшка и посмотрел на свои шевровые ботинки, на разутюженные темносерые брюки в полоску.

— А вот это уже по-хуторскому — осматривать самого себя в присутствии посторонних, — заметила Оксана и пригласила его сесть на диван.

Яшка осторожно прошел возле цветов, в уме чертыхнулся: «Вот понатыкано — и не пройдешь».

— Что это вы раздушились, как барышня?

— За пять целковых цырюльник опрыскал меня со всех сторон, а голову вымыл какой-то зеленой духовитой водой, — простодушно ответил Яшка.

Оксана весело рассмеялась:

— От сердца сказано!

Она взглянула сбоку на его выбритое, припудренное лицо, на хорошо сшитый дорогой костюм и высокий крахмальный воротничок с отвернутыми кончиками и, точно не замечая в нем перемены, спросила:

— За чем хорошим в наш город пожаловали, Яков Нефедович? — И тут же подумала: «Совсем другим человеком стал. Удивительное превращение!»

— Приехал я по делам, Оксана Владимировна, — серьезно заговорил Яшка, доставая серебряный портсигар с золотой монограммой. — Довольно мне киснуть на хуторе, думаю заняться своим делом! Служить я не пошел, и теперь моя дорога попрямела.

— Как же вам удалось отделаться от службы? Вы же казак. Курить здесь нельзя: цветы.

— Извините, — Яшка улыбнулся и посмотрел на цветы, — не знал, что им вредно… Как отделался? Деньги лучше человека служат, Оксана Владимировна. Вот думал взять в дело и вашего брата, да он… — некстати напомнил он о Леоне, думая сообщить о своем предложении, но, взглянув на лицо Оксаны, осекся.

Оксана по-чужому холодно посмотрела на него, и на бледном лице ее вспыхнул румянец.

— Ваш отец… — начала она, вспомнив рассказ брата, и, не досказав свою мысль, молча поднялась с дивана и пересела в кресло-качалку.

Яшка встал, прошелся по комнате, заложив руки назад и наклонив голову. Остановившись перед Оксаной, твердо сказал: