Дорогу перебежала лисица. Яшка оживился, с сожалением прищелкнул языком и долго смотрел, как лиса, то и дело останавливаясь, неторопливо удалялась по снежной равнине и наконец исчезла в сумеречных степных далях.

Яшка вздохнул.

Спустя каких-нибудь полчаса он чертом пронесся улицей маленькой деревушки с невзрачными домиками и въехал на взмыленных лошадях в раскрытые ворота барской усадьбы.

Чургин наладил работу нового кружка в Югоринске, снабдил кружковцев литературой для чтения и вернулся к себе в Александровск. Дома его ожидали приятные вести. Варя сообщила, что его назначают помощником штейгера на руднике Акционерного общества, а Стародуб уже присылал за ним мальчика. Чургин только улыбался и ничего не говорил.

— Что ж ты молчишь? Не нравится тебе это? — не понимала Варя.

— Нравится, милая, и это, и то: и назначение, и беспокойство обо мне Стародуба.

В порыве радости он обнял ее и тихо сказал:

— Ты понимаешь? Господину Чургину доверяют попрежнему, а товарищ Чургин попрежнему будет делать свое дело. Вот чему я радуюсь, милая. Ух, ты-ы!

— Ой, Илья! Кости же поломаешь.

— Это от любви и от хорошего настроения.

Придя на шахту, Чургин направился к штейгеру Соловьеву поблагодарить его и за отпуск и за новое назначение.

— Вы, кажется, готовились сдать экстерном экзамен на штейгера? Я вам помогу в занятиях, и вы получите диплом с медалью, — сказал Соловьев.

— О, это уж слишком!

— Это меньше того, чего вы достойны, Илья Гаврилович. Я говорю без лести.

Чургин был взволнован. Он поблагодарил Соловьева и дал слово в ближайшее время начать готовиться к экзамену.

Ознакомившись с состоянием работ в шахте, Чургин зашел в уступы к Митричу, отозвал его в сторону.

Старик обрадовался, увидев его:

— A-а, Илья Гаврилыч! Ну, как оно ездилось? Нагостился там, у себя в России? — и, подойдя ближе, понизил голос: — Тут прямо заждались тебя. Загородный что-то не туда свернул, против Семена пошел.

Чургин знал, что Загородный и Борзых Семен — друзья. Что вдруг случилось?

Но Митрич ничего толком не мог ему объяснить.

— А поди разберись. Загородный вроде за шахтеров душой болеет и говорит, что надо подыматься против хозяев и требовать облегчения рабочей жизни, и Семен вроде толкует про то же. Семен говорит: мол, надо учить народ, как подыматься, мы, мол, должны учить шахтеров этому; а Загородный говорит, что нам, мол, надо еще у шахтеров самим учиться. Ну, Семен обозвал его канонистом, или колонистом, не понял я. Словом, что-то нехорошее, несогласное получилось в кружке, а что — в толк не возьмут ребята.

Чургин понял, о чем шла речь. Но мог ли он ожидать, что Загородный, такой крепкий человек, станет экономистом?

— Да, плохие новости ты мне сообщил, старина.

— Плохие, про то и толкую, — подтвердил старик. — Потому все и ждут тебя.

Чургин выбрался из шахты, посмотрел на часы. До конца работы оставалось еще часа два, и он пошел к штейгеру доложить, что видел в шахте и что думает делать. В конторе ему встретились подрядчики.

— A-а, Илья Гаврилович! — хором воскликнули они. — Разрешите поздравить!

— Очень рады, сердечно рады.

— Магарыч, магарыч полагается, Илья Гаврилович, — прошепелявил старик Ильин.

Чургин бросил на подрядчиков холодный взгляд и молча прошел мимо. Жемчужников натянул на лоб фуражку, задумался:

— Надо что-то сообразить. Он теперь сведет с нами счеты: через неделю нас тут не будет.

— Мы деловые люди. Надо поросеночка или на платье купить и отнести жене. Жены — большая сила и такими тоже командуют, — сказал, Ильин, плутовато подмигивая, и, оглянувшись на дверь, за которой скрылся Чургин, подумал: «Хорошо, очень тонко я тогда, после забастовки, обошелся с ним. Я знал, что так будет».

После работы Чургин зашел к Семену Борзых и от него узнал, что Загородный был на кружке с двумя приезжими из Петербурга и выступил против резких статей в «Искре» об экономистах.

Возмущенный и растревоженный, Чургин не пошел домой, а направился к Загородному. Тот сидел за столом, пил чай и читал «Рабочую мысль». При виде Чургина он свернул газету, весело поздоровался и спросил:

— Где это ты пропадал, Илья, столько времени?

— Родных ездил проведать, — ответил Чургин, затем поставил лампу у порога, помыл руки у умывальника и обратился к жене Загородного: — Саня, налей-ка и мне стаканчик чаю.

Не спеша он налил чаю в блюдечко, бросил в рот кусочек сахару и, подув, также не спеша выпил. Потом оторвал листочек от газеты Загородного, насыпал в него махорки и закурил.

Загородный побледнел от охватившей его досады.

Чургин пустил под потолок колечко синего дыма, спокойно сказал:

— Спасибо, Саня, за чай. Ну, а теперь рассказывай, Илья.

— О чем ты спрашиваешь?

— О том, как ты перебежал к экономистам.

Загородный поправил наброшенный на плечи пиджак, стал возле печки.

— Говори, почему ты перебежал к экономистам, — жестко повторил Чургин и опять пыхнул дымом под потолок.

— Илья, что я тебе — мальчик, что ты так разговариваешь со мной? — нахмурился Загородный.

— Я с тобой не разговариваю. Как руководитель партийной организации я требую, чтобы ты объяснил свое поведение.

— A-а, требуешь? Так я тебе не подрядчик, а ты еще не штейгер, чтобы с меня требовать.

Чургин бросил к печке цыгарку, сказал жене Загородного:

— Саня, пойди, милая, посиди немного у соседки, — а когда ничего не понимающая женя Загородного вышла, он продолжал: — Илья, у меня не так много времени. Говори, я жду.

— Я не считаю себя обязанным держать ответ перед отдельной личностью, — высокомерно сказал Загородный.

Чургин встал. Его охватила жгучая досада и на этого человека и на себя за то, что пришел сюда с надеждой убедить Загородного в его неправоте. «Разговаривать больше не о чем», — подумал он и стал одеваться.

Надев картуз и взяв лампу, он сурово сказал:

— Я думал, что ты в чем-нибудь не разобрался, и хотел помочь. Теперь я вижу, что ошибался в тебе. Ты не был настоящим революционером, за которого я принимал тебя.

— Илья, мы можем поссориться, — еле сдерживаясь, проговорил Загородный.

— Ссориться можно с друзьями, с тобой мы будем драться. Прощай, — холодно бросил Чургин и вышел на улицу.

Дома Чургина поджидал Леон.

Он уехал из хутора. Уехал совсем, с твердым намерением устроиться работать на шахте.

Варя встретила его вопросом:

— А жена где, Алена?

— В хуторе осталась, — невесело ответил Леон и, поцеловавшись с сестрой, разделся и стал умываться.

Не успел он рассказать обо всем, что случилось в хуторе, как вошел Чургин.

— Вот те и на! Уже удрал? — остановился он на пороге с лампой в руке и внимательно посмотрел на сумрачно сидевшего возле стола Леона.

— С Аленой не поладили, — ответила Варя и встала, чтобы собрать на стол.

За ужином Леон рассказал о предложении Загорулькина и о ссоре с женой.

Варю поступок Алены возмутил до глубины души.

— Это если бы все бросали мужей, когда с ними случается что, так люди и не жили бы семейной жизнью. Не нравится ей, видишь ли, что муж делает не то, что ей хочется! Да ведь княгини, — говорил мне Лука Матвеич, — и те шли за мужьями в Сибирь и жили там, что ссыльные.

А Чургин отнесся к ссоре Леона с Аленой спокойно, словно он этого ожидал.

— Поживи у нас пока, брат, — предложил он. — Кстати, послушаешь наши беседы на кружке, почитаешь кое-что, а я помогу тебе разобраться в том, что будет непонятно. — И, желая сразу увлечь Леона другим разговором, сообщил: — Илья Загородный зашатался. Стакнулся с двумя приезжими экономистами и пошел против искровцев.

Вскоре Леон побывал на подпольном дискуссионном собрании искровцев с экономистами и с этого дня весь погрузился в нелегальную работу. Он бывал на собраниях, слушал Чургина, ездил к освобожденному из-под ареста Луке Матвеичу на его новое местожительство, в губернский город, за литературой, привез оттуда на шахту типографию и сам научился набирать и печатать листовки. Так за всю зиму у него не было ни одного дня незанятого, и некогда было ему предаваться тягостным раздумьям о своей личной жизни. А в начале весны он поехал к себе в Югоринск.